The Sisters of Mercy

The Sisters of Mercy
Выступление на M'era Luna Festival (2005)
Основная информация
Жанры	рок
Годы	1977 — 1980 1981 — 1985 1987 — 1993 1995 — наши дни
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Лидс
Язык песен	английский
Лейблы	Merciful Release WEA Records
Состав	Эндрю Элдрич Крис Каталист Бен Кристо
Бывшие участники	См.: Бывшие участники
Другие проекты	The Sisterhood Ghost Dance The Mission AntiProduct
[www.thesistersofmercy.com/ sistersofmercy.com]

The Sisters of MercyThe Sisters of Mercy

The Sisters Of Mercy (IPA: /ˈsɪstəz ɒv ˈmɜːsi/; англ. Сёстры милосердия) — британская рок-группа, сформированная в 1977 году Эндрю Элдричем и Гари Марксом в Лидсе. Получив известность в андеграунде, коллектив в середине 1980-х годах смог добиться коммерческого успеха, который сопутствовал ему до начала 1990-х. С этого времени The Sisters of Mercy практически прекратила студийную работу и занимается только гастрольной деятельностью.

Группа выпустила три студийных альбома, последний из которых, Vision Thing, появился в 1990 году. Все три альбома были записаны различными составами, неизменными участниками группы оставались лишь вокалист и лидер коллектива Эндрю Элдрич и драм-машина Доктор Аваланч. Группа также издала сборник Some Girls Wander by Mistake, куда вошли все ранние синглы коллектива, кроме песни «Body & Soul», изданной в компиляции лучших произведений A Slight Case of Overbombing.

The Sisters of Mercy прекратила студийную работу в 1994 году, когда Элдрич вступил в конфликт с компанией звукозаписи. И хотя инцидент был исчерпан в 1997 году в связи с истечением действия контракта, группа не стала подписываться на новый лейбл и выпускать новый материал. Единственной формой демонстрации новых песен с того времени являются живые выступления.

The Sisters of Mercy фактически всегда являлась группой одного человека — Эндрю Элдрича, все другие участники, выражавшие несогласие с его лидерством (или по каким-либо другим причинам), были вынуждены покинуть коллектив. Нынешний состав существует с 2006 года.

Несмотря на то, что Элдрич отрицает причастность группы к готической субкультуре, The Sisters of Mercy рассматриваются как коллектив, оказавший сильное влияние на становление жанра готик-рока и его дальнейшее развитие.

История группы

Основание. Первые релизы

Первоначально The Sisters Of Mercy представляли собой дуэт гитариста Марка Пирмена (англ. Mark Pearman) (более известного под псевдонимом Гари Маркс) и барабанщика Эндрю Тейлора (англ. Andrew William Harvey Taylor), позже взявшего псевдоним Эндрю Элдрич. Их знакомство состоялось на почве общего времяпрепровождения в одном из панк-клубов в Лидсе (F-Club), где девушка Элдрича была диджеем. Идея создания группы и её названия целиком исходила от Маркса, который, по выражению Элдрича, изначально всего лишь хотел услышать себя на радио. Название группы The Sisters of Mercy происходит из одноимённой песни канадского певца Леонарда Коэна, творчество которого оказало значительное влияние на Эндрю Элдрича. Это также название медицинских сестёр, спасавших раненых во время войны, в переносном же значении термин распространён для обозначения проституток. Песня Коэна звучит в фильме Роберта Олтмена «Маккейб и миссис Миллер» в эпизоде, когда героиня Джули Кристи ведёт по городу нескольких проституток. По утверждению Элдрича, именно это название было выбрано для группы, поскольку в рок-н-ролле догма и проституция точно так же идут рука об руку. Для издания будущего сингла группа организовала собственный лейбл Merciful Release (что соответствовало панковской идеологии самиздата); ни разу не выступив, The Sisters of Mercy уже распродавали футболки со своим логотипом. Первый сингл получил название «The Damage Done». Элдрич играл на ударных и пел в песне «The Damage Done», Маркс сыграл басовую партию на шестиструнной гитаре и спел на двух других треках: «Watch» и «Home of the Hitmen». Несмотря на то, что запись оказалось ужасно спродюсированой, она пользовалась широкой популярностью, во многом благодаря своей «сырости» и ограниченному тиражу. По словам Тейлора, эту запись «ещё тогда было тяжело достать, но ещё тяжелее — слушать». Сингл был проигран на радио-шоу Джона Пила, и таким образом стремление музыкантов услышать самих себя на радио было удовлетворено. Лейбл Merciful Release вскоре стал ассоциироваться с логотипом группы — человеческой головой, вписанной в контур пятиконечной звезды. Эту эмблему создал Эндрю Элдрич, взяв за основу иллюстрацию из учебника по анатомии Генри Грея; впоследствии она стала одним из наиболее известных символов готических групп.

Коллектив мог распасться сразу же после выхода первой пластинки, но Маркс и Элдрич решили продолжить совместное творчество, пригласив в группу бас-гитариста Крейга Адамса (англ. Craig Adams). Ввиду того, что группе недоставало вокалиста, а ударником Элдрич был весьма посредственным, то он «по умолчанию» занял место вокалиста, предоставив роль барабанщика приобретённой драм-машине, получившей имя Доктор Аваланч (англ. Doktor Avalanche). Перегруженный бас Адамса и драм-машина стали основой оригинального звучания группы. Обновлённый состав теперь мог давать выступления, и 16 февраля 1981 года The Sisters of Mercy отыграла свой первый концерт. Вместе с песнями с изданного сингла и несколькими новыми композициями группа, демонстрируя влияние, оказанное на неё, исполнила кавер-версии песен Velvet Underground («Sister Ray») и Леонарда Коэна («Teachers»). Весь текущий год и начало следующего группа провела в случайных выступлениях. В то же время была записана демо-кассета для привлечения промоутеров, которая состояла из 4 песен («Floorshow», «Lights», «Adrenochrome» и «Teachers»).

К концу года состав участников группы пополнился ещё одним гитаристом — Беном Ганном (урождённый Мэтьюс (англ. Matthews) — Бен Ганн — персонаж повести Стивенсона «Остров сокровищ»). Вскоре после этого последовал выход второго сингла «Body Electric/Adrenochrome», который удостоился статуса «сингла недели» в журнале «Melody Maker». Сингл был издан на CNT Records, а не на собственном лейбле из-за финансовых проблем в группе. Последующие синглы с таким же успехом попадали в независимые чарты и занимали в них высокие позиции.

Концертные выступления группы, помимо собственных песен, включали кавер-версии на такие песни как «Sister Ray» (Velvet Underground), «Ghost Rider» (Suicide) и «Louie Louie» (Ричард Берри). Но только три из них «1969» (The Stooges), «Gimme Shelter» The Rolling Stones и «Emma» (Hot Chocolate) были в конечном счёте записаны и изданы группой (только в качестве би-сайдов).

The Sisters of Mercy стала приобретать значимость в местных музыкальных кругах, а Merciful Release начал выпускать записи других малоизвестных групп. В Лидсе в то время формировалась своя собственная сцена, объединяющая крайне разочарованных в музыкальной моде и неоконсервативной политике британского правительства музыкантов. Характерной чертой групп, составлявших эту сцену, кроме независимого духа, была преимущественно чёрная одежда с разноцветными рубашками в стиле семидесятых годов. Последующие ассоциации этой сцены с такими группами, как Siouxsie and the Banshees, Bauhaus, The Birthday Party привели к упрощённому мнению, что The Sisters of Mercy также исполняет готик-рок.

В 1982-83 гг. группа дала несколько удачных концертов, выступая в поддержку The Clash, The Psychedelic Furs и The Birthday Party. Примерно в то же время наметились первые разногласия в изначальном тандеме Элдрича/Маркса, вызванные личными предпочтениями участников: гитарист больше увлекался концертной деятельностью, где мог развивать звучание группы, вокалист же предпочитал работать в студии, где мог диктовать собственное виденье музыкального стиля. В то же время The Sisters of Mercy выпускала удачные синглы, постепенно расширяла свой репертуар, включая медленные, но не менее «угрожающие» песни. Группа постепенно приобретала всё больше поклонников, что влекло за собой необходимость развиваться дальше, а значит — подписать контракт с какой-либо компанией звукозаписи.

Эра First and Last and Always

Изменения произошли в 1984 году, когда группу покинул Бен Ганн. а на его место был взят безо всякого прослушивания Уэйн Хасси (англ. Wayne Hussey) (до этого гитарист Dead or Alive), дебют которого состоялся на сингле «Body and Soul». Его жужжащие риффы и чутьё на мрачные, но, в то же время, танцевальные мелодии повернули группу в более доступном направлении, но вместе с тем с появлением тексты Элдрича потеряли свою социальную остроту, снизилась энергичность исполнения. В июне 1984 года группа впервые прорвалась в национальные чарты с синглом «Body and soul», который занял 46 позицию (в топ 40 попали и два следующих сингла «Walk Away» и «No Time to Cry»). Вскоре был заключен контракт с мэйджор-лейблом WEA records, что не удавалось на протяжении 4 предыдущих лет, несмотря на широкую популярность группы. В то же время The Sisters of Mercy продолжали напряжённую работу в студии. Летом 1984 года Элдрич потерял сознание в студии. Официальной причиной называлась физическая истощённость, но общеизвестно было, что вся группа принимала в неограниченном количестве амфетамины и алкоголь. И хотя коллектив провёл успешный Black October tour и дал несколько выступлений в поддержку изданного альбома, пагубный образ жизни снизит работоспособность The Sisters of Mercy в последующие годы.

В августе 1984 года группа вместе с продюсером Дейвом Алленом отправилась в студию для работы над первым альбомом, а в октябре они провели турне Black October tour с заездом в Голландию и полюбившуюся Элдричу Западную Германию. К концу года альбом, получивший название First And Last And Always (1985), был практически закончен, и в марте 1985 года The Sisters of Mercy объявили о начале нового турне Tune In, Turn On, Burn Out по 17-ти городам Великобритании, приуроченного к поступлению альбома в продажу. «First And Last And Always» оказался в британском Топ 20, а сопутствующее турне прошло очень успешно. Однако внешний успех скрывал внутренние разногласия: с приходом ситуация в группе обострилась из-за споров стремившегося к единоличному лидерству Элдрича и не менее амбициозного Хасси, запись альбома проходила в напряжённой атмосфере. Вскоре было объявлено об уходе Маркса, который оставил группу посреди тура после концерта в Брайтоне, завершавшего британскую часть турне. Европейскую и американскую часть турне The Sisters of Mercy провели в составе из трёх участников. Уход Маркса не только лишил живое воплощение музыки значительной доли энергии и выразительности, но отразился и на взаимоотношениях внутри группы: большинство концертов проходило нервно и посредственно, все более разочаровывая и публику, и самих музыкантов. Поэтому не удивительно, что когда стало известно о единственном предстоящем концерте 18 июня 1985 года в престижном лондонском зале Альберт-Холл, быстро распространился слух, что это выступление будет последним. Поклонники группы прибыли в Лондон задолго до концерта, в ожидании прощального выступления они ночевали в спальных мешках прямо на улице перед дверями зала. Выступление было запечатлено на плёнку и впоследствии издано под названием «Wake». Завершая концерт, Элдрич простился с поклонниками словами «Thank You … and Goodbye» (с англ. — «Спасибо и… прощайте») вместо обычного «Goodnight!» (с англ. — «Доброй ночи»). Слухи о последнем выступлении частично оправдались — следующий концерт группы будет отыгран только через 5 лет.

Раскол

В то время, как желание продолжать работу оставалось, обстановка в Лидсе казалась Элдричу невыносимой: его постоянно доставали в клубах (последнее турне он проводил со сломанными рёбрами), ходить по городу он стал только спрятав в рукаве железный брусок. Необходимость сменить обстановку привела Элдрича в Гамбург, где он и стал снимать квартиру в Рипербане (Reeperbahn), известном «районе красных фонарей». Летом 1985 года The Sisters of Mercy были всё ещё действовавшей группой. Коллектив переехал вслед за своим лидером с намерениями записать новый альбом, получивший предварительное название «Left on a Mission and Revenge». Уэйн Хасси захотел на этот раз выступить автором текста песен, но написанные им слова были настолько удручающими, что неминуемо произошёл новый конфликт. В результате группу покинул Адамс, а на следующий день — Хасси. И если первоначально раскол группы был «дружелюбным» (по выражению самого Элдрича), то последующие события придали негативный оттенок этому событию: Хасси и Адамс, объединив усилия, создали группу The Sisterhood. Торговля именем группы со стороны двух участников, которые её добровольно покинули, не нашла понимания у Элдрича, который к тому же остался единственным должником WEA. Более того, на выступлениях своей новой группы Хасси отпускал со сцены критические высказывания в сторону Элдрича, что также не могло найти поддержки у давних поклонников The Sisters of Mercy. Тейлор совершил ответный ход, быстро собрав под таким же названием (The Sisterhood) новый состав с гитаристом Джеймсом Рэем, бывшей басисткой Gun Club Патрицией Моррисон, клавишником Аланом Вега (Suicide) и ударником Лукасом Фоксом (ex-Motörhead). Этот коллектив (Элдрич выступал в качестве продюсера, но непосредственно в записи участия не принимал) выпустил один-единственный альбом «Gift» (1986), что вынудило Хасси. который не имел записи с новым коллективом, переименовать группу в The Mission.

Эра Floodland

Элдрич, который в 1985 году сначала переехал в Вандсбек, а затем в Санкт-Паули, начал работу над новым альбомом в Гамбурге. Демо главным образом были записаны при помощи синтезатора Casio CZ, акустических гитар и новой драм-машины: «К тому моменту, как был написан Floodland, Эндрю успел потратить всю имевшуюся у него наличность на компьютер и секвенсор, и теперь искал недорогую драм-машину с более плотным звучанием малого барабана. Исходя из последнего требования, он остановил свой выбор на Yamaha RX5 — бит был плотным вполне, — и с ним записал альбом».

В 1986 году Эндрю приготовил демоверсии всех песен, за исключением композиции «This Corrosion». По утверждению самого музыканта, это фактически была его сольная работа, к которой не имел отношения никто, включая Патрицию Моррисон: «Это был полновесный сольник. Было очевидно, что мою партнёршу Патрицию Мориссон посетил авторский блок. У неё не просто идей новых не появлялось, я её и за бас-то взяться не мог заставить». Элдрич отрицал, что его подход к написанию песен изменился после распада группы: «This Corrosion» звучит как «Temple of Love II», «1959» звучит как «Afterhours часть 2». Не слышу тут разницы, не вижу изменений. Думаю, я просто продолжаю путь с того места, на котором остановился".

После того, как предварительные версии песен были готовы, Элдрич передал издательскую лицензию компании SBK Songs Limited (к этому времени входившую в EMI Music Publishing) и приступил к переговорам со своим лейблом WEA. Отправной точкой явилась песня «This Corrosion», и записать её предстояло Джиму Стейнману. «Едва только у меня появилась „This Corrosion“, я тут же подумал о нём, — признавался Элдрич. — Стейнман — человек крайностей. Это была первая пластинка Sisters за несколько лет, и она должна была стать особенной». «Чтобы „продать“ идею Стейнману, мы сказали: это будет словно бы кульминация диско-вечеринки у Борджиа; и на это он клюнул».

Элдрич, кроме того, использовал Стейнмана, чтобы выбить из записывающей компании достойный студийный бюджет. «Это одна из причин, почему я использовал Джима Стейнмана: ведь если он говорит компании: „Нам нужен хор, и вы сейчас мне это оплатите“, те раскошеливаются немедленно. А если б я попросил о том же, они бы задумались: „На что, интересно, он на самом деле эти деньги потратит?“», — признавался Элдрич. Как говорил Бойд Стимсон (офис-менеджер Merciful Release), глава отдела артистов и репертуара (A&R) компании Warner Bros. Макс Хоул выделил группе по £50 000 за песню. «Мы знали, что с „This Corrosion“ у нас кое-что получилось… Записывающая компания заявила: „£50 000“ — <и мы решили> неплохо за альбом, но Макс добавил: „Нет, это за одну песню!“».

Запись альбома, по сложившейся традиции, не обошлась без конфликта и вскоре Патриция Моррисон покинула группу. Если во времена «Floodland» её выставляли соавтором и ключевой фигурой, то теперь бывший менеджер группы Бойд Стимсон говорит, что «её роль была скорее декоративной, чем творческой, хотя имидж и аура, которые создавала она и их интригующие взаимоотношения с Элдричем, всё-таки имели немало значения». Однако уход Патриции стал не единственной проблемой, сопровождавшей успех «Floodland». Элдрич отказывался проводить гастроли в поддержку альбома, вместо этого он предпочёл снять экстравагантные клипы на песни «Dominion», «Lucretia My Reflection», «1959» и «This Corossion». К моменту выхода следующего альбома место бас-гитариста после ухода Патриции занял Тони Джеймс (англ. Tony James) (экс-Generation X, экс-Sigue Sigue Sputnik), к группе присоединился малоизвестный гамбургский гитарист Андреас Брун (англ. Andreas Bruhn), вскоре замещённый Тимом Бричено (англ. Tim Bricheno), высоко ценимым гитаристом, который до этого добился успеха с All About Eve и отыграл несколько выступлений с The Mission.

Эра Vision Thing

Новым составом в 1990-м The Sisters of Mercy выпустили «Vision Thing» — сильно недооценённый альбом, во многом из-за запутанной, наполненной политическими аллюзиями и метафорами лирики Элдрича. На данной работе группа отошла от каких-либо ассоциаций с готикой и представила восемь попросту рок-н-ролльных песен.

В поддержку нового альбома в 1990—1991 годах группа провела мировое турне. В 1991 году было организовано турне вместе с хип-хоп-группой Public Enemy по городам США. Опасаясь столкновений между белыми поклонниками The Sisters of Mercy и чернокожей аудиторией Public Enemy, власти некоторых городов запретили выступления, поэтому тур закончился раньше времени. В конце 1991 года Тони Джеймс покинул группу ради начала своей сольной карьеры — обязанности басиста были возложены на Доктора Аваланча.

Фиаско американского тура лишь усугубило и без того напряжённые отношения между Элдричем и новой компанией звукозаписи группы EastWest, ответвление WEA (группа подписала с ними контракт в 1989 году из-за реорганизации WEA). Конфликт с WEA привёл к окончанию дистрибьюции продукции группы в США. Таким образом, все последующие после 1991-92 годов издания The Sisters of Mercy ввозились в страну лишь в качестве импорта.

По требованию компании звукозаписи группа переиздала сингл «Temple of Love» в новой версии с бэк-вокалом Офры Хазы, и в том же 1992 году издала большей частью ретроспективный сборник ранних синглов Some Girls Wander by Mistake. Диск занял 5-е место в национальных чартах, а сингл «Temple of Love (1992)», записанный с Офрой Хазой, оказался на 3-й позиции. В конце года Тим Бринчено покинул коллектив, в 1993 году его место занял Адам Пирсон.

Пирсон был единственным гитаристом, который принял участие в записи последнего сингла «Under the Gun», который также включал бэк-вокал Терри Нан (англ. Terri Nunn). Сингл был записан для продвижения популярности сборника лучших песен группы A Slight Case of Overbombing (1993 год). Этот релиз является последеней коммерческой работой группы.

Концертная деятельность

Состав The Sisters of Mercy 2000—2003 гг.
Концерт на фестивале M’era Luna 12 августа 2000 года

Крис Шихан	Адам Пирсон	Эндрю Элдрич

В 1996 году группа была реинкарнирована для нескольких выступлений в поддержку Sex Pistols. Адреас Брун был заменён Крисом Шиханом (англ. Chris Sheehan) и Майком Варьяком (англ. Mike Varjak).

Контракт с EastWest подошёл к концу в 1997 году после того, как компания согласилась принять записанный под именем SSV техно-альбом Go Figure, предложенный Элдричем вместо двух альбомов, которые Sisters of Mercy должны были записать в соответствии с контрактными обязательствами. Компания согласилась принять материал (однообразное техно с невнятным бормотанием Элдрича), даже не прослушав его предварительно. Запись никогда официально не издавалась и распространяется только в форме пиратских mp-3. после этого коллектив отказался от подписания нового контракта и даже от издания на независимых лейблах.

С 1996 года The Sisters of Mercy ежегодно проводят концертные туры (за исключением 2004 года), представляя на выступлениях большей частью новый материал, а также самые старые композиции. По слухам, новый, четвёртый, альбом не быстрыми темпами, но готовится к изданию.

В октябре 2006 года, Side-Line Music Magazine сообщил, что группа ведёт переговоры с дочерней компанией Universal W14 Music. С подписанием контракта или без него, три альбома Sisters Of Mercy были переизданы 3 ноября 2006 года в Европе (и 30 октября в США) на Wea International: «First and Last and Always» (1985), «Floodland» (1987) и «Vision Thing» (1990). Все три альбома содержат бонус-треки.

Текущий состав The Sisters of Mercy
Концерт в Москве 26 марта 2009 года

Бен Кристо	Крис Каталист	Эндрю Элдрич

Стиль, истоки, влияние

Вопреки стремлению Элдрича отвергнуть любую связь с готической сценой, по многим признакам The Sisters of Mercy относятся именно к этому жанру. Меланхоличные тексты, чёрные одежды, надрывный голос вокалиста — общие признаки готик-рока. В то же время ассоциации становятся более сильными, если учесть, что готик-рок понятие скорее имиджевое, чем музыкальное, что и позволяет его отличать от постпанка 80-х гг. Часто именно аудитория слушателей готик-рока определяет, кого относить к этому жанру, кого нет. Во многом из-за этого практически все флагманы данного стиля отвергали свою принадлежность к нему.

Влияние The Sisters of Mercy на дальнейшее развитие готик-сцены также вряд ли подлежит сомнению, что заметно в творчестве Moonspell, Paradise Lost и прочих апологетов готического метала. Элдрича как отца-основателя жанра называют «крёстным отцом готик-рока». Записав кавер-версии композиций The Sisters of Mercy, дань уважения Элдричу и его компании воздали Paradise Lost, Kreator, Crematory, Love Like Blood, In Extremo, Garden of Delight и даже Cradle of Filth.

В самом начале своего творчества участники The Sisters of Mercy признавались, что являются большими поклонниками The Stooges, Motörhead и The Birthday Party. По его словам, большое влияние на музыку The Sisters of Mercy оказало немецкое и японское кино (в частности Такэси Китано), а также хеви-метал (Deep Purple, Motörhead). О более сильных влияниях вокалист и лидер группы ничего подробно не говорит, объясняя всё тем, что они вообще слушают мало музыки. Относительно манеры исполнения, по словам Элдрича, в техническом плане он не умеет петь, а просто делает, что может.

Состав

Двумя бессменными участниками группы являются вокалист Эндрю Элдрич и драм-машина, названная Доктор Аваланч, программистами которой являются сессионные музыканты.

Текущий состав

• Эндрю Элдрич — вокал, клавишные, гитара, драм-машина (1977—1980, 1981—1985, 1987—1993, 1995—наши дни)
• Крис Каталист — гитара, бэк-вокал (2005—наши дни)
• Бен Кристо — гитара, бэк-вокал (2006—наши дни)

Сессионные музыканты

• Рэйви Дейви — Доктор Аваланч (1996, 2008, 2012—наши дни)

Бывшие участники

• Гари Маркс — гитара, вокал (1979—1980, 1981—1985)
• Крэйг Адамс — бас-гитара (1981—1985)
• Бен Ганн — гитара (1981—1983)
• Уэйн Хасси — гитара, бэк-вокал (1983—1985)
• Патриция Моррисон — бас-гитара (1987—1989)
• Андреас Брун — гитара (1989—1993)
• Тони Джеймс — бас-гитара (1989—1991)
• Тим Бричено — гитара (1990—1992)
• Адам Пирсон — гитара, бэк-вокал, бас-гитара (1993, 1996—2006)
• Крис Старлин — гитара, бэк-вокал (1996—1997, 2000—2005)
• Марк Варьяк — гитара (1997—2000)

Бывшие сессионные музыканты

• Дэн Донован — клавишные (1990—1991)
• Саймон Денбиг — Доктор Аваланч (1996—2012)

Дискография и видеография

Основные релизы

• 1985 First And Last And Always
• 1987 Floodland
• 1990 Vision Thing
• 1992 Some Girls Wander by Mistake (сборник)
• 1993 A Slight Case Of Overbombing (Greatest Hits Volume One) (сборник)

Официальная дискография The Sisters of Mercy насчитывает 3 студийных альбома, 3 сборника песен и 17 синглов. В то же время широкая популярность группы в 1980-е гг. привела к появлению большого количества бутлегов, что позволило Элдричу в одном из интервью заявить, что The Sisters of Mercy являлись самой «бутлегированной» группой 1980-х гг.

Официальная видеография The Sisters of Mercy представлена лишь «Wake» — видеозаписью концерта группы в The Royal Albert Hall 18 июня 1985 года, и компиляцией видеоклипов к альбому «Floodland» «Shot» (в 1993 году переиздана как «Shot Rev 2.0» с включением новых клипов к альбому «Vision Thing»).

Ссылки

• [db.tsom.org/index.html] (англ.)
• [www.myheartland.co.uk/ Форум фанатов The Sisters of Mercy] (англ.)
• [www.the-sisters-of-mercy.info/tsom.html The Sisters of Mercy на Poison Door] (нем.)
• [www.sisterswiki.org/ SistersWiki] — неофициальная вики  (англ.)
• [tours.tsom.org/ The Sisters of Mercy Tours page] (англ.)
• [www.spookhouse.net/tsom/index.html By Appointment to the Gods] фан-сайт, включающий обширную подборку интервью группы в журналах Melody Maker, Sounds и New Musical Express  (англ.)
• [thesistersofmercy.free.fr/ Французский фан-сайт The Sisters of Mercy] (фр.)

Отрывок, характеризующий The Sisters of Mercy

– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…