The Wall Live in Berlin
Поделись знанием:
К:Фильмы 1990 года
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
| The Wall: Live in Berlin | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Майк Дагдэйл |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Tribute |
| Длительность |
120 мин |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
| The Wall: Live in Berlin | ||||
 | ||||
| Концертный альбом Роджера Уотерса | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска |
10 сентября 1990 | |||
| Записан | ||||
| Жанр | ||||
| Продюсер | ||||
| Страна | ||||
| Лейбл | ||||
| Профессиональные рецензии | ||||
| ||||
| Хронология Роджера Уотерса | ||||
| ||||
The Wall: Live in Berlin — концертное исполнение легендарной рок-оперы The Wall группы Pink Floyd, организованное её основным автором Роджером Уотерсом и состоявшееся 21 июля 1990 года на Потсдамской площади Берлина, которая долгое время была разделена Берлинской стеной. Концерт был заснят в виде телефильма, а также выпущен в сентябре 1990 года в виде концертного альбома.
Содержание
История концерта
В сентябре 1989 года 72-летний ветеран войны Леонард Чешир организовал Мемориальный фонд помощи жертвам катастроф, надеясь собрать 500 млн фунтов — по 5 фунтов на каждого погибшего в войнах XX века. Чешир связался с Роджером Уотерсом и тот согласился на постановку рок-оперы The Wall, хотя ранее обещал не исполнять её, пока не будет разрушена Берлинская стена. Изначально постановка планировалась в Москве, на Красной площади, но события развивались настолько стремительно, что, спустя уже несколько недель стена в Берлине пала и решено было шоу устроить именно там. Вместе с тем, Уотерс старался отметить один принципиальный момент:
Я ни в коем случае не ехал в Берлин, чтобы отпраздновать то, что я считаю победой капитализма над социализмом… Я отправляюсь туда, чтобы отметить победу личности[1].
Концерт
Концерт состоялся в присутствии 200-тысячной аудитории 21 июля 1990 года на Потсдамской площади, которая была ранее ничейной землей, разделявшей Восточный и Западный Берлин. В течение концерта на сцене возводилась «стена» шириной более 160 м и высотой около 25 м, которая в конце была разрушена до основания. В шоу приняли участие многие яркие исполнители и актёры:
| Композиция | Участники и исполнители |
|---|---|
| «In the Flesh?» | группа Scorpions |
| «The Thin Ice» | Уте Лемпер, Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Another Brick in the Wall (Part 1)» | Роджер Уотерс, Гарт Хадсон (саксофон) |
| «The Happiest Days of Our Lives» | Роджер Уотерс |
| «Another Brick in the Wall (Part 2)» | Синди Лаупер, соло на гитарах Рик ДиФонцо и Сноуи Уайт, соло на синтезаторе Томас Долби |
| «Mother» | Шинейд О'Коннор, группы The Band (аккордеон и вокал) и The Hooters (акустические инструменты) |
| «Goodbye Blue Sky» | Джони Митчелл, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор, Джеймс Голуэй (флейта) |
| «Empty Spaces» | Брайан Адамс, Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «What Shall We Do Now?» | Брайан Адамс, Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Young Lust» | Брайан Адамс, соло на гитарах Рик ДиФонцо и Сноуи Уайт |
| «Oh My God» (вступление к «One of My Turns») | Джерри Холл |
| «One of My Turns» | Роджер Уотерс |
| «Don’t Leave Me Now» | Роджер Уотерс |
| «Another Brick in the Wall (Part 3)» | Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «The Last Few Brick» | Роджер Уотерс |
| «Goodbye Cruel World» | Роджер Уотерс |
| «Hey You» | Пол Кэррак |
| «Is There Anybody Out There?» | Восточно-Германский симфонический оркестр и хор, Рик ДиФонцо и Сноуи Уайт (классические гитары) |
| «Nobody Home» | Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор, соло на гитаре Сноуи Уайт |
| «Vera» | Роджер Уотерс, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Bring the Boys Back Home» | Восточно-Германский симфонический оркестр и хор, оркестр штаба группы советских войск в Германии. |
| «Comfortably Numb» | Роджер Уотерс, Ван Моррисон и группа The Band, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор, соло на гитарах Рик ДиФонцо и Сноуи Уайт |
| «In the Flesh!» | Роджер Уотерс, группа Scorpions, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Run Like Hell» | Роджер Уотерс, группа Scorpions |
| «Waiting for the Worms» | Роджер Уотерс, группа Scorpions, Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Stop» | Роджер Уотерс |
| «The Trial» | Тим Карри (обвинитель), Томас Долби (учитель), Уте Лемпер (жена), Марианна Фэйтфул (мать), Альберт Финни (судья) |
| «The Tide is Turning (After Live Aid)» | все участники (основные вокалы Роджер Уотерс, Джони Митчелл, Синди Лаупер, Брайан Адамс, Ван Моррисон, Пол Кэррак), Восточно-Германский симфонический оркестр и хор |
| «Outside the Wall» | Роджер Уотерс |
Основные партии на инструментах исполняла группа The Bleeding Heart Band в составе:
- Рик ДиФонцо — гитара
- Сноуи Уайт — гитара
- Энди Фэйруэтер-Лоу — гитара, бас-гитара, бэк-вокал
- Питер Вуд — клавишные, орган, синтезаторы
- Ник Гленни-Смит — клавишные, орган, синтезаторы
- Грэм Броуд — ударные, электронная перкуссия
- Стэн Фарбер, Джо Чимэй, Джим Хаас, Джон Джойс — бэк вокал
Напишите отзыв о статье "The Wall Live in Berlin"
Примечания
- ↑ Н. Шаффнер. Блюдце, полное секретов: Одиссея Пинк Флойд. — М., 1998.
Ссылки
- [www.rogerwaters.org/about_berlin.html The Wall Live in Berlin на сайте Роджера Уотерса]
- The Wall: Live in Berlin (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v72539 The Wall: Live in Berlin] (англ.) на сайте allmovie
- [www.podst.ru/posts/3723/ История о «Московском доме Леонарда Чешира» на podst.ru]
Отрывок, характеризующий The Wall Live in Berlin
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
