Резнор, Трент

Трент Резнор Trent Reznor
Трент Резнор на концерте в Калифорнии в 2009 году
Основная информация
Полное имя	Майкл Трент Резнор
Дата рождения	17 мая 1965(1965-05-17) (58 лет)
Место рождения	Мёрсер, Пенсильвания
Годы активности	1982 — по настоящее время
Страна	США США
Профессии	музыкант, вокалист, автор песен, продюсер, композитор
Инструменты	гитара, фортепиано, синтезатор, меллотрон, бас-гитара, саксофон, виолончель, контрабас, барабаны, туба, сузафон, фисгармония, маримба, флейта Пана, клавесин, вибрафон
Жанры	индастриал-рок электронная музыка синти-поп эмбиент
Коллективы	Nine Inch Nails How to Destroy Angels
Сотрудничество	Мэрилин Мэнсон Дэвид Боуи Питер Мёрфи Сол Уильямс Queen Jane’s Addiction Аттикус Росс Queens of the Stone Age Дэвид Финчер U2 Тори Эймос Вероника Де Ла Крус
Лейблы	Nothing Records, Interscope Records, Universal Music Group, TVT Records, Island Records, The Null Corporation, Columbia Records
[www.nin.com/ www.nin.com]

Майкл Трент Ре́знор (англ. Michael Trent Reznor, р. 17 мая 1965 года) — американский музыкант-мультиинструменталист и продюсер. Является бессменным руководителем и единственным официальным участником индастриал-группы Nine Inch Nails, созданной им же в 1988 году. В 2007 году он покинул Interscope Records и был независимым музыкантом в течение пяти лет. Позже Резнор подписал контракт с Columbia Records. В 2010 году он и его жена Мэрикуин Маандиг-Резнор вместе с Аттикусом Россом создали пост-индастриал группу How to Destroy Angels. Резнор является лауреатом премий «Оскар» и «Золотой глобус» за саундтрек к фильму «Социальная сеть».

В середине восьмидесятых Резнор принимал участие в коллективах Option 30, The Innocent и Exotic Birds. Он работал в Right Track Studios, в Кливленде и начал создавать собственную музыку под именем Nine Inch Nails. Первый релиз Nine Inch Nails, альбом Pretty Hate Machine, был коммерчески успешным и получил высокие оценки критиков. С тех пор Резнор выпустил семь полноценных альбомов. Он участвовал в записи альбомов таких исполнителей, как: Мэрилин Мэнсон и Сол Уильямс. В 1997 году Резнор вошёл в список самых влиятельных людей года по версии журнала Time.

Биография

Майкл Трент Резнор родился 17 мая 1965 года в Мёрсер, Пенсильвания, в семье Майкла Дж. Резнора и Нэнси Кларк. Своё среднее имя он получил во избежание путаницы с отцом. После развода родителей он и его младшая сестра Тера (род. в 1970 году) жили в Мёрсере с бабушкой и дедушкой по материнской линии.

Резнор начал играть на фортепиано в пять лет, рано продемонстрировав музыкальные способности. В интервью 1995 года его дедушка вспоминал: «Музыка была его жизнью, уже с младенчества. Он был очень одарённый». Его учитель по фортепиано Рита Беглан вспоминала, что Резнор за инструментом напоминал ей Гарри Конника младшего.

Трент Резнор неоднократно признавал, что уединённая жизнь в Пенсильвании вызывала в нём чувство оторванности от остального мира. В интервью 1994 года журналу Rolling Stone, размышляя о причинах, побудивших его выбрать карьеру рок-музыканта, Резнор говорил:

Я не знаю, что толкало меня этим заниматься, кроме моего желания сбежать из маленького американского города, преодолеть границы, вырваться. Я рос в неплохом месте, но там не было ничего, кроме кукурузных полей. Весь свой жизненный опыт я черпал из кинофильмов, телевизора, книг и журналов. А когда твоя грёбанная культура формируется телевизором, который смотришь каждый день, ты атакован образами вещей, которые представляются клёвыми, мест, которые кажутся интересными, людей, имеющих работу, карьеру и возможности. Ничего из того, что было у меня. Я уже почти убедил себя в том, что всё это не для меня.

Оригинальный текст (англ.)  

«I don't know why I want to do these things, other than my desire to escape from Small Town, U.S.A., to dismiss the boundaries, to explore. It isn't a bad place where I grew up, but there was nothing going on but the cornfields. My life experience came from watching movies, watching TV and reading books and looking at magazines. And when your fucking culture comes from watching TV every day, you're bombarded with images of things that seem cool, places that seem interesting, people who have jobs and careers and opportunities. None of that happened where I was. You're almost taught to realize it's not for you».

Резнор рос одиноким и замкнутым ребёнком. «В школе всё свободное время проводил в художественном классе, слушал там музыку и просто убивал время. Я был одиноким и ненавидел школу. Друзей из того времени у меня не осталось», — позже вспоминал он. Тем не менее, позднее Резнор заявлял: «Я не хочу, чтобы складывалось впечатление, будто у меня было несчастное детство».

Начиная с младших классов средней школы Резнор обучался также игре на саксофоне и тубе. Он был членом джазового и духового оркестра. Дирижёр оркестра д-р Хендли Ходж запомнил его как «очень приятного и дружелюбного молодого человека». Кроме того, Резнор участвовал в школьных театральных постановках. За роли в мюзиклах — Иуды в спектакле «Иисус Христос суперзвезда» и профессора Гарольда Хилла в «Музыкальном человеке» — он признавался своими одноклассниками лучшим драматическим актёром.

Музыкальная карьера

Трент Резнор окончил школу в 1983 году и поступил в Аллегейни-колледж, где изучал вычислительную технику и музыку. К этому времени он уже осознал, что хочет заниматься всерьёз лишь рок-музыкой. Основным препятствием, однако, была неуверенность в себе. «Я опасался даже сочинить песню — просто из боязни, что она мне самому может не понравиться… К тому же, не мог ответить сам себе на вопрос: а что я-то могу сказать нового?.. Мне совершенно не хотелось звучать, как все», — говорил он в интервью 1994 года журналу Kerrang!. Резнор присоединился к местной группе Option 30, которая давала по три концерта в неделю. Проучившись один год, он решил бросить колледж и полностью посвятить себя музыке.

С этой целью Резнор переехал в Кливленд, Огайо, где примкнул к группе The Innocent в качестве клавишника. Он успел принять участие в записи единственного альбома группы Livin' in the Street и покинул коллектив спустя три месяца. Затем Резнор сотрудничал ещё с несколькими местными кливлендскими командами, в том числе с Exotic Birds. Вместе с этой группой он снялся в фильме Пола Шредера «При свете дня» (Light Of Day, 1987), участники Exotic Birds предстали на экране в качестве музыкантов вымышленного коллектива The Problems. Работа в картине Шредера остаётся на сегодняшний день единственной киноролью Трента Резнора.

В то же время Резнор устроился разнорабочим в кливлендскую звукозаписывающую студию Right Track Studio (сейчас — Midtown Recording). Её владелец Барт Костер вспоминал, что Резнор «предельно концентрировался на всём, что делал. Когда этот парень натирал пол, тот выглядел великолепно». Костер разрешал Резнору пользоваться студией в нерабочие часы, в результате начинающий музыкант смог записать демоверсии песен, вошедших затем в его дебютный альбом. Эти демо позднее были изданы на бутлеге Purest Feeling.

Nine Inch Nails

Под влиянием различных исполнителей, прежде всего Принса, Ministry и Skinny Puppy, Резнор записал несколько угловатых, резких композиций, идеально (как писал позже журнал Kerrang!) «озвучивших отчаяние и безнадежность, которыми были наполнены тексты». Работая в студии по ночам, он сам исполнил партии всех инструментов, за исключением ударных, на которых сыграл Крис Вренна. Позже Резнор вспоминал:

Это был словно впервые раскрытый дневник: выяснилось, что в нём — самые дурные чувства. Я даже решил сначала, что не смогу сказать все эти вещи. Но честность — вот что было главное: она пересилила страх перед возможностью выразить свои истинные эмоции. — Kerrang!, 2009

Дебютный альбом Pretty Hate Machine 1989 года принес Резнору общенациональную известность. Альбом, стилистические рамки которого предопределил (по определению одного из критиков) «готический минимализм с использованием хаотических электронных эффектов в качестве основного фона», никоим образом не соответствовал духу времени. Трент Резнор оказался практически единственным в своем жанре, и это сам он позже называл своим достижением.

В течение следующих трёх лет Резнор гастролировал, выступал в первых отделениях других групп, таких, как Jesus and Mary Chain, сыграл на самом первом фестивале серии Lollapalooza. Одним из самых запоминающихся для него стало фиаско на Уэмбли, где Nine Inch Nails, вышедшие на сцену перед Guns N’ Roses, были освистаны фанатами последней.

Рассорившись с лейблом TVT Records, Резнор создал собственную записывающую компанию Nothing Records, на которой вышел мини-альбом Broken. Пластинка записывалась втайне, чтобы не спровоцировать конфликта с бывшими работодателями.

Мини-альбом Broken, который сам Резнор называл «одним большим сгустком злости», оказался даже мрачнее предшественника. Журнал Kerrang! назвал его «…запредельно нездоровым для мозга» (англ. absolutely mind-fuckingly disquieting stuff). Но даже его музыкальное содержание выглядело безобидно в сравнении с видеоклипами. «Happiness in Slavery» с участием перформанс-артиста Боба Фланагана оказался запрещен к показу на MTV. В клипе «Gave Up» снялся тогда ещё неизвестный Мэрилин Мэнсон, незадолго до этого выпустивший на лейбле Резнора дебютный альбом Portrait of an American Family.

В 1993 году Трент Резнор переехал в Лос-Анджелес в дом 10050 Cielo Drive, тот самый, в котором от рук банды Чарльза Мэнсона погибла беременная жена Романа Полански актриса Шэрон Тейт. Резнор утверждал, что ничего не знал об истории дома. Здесь был создан The Downward Spiral, альбом (согласно Kerrang!) «с одной стороны подчиненный темам секса и наркотиков, с другой — расширивший мировоззрение автора и обогативший ландшафты его творческой личности». Альбом получил высочайшие оценки критиков и, став платиновым, вывел индастриал-рок в мейнстрим. Не менее впечатляющим было последовавшее затем мировое турне.

Затем Резнор переехал в Новый Орлеан и здесь, в доме, где располагалось прежде похоронное бюро, отстроил себе новую студию (одним из первых её опробовал Мэнсон, записав альбом Antichrist Superstar). Но в это же время стало ясно, что образ жизни Резнора стал оказывать негативное влияние на его творчество.

The Downward Spiral явился самоосуществленным пророчеством. Я превратился в карикатуру, в человека, которого сам перестал узнавать. Я оказался в странном положении, когда с одной стороны всё больше вокруг подхалимов, с другой — все больше недоброжелателей. Я пластинкой Мэнсона только и занялся ради того, чтобы на ментальном уровне остаться «в пути». Конец работы застал меня в эмоциональной трясине. Наступил момент полного разочарования во всём. — Трент Резнор

Альбом имел большой успех — равно как и саундтрек к фильму Дэвида Линча «Шоссе в никуда» (вторая его работа для кино после «Прирождённые убийцы» Оливера Стоуна).

В 1997 году Резнор прекратил какие либо отношения с Мэрилин Мэнсоном. В те же дни он тяжело переживал утрату: смерть бабушки, которая воспитала его. «Каждый день происходило что-то страшное, но я продолжал функционировать. Тогда я не осознавал этого, но начинался период очень напряженной внутренней борьбы», — говорил Резнор в интервью 2005 года.

Я выпивал… Но такой уж я человек: стоит немного выпить, и если предложат кокаин, тут же это покажется классной идеей… И через сутки идея всё ещё кажется классной: тогда я ползаю по ковру в поисках завалявшейся гранулы… Спустя какое-то время я стал понимать, что утратил контроль. Я начал ненавидеть себя.

В таком состоянии Трент Резнор в своей нью-орлеанской студии начал работу над альбомом The Fragile. «Приступая к работе, я чувствовал себя так, словно остался единственным человеком на земле», — говорил он. Музыкант вспоминал, что работа началась для него с ощущения полной духовной опустошённости: он часами сидел перед фортепиано, не в силах произвести ни звука. В ходе психотерапии авторский «блок» был снят и песни стали появляться одна за другой. Тем не менее, как отмечает журнал Kerrang!, «… это было произведение человека, который отвернулся от внешнего мира». Резнор признавался, что время от времени включал MTV, но только для того, чтобы «напомнить себе, чего не нужно делать». В интервью журналу «Time» он говорил: «Я был как крыса в клетке. Находился во власти зависимости, но не мог заставить себя в этом признаться. Мной властвовал страх. Было ощущение, что сказать больше нечего. Никогда не хотел бы ещё раз сделать подобный альбом».

Альбом The Fragile 1999 года в целом был встречен критикой неоднозначно. Успеха предыдущих пластинок он повторить не смог. «Этой пластинкой я очень гордился. Но продавалась она хуже, чем я, да и рекорд-компания тоже, надеялись, поэтому можно назвать её неудачей», — позже признавался Резнор. При этом альбом стал для автора «спасительной гаванью». После него Резнор по его собственным словам, «снова мог посмотреть в зеркало и себя самого не устыдиться». «Есть ещё ощущение одиночества, недосказанности, страх одиночества, но я снова начинаю узнавать <в музыке> себя самого», — говорил он. О годах депрессии он говорил

Мой эксперимент не удался, я оказался в канаве. Одно дело рассуждать о падении на дно, другое — осознавать, что погружаешься все глубже… Я не хочу больше туда возвращаться. Я был там, и мне не понравилось.

Для выхода следующего альбома Nine Inch Nails, потребовалось снова пять лет. With Teeth вышедший в 2005 году Резнор назвал впоследствии «осторожным» альбомом, признав, что пластинка не относится к числу его любимых. «Оглядываясь назад, я вижу, что не был до конца уверен в себе. Протрезвев, я несколько лет просто пытался остаться в живых и почувствовать себя уютно в собственной шкуре прежде чем снова окунуться в такую работу с риском потерпеть фиаско», — говорил он.

Альбом был записан с новой группой, на ударных сыграл Дэйв Грол. Пластинка оказалась неровной, прежде всего, в настроении, перепады которого чувствовались повсюду — от излишней резкости, до чрезмерной сдержанности, из-за чего, как отмечалось в рецензиях, многое словно бы оставалось невысказанным. Но этот альбом позволил Резнору высказаться по политическим вопросам, в частности в анти-бушевской песне «The Hand That Feeds». Главным же было «реабилитационное» значение альбома. Резнор говорил, что осознал: для него теперь стала возможной студийная деятельность в ясном, неискаженном наркотиками сознании, и решил этот принцип распространить и на гастрольную деятельность.

На гастролях был подготовлен материал пятого альбома Year Zero, в котором фокус переместился от личностных проблем к политическим. Затем последовал неожиданный для многих наплыв нового материала Nine Inch Nails. В 2008 году вышел эмбиентный инструментальный альбом Ghosts I–IV, состоящий из серии EP, выпущенных в цифровом виде (Nine Inch Nails к этому времени прекратили отношения с звукозаписывающей компанией). Все композиции Ghosts I—IV были записаны за две недели исключительно импульсивно, на новых идеях.

Всего через два месяца выходит восьмой студийный альбом The Slip. На его на создание ушёл месяц, на запись — три недели. Альбом, распространявшийся бесплатно, оказался, как отмечал журнал Kerrang!, «напряженным, наполненным ощущением клаустрофобии». Последовавшие концерты продемонстрировали, что Резнор находится в хорошей форме. Но в феврале 2009 года он впервые дал понять, что история Nine Inch Nails «как концертного феномена» подходит к концу. Появились предположения, что такое решение может иметь отношение к союзу Резнора с певицей Мэрикуин Маандиг. Резнор с негодованием отверг эти инсинуации. А ещё, он хотел повеситься, но не повесился.

В интервью журналу Kerrang! Трент Резнор подтвердил: Nine Inch Nails будут продолжать записываться, но перестанут давать концерты. В качестве основного мотива музыкант указал нежелание каждый вечер перевоплощаться в «прежнего себя». «Отчасти я горжусь тем, что сделано, и что, как мне всегда казалось, было сделать необходимо. Я чувствую себя очень хорошо и спокойно сплю ночью, понимая, что пройдя через всё, сохранил цельность личности. Многие ли могут сказать, что они нашли в себе силы остановиться на вершине? Немногие, и я думаю, <с моей стороны> это правильное решение», — говорил Резнор.

Чтобы тебя запомнили как человека, который честно, а не ради денег, создавал музыку… чего можно ещё пожелать? В свои самые темные часы, когда я ненавидел себя из-за зависимости к этой химии, или что там такое было во мне, я всегда именно музыку ценил превыше всего. — Трент Резнор, Kerrang! 2009

Оригинальный текст (англ.)  

To be viewed as someone who made music in honesty rather than for money and who made music for all the right reasons would really be all I could ask for... In my darkest hours, when I grew to hate myself through addiction and chemical whatever’s in me, I always cared about the music higher than anything else.

В 2012 году в интервью BBC Radio 1 Трент Резнор сообщил, что вновь возвращается к проекту Nine Inch Nails. Позднее Резнор подтвердил, что работа над новым студийным материалом ведётся и возможно проведение концертных выступлений. В феврале 2013 года Резнор объявил о возвращении Nine Inch Nails и указал детали нового тура.

28 мая 2013 года стало известно, что новый альбом Nine Inch Nails был закончен и будет выпущен на Columbia Records в этом же году. 5 июня Резнор указал, что названием альбома будет Hesitation Marks и что он будет выпущен 3 сентября. Первый сингл, «Came Back Haunted» был выпущен 6 июня 2013 года.

How to Destroy Angels

В апреле 2010 года Трент Резнор представил свой новый проект — трио How to Destroy Angels, в котором помимо него самого участвует его жена Мэрикуин Маандиг и музыкант Аттикус Росс. Коллектив специализируется на композициях в стиле дарк-эмбиент с женским вокалом.

Личная жизнь

17 октября 2009 года Трент Резнор женился на Мэрикуин Маандиг, вокалистке группы West Indian Girl.

Летом 2010 года стало известно, что Трент и Мэрикуин ждут своего первого ребёнка. 10 октября 2010 года у пары родился сын, которого назвали Лазарус. В связи с этим запись и выход нового альбома How to Destroy Angels отложен на неопределённый срок. Их второй сын , Балтазар, родился 31 декабря 2011 года.

Музыкальный стиль и влияние

Трент Резнор является большим поклонником творчества Дэвида Боуи, и альбом Low Резнор неоднократно упоминал, как один из источников вдохновения при записи пластинки The Downward Spiral. В 1995 году Nine Inch Nails и Дэвид Боуи провели ряд совместных концертов в рамках гастрольного тура Боуи Outside Tour. Трент Резнор также появился в видеоклипе Дэвида Боуи «I’m Afraid of Americans» и делал ремиксы на некоторые его композиции.

Трент Резнор считает, что на него большое влияние оказала музыка рок-групп Rush и Queen. Также в многочисленных интервью Резнор, в качестве значимых для него исполнителей, упоминал The Cars, The Jesus and Mary Chain, Soft Cell, Принса, Гэри Ньюмана и The Cure. Кроме того Резнор сказал, что песня «Down in It» написана под влиянием раннего творчества группы Skinny Puppy.

В свою очередь музыка Трента Резнора и Nine Inch Nails оказала влияние на многих современных исполнителей. Например, солист группы Porcupine Tree Стивен Уилсон говорит, что всегда он восхищался музыкой Резнора и Nine Inch Nails, в особенности альбомом The Fragile. Также Тимбалэнд, один из самых успешных продюсеров поп-музыки последних лет, назвал Трента Резнора одним из самых важных музыкантов и продюсеров.

После выхода альбома The Downward Spiral в 1994 году многие артисты начали называть Nine Inch Nails одной из самых значимых рок-групп. Так, например, Дэвид Боуи сравнил влияние музыки Nine Inch Nails с группой The Velvet Underground. В 1997 году Трент Резнор появился в списке «самых влиятельных людей года» журнала Time, в то время как журнал Spin назвал Резнора «самым важным артистом в музыке». В 2007 году Трент Резнор получил премию от журнала Kerrang! за выдающийся вклад группы Nine Inch Nails в рок-музыку.

Дискография

Следующая дискография относится только к проектам Трента Резнора.

1988

• Communiqué, Lucky Pierre (саксофон и вокал в композиции «Communiqué», вокал в «I Need To Get To Know (Other People)»)

1990

• Supernaut, 1000 Homo DJs (Вокал в «Supernaut»)

1991

• Cautiøn Dø Nøt Play, Crunch-O-Matic (программирование альбома)
• Gub, Pigface (программирование циклов; вокал в «Suck»)

1992

• Burn Like Brilliant Trash, Machines of Loving Grace (ремикс «Burnt Offering» and Burn Like Brilliant Trash (Dub 120 BPM)")
• Foreclosure Of A Dream, Megadeth (ремикс «Symphony Of Destruction (The Gristle Mix)»)
• Stone Cold Crazy (promo), Queen (ремикс «Stone Cold Crazy (Re-Produced by Trent Reznor)»)

1993

• Unknown mix tape, Queen (ремикс «Tie Your Mother Down (Reznor Remix)»)
• Blackerthreetrackertwo, Curve (ремикс «Missing Link (Screaming Bird Mix)»)
• The Wooden Song, Butthole Surfers (ремикс «Who Was In My Room Last Night (Trent Reznor Remix)»)
• Black Box—Wax Trax! Records: The First 13 Years (вокал в «Supernaut (Trent Reznor Vocal Version)» для 1000 Homo DJs)

1994

• Portrait Of An American Family, Marilyn Manson (продюсер; микширование; гитара в «Lunchbox»; саксофон в «My Monkey»)
• Get Your Gunn, Marilyn Manson (продюсер треков 1-2; ремикс «Mother Inferior Got Her Gunn (Trent Reznor Remix)»)
• Саундтрек к фильму Прирождённые убийцы (продюсер)
• Under The Pink, Тори Эймос (вокал в «Past The Mission»)

1995

• Lunchbox, Marilyn Manson (продюсер «Down In The Park»)
• Prick, Prick (продюсер треков 1, 3-5)
• Smells Like Children, Marilyn Manson (продюсер)
• The Heart’s Filthy Lesson, Дэвид Боуи (ремикс «The Heart’s Filthy Lesson (Alt Mix)»)

1996

• Саундтрек к компьютерной игре Quake (создание и исполнение музыки и звуковых эффектов, совместно с Nine Inch Nails)
• Antichrist Superstar, Marilyn Manson (программирование альбома; продюсер треков 1-2, 4-10, 12-16, 99; гитара в «Little Horn», «Mister Superstar», «Deformography»; металлофон в «Cryptorchid»; фортепьяно в «Man That You Fear»

1997

• Саундтрек к фильму Шоссе в никуда (продюсер; создание и исполнение «Driver Down» и «Videodrones: Questions»; саксофон в «Driver Down»)
• I’m Afraid Of Americans, Дэвид Боуи (ремикс «I’m Afraid Of Americans (V1, V2, V3, V4 и V6)»; вокал в «I’m Afraid Of Americans V1»)
• Option 30, Option 30 (вокал, клавиши; первая запись в 1983 году)

1998

• Victory: Remixes, Puff Daddy & The Family (ремикс и исполнение «Victory (Nine Inch Nails Remix)»)
• Voyeurs 2wo (продюсер)
• Pleasant Smells, 12 Rounds (ремикс «Pleasant Smell (Rethought by Trent Reznor, Keith Hillebrandt, and Clint Mansell)»)
• Herehear, Wink (вокал в «Black Bomb (Jerry In The Bag)»)

1999

• Breadline, Megadeth (ремикс «Symphony Of Destruction (The Gristle Mix)»)

2000

• Seven, Дэвид Боуи (вокал в «I’m Afraid Of Americans V1»)

2001

• Spin This, N.E.R.D. (ремикс «Lapdance (Trent Reznor Remix)»)

2003

• Growing Up, Питер Гэбриэл (ремикс «Growing Up (Trent Reznor Remix)»)

2004

• It Dreams, Jackalope (продюсер)
• Songs And Artists That Inspired Fahrenheit 9/11 (продюсер «We Want It All» для Зака де ля Роша)

2005

• Vertigo (Remix), U2 (ремикс «Vertigo (Trent Reznor Remix)»)
• Sometimes You Can’t Make It On Your Own, U2 (ремикс «Vertigo (Trent Reznor Remix)»)

2006

• Born 4, Jackalope (исполнительный продюсер)

2007

• I’ll Sleep When I’m Dead, El-P (сведение и вокал в «Flyentology»)
• Era Vulgaris, Queens of the Stone Age (вокал в «Era Vulgaris») — доступно для скачивания
• The Inevitable Rise and Liberation of NiggyTardust!, Сол Уильямс (продюсер; музыка в треках 1-2, 5-8, 11-15; программирование в «Black History Month», «Tr(n)igger», «DNA»; вокал в «Break» и «WTF!»; аранжировка в «Sunday Bloody Sunday»)

2009

• «C» Is for (Please Insert Sophomoric Genitalia Reference Here), Puscifer (ремикс «Potions (Deliverance Mix)»)

2010

• Саундтрек к фильму Социальная сеть (совместно с Аттикусом Россом)

2011

• Саундтрек к фильму Девушка с татуировкой дракона (совместно с Аттикусом Россом)

2012

• Саундтрек к компьютерной игре Call of Duty: Black Ops II (заглавная тема)

2014

• Саундтрек к фильму Исчезнувшая (совместно с Аттикусом Россом)

Ссылки

• [www.nin.com/ Официальный сайт Nine Inch Nails] (англ.)
• [www.nin-thespiral.com/ Официальный фан-клуб Nine Inch Nails] (англ.)
• [trent-reznor.narod.ru/ Российский фан-сайт Трента Резнора] (рус.)
• Трент Резнор (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmusic.com/artist/trent-reznor-p118184 Трент Резнор]  (англ.) на сайте Allmusic
• [www.discogs.com/artist/Trent+Reznor Трент Резнор] (англ.) на сайте Discogs
• Резнор, Трент в «Твиттере»

Отрывок, характеризующий Резнор, Трент

– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.