The New Yorker
The New Yorker | |
Обложка 2004 года с денди Юстасом Тилли, созданным Ри Ирвином (англ. Rea Irvin) | |
Специализация: |
Политика, массовая культура |
---|---|
Периодичность: |
47 в год |
Язык: | |
Главный редактор: | |
Страна: | |
История издания: | |
Тираж: |
1 062 310 (за год) |
ISSN печатной версии: |
[www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0028-792X&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0028-792X] |
Веб-сайт: |
[www.newyorker.com yorker.com] |
The New Yorker («Нью-Йо́ркер») — американский еженедельник, публикующий репортажи, комментарии, критику, эссе, художественные произведения, юмор, комиксы и поэзию. Публикуется примерно раз в неделю (47 номеров за год). Издаётся с 1925 года. Начиная с сороковых, большинство известных / премированных американских рассказов впервые публикуется в The New Yorker.
Хотя основной упор делается на культурную жизнь Нью-Йорка, журнал весьма популярен и за пределами «Большого яблока».
Содержание
История
21 февраля 1925 года в Нью-Йорке вышел первый номер литературно-публицистического еженедельника под названием «Нью-Йоркер».
Первую обложку нарисовал художник Ри Ирвин[en]. Рисунок был сделан по известной гравюре, на которой был портрет реального человека — графа д’Орсе, француза, жившего в Англии[1]. Этот джентльмен получил имя Юстас Тилли (en:Eustace Tilley), которое придумал для него Кори Форд[en], американский юморист. Как Форд указал в своих воспоминаниях, такую фамилию носила его незамужняя тётушка, а имя было выбрано «из соображений благозвучия». Эта обложка по сей день остается визитной карточкой журнала.
32-страничное издание по цене 12 центов, ориентированное на публику с развитым художественным вкусом, установило новые стандарты журнальной литературы — с мастерски написанными рассказами, блестящими эссе, интеллигентным юмором, самодостаточными карикатурами, рецензиями на незаурядные книги, спектакли, фильмы.
Издание было основано репортером «Нью-Йорк Таймс» Гарольдом Россом[en] и его женой Джейн Грант[en]. Мистер Росс хотел создать журнал тонкого юмора. Взяв в партнеры предпринимателя Рауля Флейшманна (en:Raoul Fleischmann) Росс основал издательский дом F-R Publishing Company, и оставался редактором журнала до самой смерти в 1951 году. Хотя журнал не потерял чувство юмора, он вскоре завоевал репутацию в среде серьёзной журналистики и беллетристики.
Вскоре после окончания Второй мировой войны, эссе Джона Хёрси «Хиросима» заполнило весь номер журнала. В последующие десятилетия журнал опубликовал рассказы многих из наиболее уважаемых писателей XX и XXI веков, среди них: Энн Битти, Трумэн Капоте, Джон Чивер, Роальд Даль, Мейвис Галлант, Джеффри Хеллман, Джон МакНалти, Джозеф Митчелл, Элис Манро, Харуки Мураками, Владимир Набоков, Джон О’Хара, Дороти Паркер, Филип Рот, Джером Дэвид Сэлинджер, Ирвин Шоу, Джеймс Тербер, Джон Апдайк, Стивен Кинг, Иосиф Бродский и Сергей Довлатов[2][3].
В 1980 годах для «The New Yorker» наступил кризис. Казалось, что его концепция устарела и приказала «долго жить». Журнал, который писал о литературе и культуре, становился чем-то вроде изящной исторического здания в городе современных небоскребов. В 1985 году журнал был приобретен издателем Самюэлем Ньюхауз, издателем «Vogue», «Glamour» и «Vanity Fair», и стал частью его корпорации Conde Nast Publications[4]. На пост главного редактора назначили Тину Браун, до этого главного редактора «Vanity Fair». Она дала изданию вторую жизнь, существенно изменив его образ. Если раньше важную роль отводили юмору и уровню литературных произведений, то после реорганизации это изменилось: на первое место вышел журнализм, литература — на второе, а на третье — юмор. Появились рубрики светской хроники, ночной жизни, бизнес-заметки, колонка «городских сплетен» (скандалы и модные события), большие интервью с известными актерами, музыкантами, политиками и конгрессменами. В итоге, преодолев кризис, в 1995 году «The New Yorker» стал обладателем первой Национальной премии журналистского мастерства «Всеобщее признание» (National Magazine Award for General Excellence)[5].
Летом 2014 года команда журнала объявила, что все материалы, опубликованные на сайте журнала, начиная с июля, будут находиться в свободном доступе до осени[6].
Орфография
Издание использует специфическую орфографию, в которой выделяется применение надстрочных знаков — диерезисов над повторяющимися гласными в словах, где они произносятся отдельно, не формируя диграфа: reëlected, preëminent, coöperate и др. The New Yorker наряду с Technology Review, издаваемым MIT, являются одними из немногих изданий, сохраняющих эту практику[7][8].
Кроме того, принята запись чисел прописью, включая сравнительно длинные («twenty-five hundred» вместо «2500»).
«Нью-Йоркер», как правило, не использует курсивное начертание для записи названий книг, фильмов и других произведений. Вместо этого они заключаются в кавычки. Хотя курсив используется при упоминании других печатных изданий, он используется только для самого наименования издания, в то время как название города набирается обычным шрифтом (Los Angeles Times вместо Los Angeles Times).
«Взгляд на мир с 9-й авеню»
«Взгляд на мир с 9-й авеню» — одна из наиболее известных обложек журнала, выполненная Солом Стейнбергом для выпуска за 29 марта 1976 года. На ней в сатирической форме обыгрывается мировоззрение нью-йоркцев, поглощённых своими внутренними делами настолько, что остальной мир для них весьма схематичен. Так, на этой обложке достаточно подробно изображён город в районе 9-й авеню, а вот объекты, расположенные за рекой Гудзон крайне условны. За полосой реки изображена коричневая полоса суши с подписью «Джерси», затем следует жёлтый прямоугольник, под которым подразумевается остальная территория США. Подписаны пять городов (Лос-Анджелес, Вашингтон (округ Колумбия), Лас-Вегас, Канзас-Сити и Чикаго) и три штата (Техас, Юта и Небраска). Показаны границы с Канадой и Мексикой. За этим материком следует ещё одна полоса воды, немногим шире «Гудзона», за которой смутно видны массивы суши, подписанные как Китай, Япония и Россия.
Обложка неоднократно становилась объектом пародий и подражаний. Среди примеров можно назвать афишу фильма «Москва на Гудзоне» (что привело к судебному процессу[en]) и обложку номера The Economist за 21 марта 2009 года[9].
Упоминания в популярной культуре
Журнал упоминается в различных телесериалах («Сайнфелд», «Симпсоны», «Царь горы», «Друзья», «Сплетница», «Секс в другом городе», «Секс в большом городе», «Гриффины»), книгах («Дьявол носит Prada»), фильмах («Дьявол носит Prada», «Адаптация», «Энни Холл», «Письма к Джульетте», «Секс в большом городе 2», «Завтрак у Тиффани»).
Напишите отзыв о статье "The New Yorker"
Примечания
- ↑ Ольга Вайнштейн [arzamas.academy/materials/451?synopsis_for=99 Секрет теплой харизмы].
- ↑ [www.newyorker.com/contributors Contributors].
- ↑ Wood, James. [www.newyorker.com/books/page-turner/sergei-dovlatov-and-the-hearsay-of-memory Sergei Dovlatov and the Hearsay of Memory], The New Yorker (7 апреля 2014).
- ↑ [www.britannica.com/topic / The-New-Yorker The New Yorker | American magazine].
- ↑ [www.magazine.org/asme/national-magazine-awards/winners-finalists Winners and Finalists Database |ASME].
- ↑ [www.newyorker.com/magazine/2014/07/28/note-readers A Note to Our Readers]. The New Yorker (28.07.2014).
- ↑ [www.randomhouse.com/wotd/index.pperl?date=19981209 diaeresis: December 9, 1998]. The Mavens' Word of the Day. Random House. (англ.)
- ↑ [boards.straightdope.com/sdmb/showthread.php?t=302254 Umlauts in English?]. General Questions. Straight Dope Message Board. (англ.)
- ↑ [www.economist.com/printedition/displayCover.cfm?url=/images/20090321/20090321issuecovUS400.jpg «Issue Cover for Mar 21st 2009». Economist.com. March 21, 2009.] (англ.)
Ссылки
- [www.newyorker.com yorker.com] — официальный сайт The New Yorker
- Сибрук Д. [magazines.russ.ru/km/2004/3/si12.html Nobrow] // Критическая масса. — 2004, № 3.
Отрывок, характеризующий The New Yorker
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]