U-56 (1938)
U-56 — малая подводная лодка типа IIC, времён Второй мировой войны. Заказ на постройку был отдан 17 июня 1937 года. Лодка была заложена на верфи судостроительной компании Deutsche Werke, Киль 21 сентября 1937 года под заводским номером 255. Спущена на воду 3 сентября 1938 года. 26 ноября 1938 года принята на вооружение и, под командованием обер-лейтенанта цур зее Вильгельма Цана вошла в состав 5-й флотилии.[1]
Содержание
История службы
Совершила 12 боевых походов, потопила 3 судна (8 860 брт), 1 вспомогательное военное судно (16 923 брт); повредила 1 судно (3 829 брт).
30 октября 1939 атаковала тремя торпедами английский линейный корабль HMS Nelson, атака сорвалась в связи с тем, что взрыватели торпед не сработали[2]. Позднее стало известно, что в момент атаки на HMS Nelson находился глава Адмиралтейства, будущий премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.
Судьба
Затонула 28 апреля 1945 года в результате британской бомбардировки Киля в районе с координатами 54°19′ с. ш. 10°10′ в. д. / 54.317° с. ш. 10.167° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.317&mlon=10.167&zoom=14 (O)] (Я). 6 человек погибли, 19 спаслись.
Командиры
- 26 ноября 1938 года — 21 января 1940 года — обер-лейтенант цур зее (с 1 июня 1939 года капитан-лейтенант) Вильгельм Цан (нем. Oberleutnant zur See Wilhelm Zahn)
- 22 января 1940 года — 13 октября 1940 года — обер-лейтенант цур зее Отто Хармс (нем. Oberleutnant zur See Otto Harms)
- 14 октября 1940 года — 21 апреля 1941 года — обер-лейтенант цур зее (с 1 февраля 1941 года капитан-лейтенант) Вернер Пфайфер (нем. Oberleutnant zur See Werner Pfeifer)
- 22 апреля 1941 года — 19 января 1942 года — обер-лейтенант цур зее Вольфганг Рёмер (нем. Oberleutnant zur See Wolfgang Römer)
- 20 января 1942 года — 14 ноября 1942 года — обер-лейтенант цур зее Гюнтер-Пауль Граве (нем. Oberleutnant zur See Günther-Paul Grave)
- 15 ноября 1942 года — 27 февраля 1944 года — лейтенант цур зее (с 1 апреля 1943 года обер-лейтенант цур зее) Хуго Дайринг (нем. Leutnant zur See Hugo Deiring)
- 28 февраля 1944 года — 30 июня 1944 года — обер-лейтенант цур зее Вернер Сосмикат (нем. Oberleutnant zur See Werner Sausmikat)
- 1 июля 1944 года — 22 февраля 1945 года — лейтенант цур зее Хайнрих Миеде (нем. Leutnant zur See Heinrich Miede)
- 9 января 1945 года — 5 февраля 1945 года — лейтенант цур зее Вальтер Кединг (нем. Leutnant zur See Walter Kaeding) (прикомандирован) (Кавалер Рыцарского Железного креста)
- 23 февраля 1945 года — апрель 1944 года — капитан-лейтенант Иоахим Зауэрбир (нем. Kapitänleutnant Joachim Sauerbier)
Флотилии
- 26 ноября 1938 года — 31 декабря 1939 года — 5-я флотилия (учебная)
- 1 января 1940 года — 31 октября 1940 года — 1-я флотилия (боевая служба)
- 1 ноября 1940 года — 18 декабря 1940 года — 24-я флотилия (учебная)
- 19 декабря 1940 года — 30 июня 1944 года — 22-я флотилия (учебная)
- 1 июля 1944 года — 28 апреля 1945 года — 19-я флотилия (учебная)
Потопленные суда
Напишите отзыв о статье "U-56 (1938)"
Примечания
Ссылки
- [www.uboat.net/boats/U56.htm U-56 на Uboat.net] (англ.)
| ||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о подводных лодках. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий U-56 (1938)
Графиня пожала плечами.– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
