The Knack

The Knack
Жанр	Новая волна Пауэр-поп
Годы	1978—1982 1986-1992 1994 1996-2010
Страна	США США
Город	Лос-Анджелес,Калифорния
Язык песен	английский
Лейбл	Capitol Charisma
Состав	Berton Averre Bruce Gary Doug Fieger Prescott Niles Phil Jost Michael Des Barres Billy Ward Terry Bozzio David Henderson

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

The Knack — американская группа Новой волны из Лос-Анджелеса, чей хит-сингл «My Sharona» получил признание во многих странах мира в 1979.

История The Knack

Предыстория

Дуг Фигер родился в Оук-Парке, северном пригороде Детройта (штат Мичиган). Он был братом адвоката Джефри Фигера, хорошо известного по процессу над патологом Джеком Кеворкяном. Фигер до образования The Knack играл в рок-группах Sky (американская) и Sunset Bombers. Несмотря на то, что детройтская группа Sky имела определённый успех, и её продюсировал Джимми Миллер, работавший с Rolling Stones, группа распалась, так и не попав в чарты. Результатом этого стало желание Дуга Фигера вернуться из Лондона, где проходила работа группы в студии Olympic Studios, в Лос-Анджелес и испытать свои силы с новой группой.

В Лос-Анджелесе в 1977 и 1978 он познакомился с тремя остальными участниками будущей The Knack: Бертоном Эверром (лид-гитара, бэк-вокал, клавишные), Прескоттом Найлзом (бас-гитара) и Брюсом Гэри (ударные). В мае 1978 группа The Knack была сформирована. Найлз присоединился последним перед выступлением в июне 1978. Первое выступление состоялось 1 июня 1978 в клубе Whisky a Go Go и очень понравилось публике. Появилось множество хвалебных заметок в местной музыкальной прессе. У слушателей снова появился вкус к живому концертному выступлению, порядком подзабытому в период процветания диско-музыки. Кроме собственных композиций группа The Knack также исполняла копозиции Бадди Холли,The Kinks и The Doors.

Тем временем Фигеру пришлось самому записать некоторые партии бас-гитары на демо-пленках, которые они решили показать представителям нескольких звукозаписывающих фирм. Демозаписи ни на кого не произвели впечатления и были отвергнуты. Забавно, что среди них были многие песни, вошедшие в дебютный альбом и будущий хит «Good Girls Don’t».

«Mгновенная слава»: альбом «Get The Knack» на вершине хит-парада Billboard (1979)

Через несколько месяцев после их выступления на публике, а также джем-сессий с такими музыкантами, как Брюс Спрингстин,Том Петти и Рэй Манзарек представители звукозаписи сами стали наперебой предлагать группе подписания контрактов (всего соревновалось 13 лейблов звукозаписи), почуяв её большой творческий потенциал. В конце концов The Knack выбрали фирму Capitol Records, небольшой лейбл, выпускавший грампластинки The Beatles в США.

Дебютный альбом Get The Knack был записан практически вживую при участии известного продюсера Майка Чэпмена(он увидел своё имя в газете «Лос-Анджелес таймс» в списке продюсеров, c которыми The Knack хотели бы работать) с минимумом финансовых затрат и перезаписей в студии и стал в 1979 одним из самых раскупаемых. В то время, как группы вроде The Eagles и Fleetwood Mac работали в студии минимум год и расходовали по миллиону долларов на продюсирование, Get The Knack обошёлся всего в скромнейшую сумму $17,000 и был записан за 11 дней.

Фирма «Кэпитол» представила диск под фанфары, которых не было со времен «британского вторжения». Альбом улетел с полок магазинов, добрался до первой строчки чарта журнала Billboard и занимал эту позицию в течение пяти недель. Количество проданных экземпляров достигло 2 000 000 только в США. Через 13 дней он был сертифицировн как «золотой»; меньше, чем через семь недель после выпуска — как «платиновый» диск. Главный сингл, «My Sharona», также попал на первое место в соответствующем списке, где оставался в течение шести недель. Следующий сингл, «Good Girls Don’t», оказался на 11-м месте в «Биллборде».

Тем не менее взлет Get The Knack на вершины чартов сопровождался осатанелой критикой. Оформление альбома на фирме Capitol удивительно напоминало обложку диска Meet the Beatles! своим дизайном и стилем. Если учесть ретро-стиль 60-х в одежде музыкантов, то нетрудно будет понять, почему многие недоброжелатели стали обвинять The Knack в буквальном копировании The Beatles (что участники группы и сотрудники Capitol отрицали; в музыкальном отношении группа The Knack была совсем не похожа на The Beatles, а скорее напоминала The Kinks и The Who). В лирике группы The Knack отразились фантазии взрослого подростка: женщина у них то богатая стерва («She’s So Selfish»), то предмет вожделения («Frustrated»), то девственная красавица — она же лишающая мужественности роковая женщина («That’s What the Little Girls Do»). Дугу Фигеру больше по вкусу готовая на все в любом месте фанатка поп-группы («My Sharona») или пылкая старшеклассница («Good Girls Don’t»). Ретроспективно истории, рассказанные в песнях Фигера кажутся непристойными и натуралистическими, хотя и правдоподобными. Слова «…пока она не сядет тебе на лицо» из песни «Good Girls Don’t», часто звучавшие на общедоступном радио также можно считать «большим шагом вперед» для того времени.

Тот факт, что основными персонажами песен The Knack были девочки-подростки, тогда как сами музыканты были на порядок старше, привело к кампании-травле «Knuke the Knack» со стороны активисток движений за права женщин, потрясенных такой неандертальской трактовкой романтических отношений в песнях группы. Битломаны негодовали по поводу «осквернения» образа любимой группы.

Некоторые критики выдвинули предположение, что музыканты, которые так стильно выглядят, не могут ничего понимать в поп-музыке и, что они только марионетки в чьих-то руках. Дальше — больше: когда менеджмент фирмы посоветовал музыкантам не давать интервью, их обвинили в умственной неполноценности и снобизме, а также в неспособности адекватно воспринимать критику.

Спад популярности (1980—1981)

The Knack в скором времени представили новую работу …But the Little Girls Understand (1980), поспешно (меньше, чем за две недели) записанный второй альбом: как будто в скорости и заключался секрет успеха! Несмотря на то, что он стал «золотым» в США и Японии и «платиновым» в Канаде, слушатели приняли его более прохладно, чем дебютный диск. По звучанию он напоминает партию «недопеченной» продукции, выброшенную из первого альбома. Фигер признался позднее, что все композиции были написаны ещё до выхода Get The Knack и были рассчитаны на двойной альбом. Вдобавок ко всему главный сингл — малокровная композиция «Baby Talks Dirty» — показался на короткое время в топ-40 США всего лишь на 38-м месте и был высмеян как «My Sharona номер 2 минус энергетика»; следующий за ним «Can’t Put a Price on Love» не попал и в топ-40, остановившись на 62-й строчке. Качество лирики, напротив, оставалось на «должном» уровне: в песне «Mr.Handleman» рассказывается о своднике, торгующем своей женой.

После почти целого года неустанных гастролей (начавшихся в апреле 1980) по США, Канаде, Европе, Новой Зеландии, Австралии и Японии, музыканты взяли год отпуска по причине нервного истощения и «внутренних разногласий». Летом 1981 они собрались для записи следующего альбома Round Trip . К сожалению эта грампластинка (которая поступила в музыкальные магазины в октябре), хотя и получила положительные критические отзывы, оказалась неудачной в смысле продаваемости: раскуплено было всего 150 000 копий. Синглы также не стали успешными. Этот факт делал дальнейшие перспективы группы все более туманными. The Knack решили прибегнуть к концертным выступлениям, чтобы спасти положение и хоть как-то «раскрутить» Round Trip. В группу был приглашён клавишник Фил Джост для создания более «плотного» звучания на концертах.

Пребывание в чартах шло на спад, критика и злопыхательство усиливались. Фигер не выдержал очередной перебранки внутри коллектива и покинул The Knack в новогоднюю ночь с 1981 на 1982. Группа провела репетиции с новым вокалистом Майклом Де Барром (Michael Des Barres), но вскоре все осознали бессмысленность происходящего… К середине 1982 группы The Knack больше не существовало.

Возвращение The Knack (1986—2010)

Как ни странно The Knack собрались вновь в 1986 для выступления на бенефисе в пользу Шела Майера, который в своё время организовал их первый концерт в 1978. После этого события решили не расходиться и выступить с клубными концертами. В 1989 Билли Уорд заменил Брюса Гэри. В 1990 группа появляется на фирме Charisma Records и записывает там альбом Serious Fun в феврале 1991. Главный сингл, «Rocket O' Love», становится хитом топа-10 на американских радиостанциях. Звукозаписывающая компания Charisma обанкротилась вскоре после смерти её руководителя, и участники The Knack снова разошлись в 1992.

В 1994, с возвратившимся за ударную установку Уордом, группа The Knack выступила с несколькими концертами в связи с новым интересом публики к песне «My Sharona» (она звучала в фильме Реальность кусается).

В 2006 году во время выступления Дуг Фигер почувствовал себя плохо. .Скончался в феврале 2010 в возрасте 57 лет, после безуспешного лечения.

Дискография

Студийные альбомы

• 1979: Get The Knack
• 1980: …But the Little Girls Understand
• 1981: Round Trip
• 1991: Serious Fun
• 1998: Zoom
• 2001: Normal as the Next Guy

Сборники

• 1992: Retrospective
• 1995: My Sharona
• 1998: Proof: The Very Best of The Knack
• 1999: The Best Of The Knack: Ten Best Series

Синглы

• 1979: «My Sharona» #1 США , #6 Великобритания, #1 Австралия , #1 Канада
• 1979: «Good Girls Don’t» #11 США, #66 Великобритания, #1 Канада
• 1980: «Baby Talks Dirty» #38 США, #13 Канада
• 1980: «Can’t Put a Price on Love» #62 США
• 1981: «Pay the Devil (Ooo, Baby, Ooo)]» #67 США
• 1981 «Boys Go Crazy»
• 1991: «Rocket O' Love» #9 US Album Rock Tracks, #30 Canada Hit Tracks
• 2004: My Sharona : Good Girls Don’t (переиздание) [itunes.apple.com/us/album/my-sharona-good-girls-dont/id6545174 Мини-альбом на iTunes]

Отрывок, характеризующий The Knack

– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.