Тунберг, Карл Петер

Карл Петер Тунберг
швед. Carl Peter Thunberg
Портрет работы швед. Per Krafft d.y., 1808
Дата рождения:	11 ноября 1743(1743-11-11)
Место рождения:	Йёнчёпинг
Дата смерти:	8 августа 1828(1828-08-08) (84 года)
Место смерти:	Старая Уппсала
Страна:	Швеция
Научная сфера:	ботаника
Альма-матер:	Уппсальский университет
Научный руководитель:	Карл Линней

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Thunb.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Thunb.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=10646-1 Персональная страница] на сайте IPNI Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Thunberg». Страница на Викивидах

Карл Пе́тер Ту́нберг (швед. Carl Peter Thunberg, 1743—1828) — шведский учёный-натуралист, прозванный за вклад в науку «отцом южноафриканской ботаники» и «японским Линнеем».

Карл Петер Тунберг родился в городе Йёнчёпинг, Швеция и, поступив в университет Уппсалы, стал учеником Карла Линнея в год, когда выдающемуся учёному был присвоен рыцарский титул за научные достижения. В Университете Тунберг изучал натурфилософию и медицину, получив в 1767 году учёную степень, защитив диссертацию на тему «De venis resorbentibus».

Путь в науке

В 1770 году Тунберг оставил Швецию, переехав в Париж, где продолжал изучать медицину и естествознание. 1771 год Тунберг проводил уже в Амстердаме и Лейдене, изучая ботанические сады и музеи Голландии. Там, Джон Бурманн, по рекомендации Карла Линнея, предложил ему посетить голландские колонии в Японии, чтобы собрать экземпляры для голландских ботанических садов.

В 1772 год у по поручению Голландской Ост-Индской компании он отправился в качестве врача на мыс Доброй Надежды, где пробыл три года. Тунберг, зная о том, что в те времена Япония разрешала въезд в свою страну только голландским торговцам, выучил голландский язык, чтобы иметь возможность выдавать себя за голландца. Кроме того, в Кейптауне Тунберг получает степень доктора медицины, а также совершает три очень опасных экспедиции внутрь материка, собрав большое количество экземпляров флоры и фауны южной части Африки.

В марте 1775 года Тунберг переезжает на Яву, затем два месяца проводит в Батавии, посещает Самаранг и Буитензорг и, затем, отправляется в Японию.

Деятельность в Японии

В августе 1775 года он прибывает на голландскую фабрику VOC (Verenigde Oost-Indische Compagnie), расположенную на маленьком искусственном острове Дэдзима (размером 120 м в длину и 75 м в ширину) в заливе Нагасаки, который связан с городом насыпью, представляющей собой свалку отходов. Тунберг был назначен главным хирургом этой фактории. Но, несмотря на то, что он считался голландцем, ему с трудом дали разрешение оставить остров. В конце концов, ему в числе немногих позволили провести некоторые ботанические изыскания на берегу, а японские переводчики приносили новые образцы флоры и фауны в обмен на медицинскую помощь.

В середине 1776 года, ему было позволено сопровождать главу голландского поселения на встречу с правителем в город Эдо. В течение этого медленно протекавшего путешествия Тунберг смог собрать большую коллекцию японских растений. Результаты своей первой работы натурфилософа в Японии он опубликовал в книге «Flora Japonica» («Японская флора»). В книге многие растения, названные им как «японские» в действительности были китайскими, завезёнными в Японию. Кроме того, многие растения, которые он определил, как растения дикой природы, на самом деле были садовыми растениями.

Во время короткого пребывания в Эдо Тунберг познакомился с Кацурагавой Хосю и Накагавой Дзюнъаном, двумя перспективными врачами. За несколько недель интенсивных занятий Тунберг обучал врачей западной медицине, истории, ботанике и дал им сертификаты, доказывающие, что они прошли курс обучения. По возвращении в Швецию Тунберг вёл переписку со своими коллегами и учениками из Японии. Некоторые из этих писем хранятся в университете Уппсалы.

Свои приключения во время поездки в Японию учёный описал в книге «Путешествие К. П. Тунберга в Японию через мыс Доброй Надежды, острова Сунда и т. д.».

Тунберг оставил Японию в ноябре 1776 года. После короткой остановки на Яве он прибыл в Коломбо, столицу Цейлона в июле 1776 года. В ходе нескольких путешествий вглубь острова, в частности в голландское поселение Галле, Тунберг собрал большую коллекцию растений.

В том же 1776 году Карл Тунберг был избран членом Шведской королевской академии наук.

Работа в Европе

В феврале 1778 года он отправился из Цейлона в Амстердам, сделав двухнедельную остановку на мысе Доброй Надежды. В Амстердам Тунберг прибыл в октябре 1778 года, а в 1779 году вернулся в Швецию, побывав, на пути домой, в Лондоне, чтобы встретиться с сэром Джозефом Банксом (1743—1820), британским натуралистом и ботаником, участником первой экспедиции Джеймса Кука 1768—1771 годов. В Англии он познакомился и с коллекцией немецкого натуралиста Энгельберта Кэмпфера (1651—1716), который посетил Дэдзиму до Тунберга, а также познакомился с Иоганном Рейнольдом Форстером, немецким натуралистом, участником второй тихоокеанской экспедиции Джеймса Кука в 1772—1775 годах.

По прибытию в Швецию, Тунберг узнал о смерти своего учителя Карла Линнея, которая случилась годом раньше. На родине его сначала назначили лектором по ботанике, затем в 1781 году он был назначен экстраординарным, а в 1784 году — ординарным профессором ботаники и медицины в Уппсале и таким образом занял кафедру своего знаменитого предшественника и учителя Линнея.

В 1784 году Тунберг опубликовал книгу «Flora Japonica» («Японская флора»), а в 1788 году начал публиковать описание своих путешествий. Дневники под названием «Resa uti Europa, Africa, Asia, förrättad åren 1770—1779» (4 т. с 10 табл., Уппсала, 1786—1793; перев. на нем. язык, Б., 1792—1793), написанные на шведском языке, были опубликованы на четырёх языках. Он написал большое количество работ по ботанике и зоологии, в частности по энтомологии: закончил книгу «Prodromus plantarum» в 1800 году, «Icones plantarum japonicarum» в 1805, и «Flora capensis» в 1813. Тунберг выступал с докладами во многих шведских и иностранных научных обществах, в 66 из них он был почётным членом. Учёный собрал гербарий из 27 500 листов с растениями и коллекцию насекомых, насчитывающих 37 000 видов, передав в дар Университету Уппсалы.

Тунберг скончался в городке Тунаберг около Уппсалы 8 августа 1828 года.

Интересный факт

В 1825 году в Японии, в Нагасаки, ещё при жизни учёного, ему был поставлен памятник. Для закрытой Японии такое событие было достаточно нетипично, а причина для этого была весомой. Когда европейцы стали приезжать в Японию, они завезли туда до того времени неведомую для страны болезнь — сифилис. Болезнь стала распространяться, а лечения от неё японцы не знали. Лечение сифилиса женьшенем, который импортировали в страну и который стоил очень дорого, было не очень эффективным. Тунберг, используя метод Ван Свитена (раствор сулемы и винного спирта), успешно помогал пациентам и обучал этому методу японских врачей. Информация о методе Ван Свитена стала распространяться по стране, его описание издали в книге «Записки о голландских секретах», и эпидемию удалось остановить. Кроме того, Тунберг во время своих исследовательских экспедиций нашёл корень женьшеня в окрестностях Нагасаки, о чём поставил в известность местное правительство и медиков.

Имя Тунберга в систематике растений

В память о заслугах Тунберга в ботанике его именем названы около трёхсот видов растений и три рода:

• Thunbergia Retz. — Тунбергия из семейства Акантовые
• Thunbergiella H.Wolff — Тунбергиелла из семейства Зонтичные
• Thunbergianthus Engl. — Тунбергиантус из семейства Норичниковые

В разделе именных коллекций гербария МГУ хранится старинная коллекция — Гербарий К. Тунберга: (C.P. Thunberg) — Plantae capense, 18 листов, в основном аутентичные образцы, собранные во время путешествия в Африку в 1772—1775 годах.

Важнейшие работы Тунберга

• «Flora Japonica» (лат.) Лиц., 1784.
• «[www.archive.org/stream/resautieuropaaf00thungoog#page/n9/mode/2up Resa uti Europa, Africa, Asia, förrättad åren 1770—1779]» (швед.) Уппсала, 1788.
• «[www.archive.org/stream/periculumentomol00thun#page/n3/mode/2up Periculum entomologicum]» (лат.) Уппсала, 1789. совместно с Samuel Törner
• «Dissertatio Entomologica novas insectorum species sistens» (лат.) Уппсала, 1781—1791.
• «Museum naturalium Academiae Upsaliensis» (лат.) (содержит каталог и описание принесённых Тунбергом в дар животных; Уппсала, 1787—97; дополн. 1791—1798, 22 ч.)
• «Descriptiones insectorum suecicorum» (лат.) Уппсала, 1792.
• «[www.archive.org/stream/floracapensissi00thungoog#page/n12/mode/2up Flora Capensis]» (лат.) Уппсала, 1818.
• «Ichneumonidea Insecta» (лат.) СПб., 1822 и 1824.
• «Grylli monohraphia illustrata» (лат.) СПб., 1824.
• «Athandling om de Djur, som u Biblen omtale» (швед.) 27 part., Уппсала, 1828. В этом последнем сочинении Тунберг говорит о всех животных, упомянутых в Библии

Ссылки

• Тунберг // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52424.ln-ru Профиль Карла Петера Тунберга] на официальном сайте РАН

Ученики Карла Линнея

Отрывок, характеризующий Тунберг, Карл Петер

– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.