The Times

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Times»)
Перейти к: навигация, поиск
«Таймс»

Газета с приложениями
Оригинальное название

The Times

Тип

ежедневная газета

Формат

компактный


Владелец

News Corporation

Редактор

Джеймс Хардинг

Основана

1785

Политическая принадлежность

центристская

Язык

английский

Цена

£1 (Пн—Пт)
£1.50 (Сб)
£2.00 (Вс)

Главный офис

Лондон

Тираж

440 581[1]

ISSN

[www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0140-0460&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0140-0460]


Сайт: [www.thetimes.co.uk times.co.uk]
К:Печатные издания, возникшие в 1785 году

«Таймс»[2] (англ. The Times переводится как «Времена») — ежедневная газета в Великобритании, одна из самых известных мировых газет. Выходит в печать с 1785 года. В настоящее время «Таймс» издаётся в Times Newspapers Limited и целиком принадлежит медиакорпорации News Corporation, главой которой является Руперт Мёрдок. Воскресным вариантом газеты является «Санди таймс».

Многие газеты позаимствовали название у «Таймс», например, американская «Нью-Йорк таймс», индийская «Таймс оф Индиа» и другие.

«Таймс» была основана Джоном Уолтером (англ.) в 1785 году и называлась тогда The Daily Universal Register («Ежедневный перечень новостей»), редактором стал сам же Уолтер. 1 января 1788 года, после появления 940 выпусков, название сменилось на The Times.





История

С 1785 по 1890 год

Основателем газеты был Джон Уолтер (англ. John Walter) (1738-1812). Ранее он работал в страховой компании, но после урагана на Ямайке та компания была вынуждена выплачивать непосильные для неё страховые суммы, в результате чего в конце 1784 года она обанкротилась, Уолтер остался без работы и решил создать своё дело. Так он стал основателем и первым редактором газеты, которая первоначально называлась «Ежедневный универсальный регистр» (англ. The Daily Universal Register). В то же самое время Хенри Джонсон изобрёл логографию — новую систему типографской печати, которая позволяла печатать с большей скоростью и точностью (правда, три года спустя выяснилось, что реальная эффективность такой системы значительно меньше заявленной). Уолтер купил патент на это изобретение и решил открыть собственную типографию, которая могла бы ежедневно выпускать печатные листы с объявлениями.

1 января 1785 года был издан первый номер «Ежедневного универсального регистра Великобритании» (англ. The Daily Universal Register in Great Britain). Но такое название оказалось слишком длинным и неудобным; люди в разговорной речи всегда пропускали слово «универсальный». Выпустив 940 номеров, Эллиас (англ. Ellias) решил переименовать газету, и 1 января 1788 года она была напечатана под заголовком The Times (буквально с англ. — «Времена»), под которым она выходит с тех пор и до настоящего времени[3].

В 1803 году Уолтер передал управление и редактирование в руки своего сына, тоже Джона Уолтера (1776-1847)</span>ruen. Наследник пострадал за свою журналистскую деятельность — провёл шестнадцать месяцев в Ньюгетской тюрьме за публикацию пасквиля в «Таймсе», но благодаря его усилиям по добыванию новостей из континентальной Европы, особенно из Франции, газета заслужила хорошую репутацию в высших политических и финансовых кругах. Среди авторов публикаций в The Times стали появляться видные деятели политики, науки, литературы и искусства. В ранний период своей деятельности газета почти не испытывала конкуренции и была очень прибыльным предприятием, а потому могла выплачивать своим авторам и источникам информации гораздо бо́льшие гонорары, нежели другие издания.

С 1814 года газета стала печататься на новом паровом цилиндрическом печатном прессе (нем. Zylinderpresse или Zylinderdruckmaschine), изобретённом Фридрихом Кёнингом (нем. Friedrich Koenig)[4] и доставляться по железной дороге на поездах с паровой тягой во многие стремительно растущие города Великобритании, что ещё повысило рентабельность и популярность издания[5]. К 1815 году тираж газеты достиг 5000[6].

В 1817 году главным редактором The Times становится Томас Барнс (англ. Thomas Barnes). В том же году умирает Джеймс Лоусон (James Lawson), владелец типографии, в которой печатается газета, и его предприятие переходит к сыну — Джону Джозефу Лоусону (John Joseph Lawson, 1802–1852). При Томасе Барнсе и при следующем главном редакторе, Джоне Тадеусе Делане (англ. John Thadeus Delane) (с 1841 года), газета становится всё более влиятельной в Сити. Известные журналисты Питер Фрейзер (Peter Fraser) и Эдвард Стерлинг (Edward Sterling) дали «Таймс» помпезное сатирическое прозвище «Выступатель» (англ. The Thunderer), по её слогану «на днях мы выступили со статьёй о социальной и политической реформе».[прим. перев. 1][5]

The Times стала первой газетой, которая отправила собственного военного корреспондента в зону боевых действий, чтобы непосредственно освещать конфликт. Этим военкором был Уильям Говард Рассел, отправившейся вместе с британской армией на Крымскую войну[9].

С 1890 по 1981 год

В 1890 году The Times, владельцем которой в то время был Артур Фрейзер Уолтер (англ. Arthur Fraser Walter), столкнулась с серьёзными финансовыми трудностями. Но благодаря энергичности и предприимчивости Чарльза Фредерика Моберли Белла (англ. Charles Frederic Moberly Bell), занимавшего пост главного редактора и исполнительного директора с 1890 по 1911 год, газета была спасена. Кроме издания газеты, предприятие в то время активно занималось продажами энциклопедии «Британника» — с использованием агрессивных американских методов маркетинга, предложенных Хорасом Эвереттом Хупером (англ. Horace Everett Hooper) и его менеджером по рекламе, Генри Хакстоном (Henry Haxton). Между двумя владельцами «Британники» — Хупером Уолтером Монтгомери Джексоном (англ. Walter Montgomery Jackson) шли юридические разбирательства, в результате чего в 1908 году The Times прекратила отношения с ними и была куплена Альфредом Хармсвортом, который то время был начинающим газетным магнатом, а позднее стал лордом Нортклифф.

29 и 31 июля 1914 года главный редактор The Times Викхам Стид (англ. Wickham Steed) выступил в поддержку участия Британской империи в Первой мировой войне[10].

8 мая 1920 года The Times, главредом которой оставался Стид, в колонке редактора на передовице «Протоколы сионских мудрецов» в качестве подлинного документа (позднее большинство серьёзных исследователей признали их антисемитской мистификацией и плагиатом); в той же колонке редактора евреи были названы самыми опасными в мире. В статье под названием «Еврейская опасность, тревожный памфлет: нужно разобраться» (англ. The Jewish Peril, a Disturbing Pamphlet: Call for Inquiry) Стид написал о «Протоколах сионских мудрецов»[11]:

«Протоколы» — что это такое? Подлинные ли они? Если да, то какое же злобное сборище могло состряпать подобные планы и с такой радостью их излагать? Или это подделка? Если так, то откуда в ней взялось такое необъяснимое предсказание — предсказание, которое частично уже сбылось, и всё идёт к тому, чтобы оно осуществилось полностью?

Но уже в следующем году Филипп Грейвс (англ. Philip Perceval Graves), тогда корреспондент The Times в Константинополе (ныне Стамбул), разоблачил «Протоколы сионских мудрецов» как подлог, и The Times опровергла прошлогоднее заявление редактора.

В 1922 году снова сменился владелец газеты. Альфред Хармсворт продал её Джону Джейкобу Астору Пятому.

В 1930 годах газета выступала в поддержку политики умиротворения нацистской Германии; редактор Джеффри Доусон (англ. George Geoffrey Dawson) был тесно связан со сторонниками такой политики в британском правительстве, в том числе с премьер-министром Невиллом Чемберленом.

Советский двойной агент Ким Филби работал корреспондентом газеты в Испании во время гражданской войны, в конце 1930-х годов. Тогда он прославился своими смелыми репортажами с фронтов этого кровавого конфликта. Затем, уже во время Второй мировой войны, Филби поступил на работу в МИ-6; после войны он занимал высокие должности в этой спецслужбе, пока не сбежал в Советский Союз в 1963 году[12].

Британский историк Эдуард Халлетт Карр, человек с левыми политическими убеждениями, был заместителем главного редактора The Times с 1941 по 1946 год, и был известен своей просоветской позицией, излагаемой в его публикациях в редакторской колонке[13]. В декабре 1944 года, когда в Афинах шла борьба между прокоммунистической Народно-освободительной армией Греции и Британской армией, Карр в редакторской передовице выступил в поддержку греков-коммунистов, после чего премьер-министр Уинстон Черчиль, выступая перед Палатой Общин, публично осудил Карра[14]. После выхода таких передовиц в «Таймс» многие люди прозвали газету «„Дейли Уокером“ за три пенни» (в то время газета британской компартии Daily Worker (сейчас Morning Star) стоила 1 пенни, а The Times3 пенни).[15]

До 3 мая 1966 года на первой странице The Times печатались дорогие рекламные объявления, после там снова стали размещаться новости.

В 1967 году семья Асторов продала газету The Times канадскому медиамагнату Рою Томсону (компания Thomson Corporation). Он же на имя той же компании купил воскресную британскую газету The Sunday Times и объединил обе газеты в одно коммерческое предприятие: Times Newspapers Ltd</span>ruen

В 1978 году из-за трудового спора с сотрудниками руководство The Times решило временно закрыть газету, и почти год (с 1 декабря 1978 г. по 12 ноября 1979 г.) она не выходила[16]. После этого менеджерам Thomson Corporation было крайне сложно сохранить издательский бизнес в условиях разразившегося тогда энергетического кризиса и при возросших требованиях профсоюзов. Не оставалось другого выбора, кроме как искать нового покупателя, которые сможет гарантировать сохранение обеих газет и будет обладать достаточными ресурсами, чтобы внедрить более современные методы печати. Интерес к этой сделке проявил ряд крупных предпринимателей, в том числе Роберт Максвелл, Тини Роуленд</span>ruen и Вир Хармсворт</span>ruen; однако только один из них оказался в состоянии выполнить такие условия — австралийский медиамагнат Руперт Мёрдок.

После 1981 года

В 1981 году компания Thomson продала The Times и The Sunday Times компании News International (ныне News UK</span>ruen), принадлежащей Руперту Мёрдоку[17]. Перед тем, как эта сделка состоялась, уполномоченным представителям компании-покупателя — Джону Коллье (англ. John Collier) и Биллу О'Нилу (англ. Bill O'Neill) — пришлось три недели торговаться и вести напряжённые переговоры с представителями профсоюзов.

За сменой владельца последовала замена редактора газеты The Times[18]. Уильям Рис-Могг (англ. William Rees-Mogg), проработавший 14 лет в этой должности, по распоряжению Руперта Мёрдока был уволен и заменён Гарольдом Эвансом (англ. Harold Evans).[19]

Далее новый владелец газет занялся внедрением современных полиграфических технологий и критериев эффективности. Мёрдоку удалось договориться с профсоюзами работников полиграфической промышленности, и в марте-мае 1982 года линотипы, на которых номера «Таймс» печатались ещё с XIX века, были заменены фотонабором и компьютерной вёрсткой. Это позволило сократить штат наборщиков The Times и The Sunday Times почти вдвое: с 375 до 186 человек. Но, несмотря на внедрение персональных компьютеров с текстовыми редакторами и настольными издательскими системами, в то время ещё не получилось усадить за них журналистов самим набирать свои тексты; их по-прежнему набирали с рукописных. Так продолжалось до «Скандала в Ваппинге» (англ. Wapping dispute) в 1986, во время которого The Times переехала с площади Принтинг Хауз (англ. Printing House Square) в новый офис в лондонском районе Ваппинг (англ. Wapping), на Грейс-Инн-Роад (англ. Gray's Inn Road) (недалеко от Флит-стрит).[20]

Роберт Фиск[21], семикратный обладатель титула «Британский международный журналист года» (англ. British International Journalist of the Year[22], работавший иностранным корреспондентом The Times, в 1988 году со скандалом ушёл из газеты, потому что посчитал, что его статья о гражданском самолёте, сбитом американскими военными над Персидским заливом в июле того года, подверглась политической цензуре; он также обвинил The Times в том, что она занимает явно произраильскую позицию[23].

В сентябре 2015 года Немецкая волна опровергла сообщение «Таймс» о связях президента РФ Путина с «российской мафией»[24].

Электронная версия газеты

Газеты The Times и The Sunday Times с марта 1999 года доступны в Интернете: сначала они размещались на веб-сайтах the-times.co.uk и sunday-times.co.uk соответственно, потом на одном сайте timesonline.co.uk[25], затем снова на разных: thetimes.co.uk — ежедневные выпуски, thesundaytimes.co.uk — еженедельные воскресные выпуски. Сайты обоих газет также поддерживают мобильные версии, поддерживающие просмотр на iPad и на планшетных компьютерах с ОС Android.

В апреле 2009 года посещаемость сайта timesonline составляла 750 тыс. читателей в день[26].

С июля 2010 года бесплатный доступ к полному содержимому предоставляется только подписчикам печатных изданий газет, а для остальных посетителей сайтов его стоимость составляет два фунта стерлингов в неделю[27]. Когда компания News UK</span>ruen ввела эту плату, посещаемость сайта снизилась на 87 %: с 21 млн. уникальных посетителей в день до 2,7 млн.[28]

В октябре 2011 года было около 111 тыс. подписчиков платных электронных версий The Times.[29]

Имеется также оцифрованный архив всех номеров The Times, изданных с 1785 по 2008 год, размещённый в базах данных издательства Gale</span>ruen, удалённо доступный читателям библиотек, оформивших подписку на него.

Владельцы

Редакторы

Журналисты и ведущие отдельных колонок

Напишите отзыв о статье "The Times"

Примечания переводчика

  1. Оригинально на английском слоган звучал так: «We thundered out the other day an article on social and political reform». Thunder out — фразеологизм, означающий «выкрикивать, скандировать»[7], а не «гром» или «грохот»; потому thunderer, употреблённое в сатирическом смысле, переведено как «выкрикиватель», а не буквальным «громовержец», «погремушка» или «трещётка».[8]

Напишите отзыв о статье "The Times"

Примечания

  1. [www.guardian.co.uk/media/table/2011/jul/15/abcs-national-newspapers ABCs: National daily newspaper circulation June 2011] (англ.). guardian.co.uk (23.07.2011). Проверено 11 июля 2011. [www.webcitation.org/65EAMTiNu Архивировано из первоисточника 5 февраля 2012].
  2. Зарубежная печать : Краткий справочник. Газеты. Журналы. Информационные агентства / гл. ред. С. А. Лосев. — М. : Политиздат, 1986. — С. 52.</span>
  3. [www.britannica.com/EBchecked/topic/596228/The-Times Encyclopædia Britannica Online], <www.britannica.com/EBchecked/topic/596228/The-Times>. Проверено 31 декабря 2012. 
  4. W. David Sloan, Lisa Mullikin Parcell. American Journalism: History, Principles, Practices: An Historical Reader for Students and Professionals. — McFarland & Co, 2002. — ISBN 0-7864-1371-9.
  5. 1 2 Lomas, Claire. "[journalism.winchester.ac.uk/?page=353 The Steam Driven Rotary Press, The Times and the Empire]"
  6. D. J. R. Bruckner. [www.nytimes.com/1995/11/20/business/earlier-media-achieved-critical-mass-printing-press-yelling-stop-presses-didn-t.html How the Earlier Media Achieved Critical Mass], The New York Times (20 November 1995). «the circulation of The Times rose from 5,000 in 1815 to 50,000 in the 1850s.».
  7. [www.lingvo-online.ru/ru/Translate/en-ru/thunder%20out thunder out] // Словари ABBYY Lingvo
  8. [www.lingvo-online.ru/ru/Translate/en-ru/thunderer thunderer] // Словари ABBYY Lingvo
  9. Knightley, Philip. The First Casualty: The War Correspondent as Hero, Propagandist, and Myth-maker from the Crimea to the Gulf War II
  10. Ferguson, Niall (1999). The Pity of War London: Basic Books. p. 217. ISBN 978-0-465-05711-5
  11. Friedländer, Saul (1997). Nazi Germany and the Jews. New York: HarperCollins. p. 95. ISBN 978-0-06-019042-2
  12. Cave Brown Anthony. Treason in the blood: H. St. John Philby, Kim Philby, and the spy case of the century. — London: Robert Hale, 1995. — ISBN 978-0-7090-5582-2.
  13. Beloff, Max. "The Dangers of Prophecy" pages 8–10 from History Today, Volume 42, Issue # 9, September 1992 page 9
  14. Davies, Robert William. "Edward Hallett Carr, 1892–1982" pages 473–511 from Proceedings of the British Academy, Volume 69, 1983 page 489
  15. Haslam, Jonathan. "We Need a Faith: E.H. Carr, 1892–1982" pages 36–39 from History Today, Volume 33, August 1983 page 37
  16. news.bbc.co.uk/onthisday/hi/dates/stories/november/13/newsid_2539000/2539795.stm
  17. [books.google.com/?id=eZZZAAAAMAAJ&q=The+History+of+the+Times:+The+Murdoch+years,+1981-2002&dq=The+History+of+the+Times:+The+Murdoch+years,+1981-2002 The History of the Times: The Murdoch years, 1981–2002]. — HarperCollins, 2005. — P. 45. — ISBN 0-00-718438-7.
  18. Stewart, p 45
  19. Stewart, p 51
  20. Hamilton, Alan. "The Times bids farewell to old technology". The Times, 1 May 1982, p. 2, col. C.
  21. Fisk Robert. The Great War for Civilisation: The Conquest of the Middle East. — London: Fourth Estate, 2005. — P. 329–334. — ISBN 1-84115-007-X.
  22. [news.bbc.co.uk/1/hi/world/middle_east/4393358.stm Viewpoint: UK war reporter Robert Fisk], BBC News (3 December 2005). [web.archive.org/web/20051208212035/news.bbc.co.uk/1/hi/world/middle_east/4393358.stm Архивировано] из первоисточника 8 декабря 2005.
  23. Robert Fisk, [www.independent.co.uk/news/media/press/robert-fisk-why-i-had-to-leave-the-times-2311569.html Why I had to leave The Times], The Independent, 11 July 2011.
  24. [www.dw.com/ru/в-испании-не-нашли-связей-путина-с-русской-мафией/a-18685185 В Испании не нашли связей Путина с «русской мафией»]
  25. [www.alexa.com/siteinfo/timesonline.co.uk Timesonline.co.uk Site Info]. Alexa. Проверено 22 июля 2010.
  26. Hindle, Debbie. [www.bgb.co.uk/times-online-travel-editor-insight/ Times Online travel editor insight]. BGB (6 April 2009). Проверено 11 февраля 2015. [web.archive.org/web/20130303043207/www.bgb.co.uk/times-online-travel-editor-insight/ Архивировано из первоисточника 3 марта 2013].
  27. (ранее он предоставлялся всем пользователям Интернета)[news.bbc.co.uk/1/hi/business/8588432.stm Times and Sunday Times websites to charge from June], BBC News (26 March 2010).
  28. [www.bbc.co.uk/news/uk-11671984 Times and Sunday Times readership falls after paywall], BBC News (2 November 2010). Проверено 2 ноября 2010.
  29. News International (14 October 2011). [www.newsint.co.uk/press_releases/digital_subs.html Digital subscribers to The Times and The Sunday Times continue to grow]. Пресс-релиз. [web.archive.org/web/20121114030351/www.newsint.co.uk/press_releases/digital_subs.html Архивировано] из первоисточника 14 ноября 2012. Проверено 11 February 2015.
  30. </ol>

Ссылки

  • [www.timesonline.co.uk/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий The Times

– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.