U-boat

U-boat — англифицированная версия немецкого слова U-Boot, являющегося в свою очередь сокращением от Unterseeboot, и означающего «подводная лодка». Если немецкий термин относится ко всем субмаринам без исключения, то английский (и несколько языков ещё) соотносят его непосредственно к военным подводным лодкам, применявшимся Германией в Первую и Вторую мировые войны. Хотя они и являлись эффективным средством борьбы с военными кораблями, более эффективным их применением было рейдерство на коммерческих линиях, как средство ведения экономической войны, а также поддержка надводной блокады грузоперевозок противника. Основными целями U-boat в обеих войнах являлись торговые конвои, перевозящие товары из Канады, Британской империи и США на Британские острова и (во время Второй Мировой Войны) в Советский Союз и страны-союзники в средиземноморье. Австро-венгерские субмарины времен Первой мировой войны (и до неё) так же были известны как U-boat.

Термин был широко введён сэром Уинстоном Черчиллем. В официальном коммюнике, выпущенном им после развёртывания немецкими лодками войны против британского судоходства, Черчилль постановил, что немецкие лодки впредь должны именоваться U-boats, тогда как лодки союзников — Submarines. Разница объяснялась так: «Немецкие подводные лодки — подлые и презренные негодяи, которые топят наши суда. А субмарины — доблестные и благородные рыцари, которые топят их».

Довоенные

Первой субмарина, построенной в Германии, являлась двухместная Брандтаухер, затонувшая в гавани Киля во время первого пробного погружения. Это судно было сконструировано в 1850 году изобретателем и инженером Вильгельмом Бауэром (англ. Wilhelm Bauer ) и построена Maschinenbauanstalt Schweffel & Howaldt (а точнее инженером Августом Говальдтом (англ. August Howaldt ) — одним из основателей этой фирмы) в Киле для Императорских военно-морских сил. Позднее, в 1887 году во время выемки грунта, Брандтаухер был обнаружен и через шестнадцать лет поднят для установки в музее в Германии, где и находится по сей день.

В 1890 году по чертежам Торстена Норденфельт были построены W1 и W2. В 1903 году верфь Germaniawerft в Киле завершила первую немецкую полностью рабочую субмарину Форель, проданную России во время Русско-японской войны в апреле 1904 года. Первый проект был разработан испанским инженером Раймондо Лоренцо д’Эквилеем-Монтжустин (исп. Raymondo Lorenzo d'Equevilley Montjustin) (субмарина Нарвал), создававшем дизайн первой немецкой U-boat, SM U-1 — на основе русской экспортной модели, заказанной для Русско-японской войны. U-1 была зачислена в состав флота 14 декабря 1906 года. Конструктивно она основана на типе «Карп», имела двойной корпус, керосиновые двигатели системы Кёртинга и несла одну торпеду. Следом за ней была построена SM U-2, на 50 % больше и снабженная двумя торпедами. Первый дизельный двигатель появился на U-Boat лишь в 1912—1913 годах в проекте типа SM U-19. В начале Первой мировой войны Германия располагала 48 субмаринами 13 классов готовыми или в постройке. Первая немецкая U-boat SM U-1 была исключена из состава флота в 1919 году и в данный момент является музейным экспонатом в Немецком музее в Мюнхене.

Первая мировая война

В начале Первой мировой войны Германия имела в строю лишь 28 U-boat, однако в первые же десять недель ими было потоплено пять британских крейсеров. 5 сентября 1914 года HMS Pathfinder был потоплен SM U-21 и вошёл в историю как первый корабль, потопленный подводной лодкой при помощи самодвижущейся торпеды. 22 сентября SM U-9 за час потопила устаревшие британские HMS Aboukir, HMS Cressy и HMS Hogue (эскадра-"приманка")

В Дарданелльской операции весной 1915 года в Восточном Средиземноморье, немецкие U-boat, в особенности SM U-21, воспрепятствовали артиллерийской поддержке войск союзников при помощи додредноутов, потопив два из них.

За первые несколько месяцев войны противоторговые действия U-boat заставили пересмотреть правила ведения морской войны, четко указав взаимодействие с вражескими гражданскими судами и их пассажирами. 20 октября 1914 года SM U-17 возле Норвегии потопила первое торговое судно SS Glitra. Надводные торговые рейдеры показали свою неэффективность, и 4 февраля 1915 года Кайзер заявил об объявлении военной зоной вод вокруг Британских островов. Это привело к уничтожению британских минных полей и блокаде грузоперевозок. Инструкции, данные командирам U-boat, разрешали топить им любые торговые суда, включая потенциально нейтральные, без предупреждения.

20 мая 1915 года SM U-20 потопила лайнер RMS Lusitania одним торпедным попаданием, однако ходят упорные слухи о втором взрыве, вызванном ещё одной торпедой или взрывоопасным грузом. Она унесла с собой 1198 жизней, 128 из которых американских граждан, включая известного театрального продюсера Чарльза Фромана (англ. Charles Frohman ) и Альфреда Гуайна Вандербилта I (англ. Alfred Gwynne Vanderbilt I) — члена влиятельной семьи Вандербилтов. Потопление глубоко шокировало Союзников и сочувствующих им в связи с атакой невооруженного пассажирского судна. В соответствии с грузовой декларацией RMS Lusitania несла военный груз. До потопления парома SS Sussex никакой существенной реакции США не последовало.

Первоначально реакцией США была угроза разорвать любые дипломатические отношения, что вынудило Германию выпустить Сассекские обязательства, вновь наложившие ограничения на действия U-boat. США повторили, что, в случае гибели американских граждан в результате действий Германии, последней будет объявлена война, что заставило Германию снова полностью соблюдать правила ведения морской войны. Это, однако, в значительной мере снизило эффективность флота U-boat, в результате чего немцам пришлось разработать стратегию избирательных надводных действий, кульминацией которой стало Ютландское сражение.

Хотя Германия и одержала тактическую победу в Ютландии, британский Гранд Флит продолжал доминировать на море. Необходимо было восстановить эффективную антикоммерческую деятельность U-boat. Вице-адмирал Рейнхард Шеер, командующий Флотом открытого моря, настаивал на полномасштабной подводной войне, убежденный в том, что огромные потери грузов при перевозке вынудят Британию начать мирные переговоры ранее, чем США среагируют.

Переосмысленная немецкая кампания была эффективна, в промежутке между октябрем 1916 года и январем 1917 года на дно было отправлено 1,4 млн тонн груза. Однако, несмотря на это, военная и политическая ситуация требовали ещё больше усилить давление на союзников, в результате чего 31 января 1917 года Германия объявила, что её U-boat c 1 февраля начинают Неограниченную подводную войну. 17 марта немецкие субмарины потопили три американских торговых судна. Результатом этого, а также благодаря приданию огласке телеграммы Циммермана, явившейся последней каплей в чаше терпения, стало объявление в апреле 1917 года США войны Германии.

Неограниченная подводная война в апреле 1917 года поначалу была весьма успешной, позволив потопить подавляющее большинство британских грузов. Однако создание вооружённых конвоев привело к тому, что немецкая стратегия сначала стала пробуксовывать, а затем и вовсе оказалась неудачной, в связи с сокращающимся количеством уничтожаемых перевозок Союзников. 11 ноября 1918 года вступило в силу перемирие и все выжившие немецкие субмарины сдались. Из 360 построенных ПЛ 178 было потеряно, однако ими был уничтожено 11 млн тонн грузов.

Классы

• Лодки с керосиновыми двигателями Кёртинга
  • Type U 1, Type U 2, Type U 3, Type U 5, Тип U-9, Type U 13, Type U 16, Type U 17
• Дизельные лодки Mittel-U MAN
  • Type U 19, Type U 23, Type U 27, Тип U 31, Type U 43, Type U 51, Type U 57, Type U 63, Type U 66, Type Mittel U
• U-крейсера и торговые U-boats
  • Type U 139, Type U 142, Type U 151, Type UD 1
• Прибрежные торпедные лодки UB
  • Type UB I, Type UB II, Type UB III, Type UF, Type UG
• Прибрежные миноукладчики UC
  • Type UC I, Type UC II, Type UC III
• Океанские миноукладчики UE
  • Type UE I, Type UE II

Сдача флота

По условиям перемирия все U-boat должны были немедленно сдаться. Все лодки в своих водах должны были перейти на британскую базу подводных лодок в Харидже. Весь процесс был быстро завершен, и в основном всё прошло без осложнений, после чего лодки были изучены и разрезаны на металл, либо же переданы Союзникам. Стивен Кинг-Холл (англ. Stephen King-Hall) детально описал процесс сдачи флота.

Межвоенный период

По окончании Первой мировой войны, как часть Парижской мирной конференции, был подписан Версальский договор, ограничивавший общий тоннаж немецкого надводного флота и напрямую запрещавший постройку субмарин.

Немецкие военно-морские силы в строю, по прошествии двух месяцев с даты подписания настоящего Договора не могут превышать: 6 броненосцев типа «Брауншвейг», 6 лёгких крейсеров, 12 эсминцев, 12 миноносцев или равного им числа судов, построенных для замены устаревших, в соответствии с параграфом 190 настоящего Договора. Сумбарины не могут быть засчитаны как часть этого списка. Все остальные суда должны быть выведены из состава флота или использованы в коммерческих целях, если текущие контракты прямо не гласят обратного. Параграф 181 Версальского договора

Германии запрещено получать новые военные суда кроме как для замены единиц, находящихся в строю и удовлетворяющих параграфу 181 настоящего Договора[...]. Параграф 190 Версальского договора

Дабы формально не нарушать договор, под контролем Германии уже в 1922 году, в Гааге был создан офис разработки субмарин NV Ingenieurskantoor voor Scheepsbouw. Официально фирма разрабатывала подводные лодки для третьих стран, как то, например, финская субмарина Весикко, являвшаяся прообразом немецких субмарин типа II. Персонал подводных лодок обучался посредством командировок во флота этих стран. Параллельно с этим в Швеции велась программа разработки торпед.

В 1926 году Германия присоединилась к созданной в 1920 году Лиге Наций, за чем последовала ратификация Англо-германского морского соглашения в 1935 году, в котором было дано определение подводной войне и указаны правила её ведения по состоянию на начало Первой мировой войны. В основном это было сделано по инициативе Британии, осознавшей, что применение морских коммуникаций серьёзно скомпрометировано массовым использованием субмарин. Это было достаточно логичным шагом - политически и физически ограничить Германии возможность владения подводным флотом. В совокупности с разработкой концепции конвоев и массовым использованием первых гидролокаторных систем (ASDIC), сделало субмарины устаревшим оружием, и заставило Германию срочно приступить к реализации Плана «Z» по модернизации и обновлению концепции кораблей времён Первой мировой войны. Однако далеко не все военные верха придерживались мнения о бесполезности подводного флота и, в виде противовеса, Нимицем и Дёницем была разработана стратегия и концепция использования субмарин.

Так или иначе, Англо-германское морское соглашение (1935) открыло Германии легальную возможность для строительства подводного флота, однако наложило ограничение по его размеру, который не должен было превосходить Британский подводный флот. На начало Второй мировой войны у Германии уже было 65 U-boat, 21 из которых были в море и готовы к военным действиям.

Вторая мировая война

Во время Второй мировой войны применение U-boat имело важнейшую роль в Битве за Атлантику, продолжавшейся на протяжении всей войны. Германия обладала крупнейшим подводным флотом, в то время как Версальский договор ограничивал надводные силы шестью линкорами (не более 10 000 тонн каждый), шестью крейсерами и двенадцатью эсминцами. Премьер-министр Уинстон Черчилль писал «За всю войну меня пугала только угроза U-boat».

На ранних стадиях войны U-boat были очень эффективны в отношении уничтожения грузов Антигитлеровской коалиции, особенно в середине Атлантики, где не было стабильного воздушного прикрытия. Через Атлантику шло активное перемещение военных припасов и пищевых продуктов, являвшееся критичным для выживания Британии. Эти непрерывные нападения вынудили Британию применить такие новые средства защиты и обнаружения, как гидролокатор и радар, а немецкие U-boat ответили разработкой того, что впоследствии было названо «Волчьими стаями», когда несколько субмарин действуют сообща и на небольшой дистанции, что позволяет потопить конкретную цель с большей гарантией. Позднее, когда США присоединились к войне, U-boat расширили зону действий до атлантического побережья США, от Канады до Мексиканского залива и от Арктики до западных и южных берегов Африки, заходя на восток аж до самого Пинанга. Вооружённые силы США боролись с немецкими набегами на Америку, применяя различные тактики, включая военную иностранную разведку, и в особенности на Карибах, чтобы не позволить немецким U-boat получать поддержку в местных портах.

По причине того, что скорость и дальность плавания в подводном положении, при питании от аккумуляторных батарей, были очень серьёзно ограничены, U-boat требовалось большинство времени находиться на поверхности, двигаясь под дизелями, погружаясь только будучи атакованными, или во время редких дневных торпедных атак. Их корпуса, более похожие на корпуса надводных кораблей, отражали тот факт, что, по большому счету, это были именно надводные суда, имевшие возможность по необходимости погружаться. Это являет собой полную противоположность цилиндрическим корпусам современных атомных подводных лодок, которые дают гораздо лучшую гидродинамику в подводном положении (где они и проводят большую часть своего времени), но менее устойчивы на поверхности. На самом деле U-boat были значительно быстрее на поверхности, чем под водой, в противоположность современным лодкам. Чаще всего, в ранние годы войны, U-boat атаковали в ночное время, находясь на поверхности. Этот период, предшествовавший разработке Антигитлеровской коалицией действительно эффективной противолодочной тактики (ASW), назывался немецкими подводниками «die glückliche Zeit» или «счастливое время».

Торпеды

Основным оружием U-boat были торпеды, хотя мины и палубные орудия (в надводном положении) так же применялись. К концу войны торпедами U-boat были потоплены почти 3000 кораблей антигитлеровской коалиции (175 военных, а остальные торговые). Первые немецкие торпеды времён Второй мировой войны имели возможность лишь двигаться прямо, однако позднее, по ходу войны, были разработаны наводимые и маневрирующие варианты. Они были снабжены двумя типами взрывателей: ударным, срабатывавшим при касании с твёрдым объектом, и магнитным, срабатывавшем при изменении магнитных полей на расстоянии нескольких метров. Одним из наиболее эффективных методов применения магнитных детонаторов был пуск торпеды прямо под килем цели. Взрывной волной судно просто разламывало надвое. Теоретически даже тяжелобронированные суда могли быть потоплены или хотя бы серьёзно повреждены единственным удачным попаданием. На практике же, однако, оборудование торпед, в частности, рули удержания глубины, равно как и взрыватели, в первые восемь месяцев войны были заметно ненадежны. Зачастую торпеды уходили на неверную глубину, взрывались досрочно или же не взрывались вовсе, безвредно отскакивая от корпуса цели. Наиболее очевидно это стало во время Датско-норвежской операции (вторжения в Норвегию), когда различные опытные командиры U-boat не могли повредить британские транспорты и военные суда по причине отказа торпед. В большинстве своем отказы торпед случались по причине недостаточной протестированности. Магнитные детонаторы были чувствительны к механическим колебаниям во время движения торпеды благодаря искажениям магнитных полей Земли в высоких широтах. Эти недостатки были устранены наравне с проблемами сохранения глубины в начале 1942 года.

Позднее во время войны Германия изобрела торпеды с акустическим наведением G7/T5. В основном эта разработка велась для борьбы с эскортом конвоев. Акустические торпеды должны были двигаться по прямой 400 м, а затем поворачивать в сторону источника наибольшего шума. Иногда это заканчивалось наведением торпеды на саму U-boat — именно таким образом были потоплены как минимум две субмарины. Вдобавок было обнаружено, что эти торпеды эффективны только против кораблей, идущих со скоростью более 15 узлов (28 км/час). В любом случае антигитлеровская коалиция научилась бороться с этими торпедами при помощи шумопостановщиков, таких как, к примеру, Foxer, FXR, CAT and Fanfare. Немцы ответили созданием в конце войны новой версии акустической торпеды G7es, которая, впрочем, не успела получить широкого применения.

U-boat также снабжались различными типами маневрирующих торпед, которые, отбежав по прямой заданную дистанцию, начинали ходить кругами или ёлочкой, что увеличивало шанс попадания при промахе по основной цели при стрельбе по конвоям.

Разработки U-boat

За время Второй мировой войны Кригсмарине произвели большое число различных типов U-boat, в соответствии с развитием технологий. Большинство, впрочем, относилось к типу VII, благодаря этому ставшей известной на флоте как «рабочая лошадка», и являющейся по сей день самой массовой серией субмарин. Лодки типа IX были больше, и разрабатывались специально для дальних подов, достигая Японии и восточного побережья США. Создавая типа XXI немецкие дизайнеры осознали, что от подводных возможностей U-boat зависит как её боевая эффективность, так и сам факт выживания, и именно этот тип лодок положил начало борьбе за способность долгое время находиться под водой. Тип XXI обладал революционными обводами корпуса, которые впоследствии стали основой для создания атомной субмарины USS Nautilus. Её двигательная установка была снабжена аккумуляторными батареями большой ёмкости, позволявшими ей передвигаться в подводном положении длительное время и достигать беспрецедентных скоростей под водой. Установка этих аккумуляторов стала возможна в отсеки, ранее занятые ёмкостями с перекисью водорода для турбины Вальтера на неудачном проекте типа XVII.

Во время войны происходила гонка вооружений между Антигитлеровской коалицией и Кригсмарине, особенно в области обнаружения и скрытности. Гидролокатор (Сонар или ASDIC в Великобритании) позволил кораблям союзников обнаруживать погруженные U-boat вне визуального контакта, но был неэффективен против надводных судов, что привело к тому, что ночью или при плохой погоде U-boat было гораздо безопаснее находиться в надводном положении. В то же время достижения в разработке радаров стали практически смертельны для экипажей U-boat, особенно после того, как были разработаны устройства для установки на самолетах. В виде противомер U-boat снабжались приемниками радарных сигналов, дававшим им достаточно времени для погружения, прежде чем противник сможет подойти на дистанцию поражения. Так или иначе, в какой-то момент времени Антигитлеровская коалиция переключилась на сантиметровый радар (неизвестный Германии, что сразу же сделало радар-детекторы абсолютно неэффективными. Радарные системы U-boat так же были разработаны и установлены, но большинство командиров не использовало их, боясь выдать свою позицию патрулям противника.

Идею шноркеля немцы взяли с захваченных голландских субмарин, хотя и не применяли её на своих лодках практически до окончания войны. Шноркель представлял собой выдвижную трубу, снабжавшую дизеля воздухом в подводном положении на перископной глубине, и позволявший лодке двигаться и заряжать аккумуляторные батареи, сохраняя скрытность. Это, однако, было далеко не идеальное решение. Проблемы с клапанами устройства, залипавшими в открытом или закрытом положении при плохой погоде, приводили к тому, что дизеля внезапно высасывали из корпуса лодки (использовавшегося в виде буфера давления) воздух, и экипаж получал очень болезненный удар по барабанным перепонкам, иногда приводивший к их повреждению. Также на U-boat существовала проблема удаления выхлопов, когда лодка проводила достаточно большое время без всплытия. Скорость была ограничена 8 узлами (15км/ч) для предотвращения складывания устройства набегающим потоком воды. Так же шноркель делал лодку ужасно шумной, приводя к полной глухоте гидролокаторов. И, наконец, радары Антигитлеровской коалиции стали настолько совершенными, что засекали даже саму мачту шноркеля за пределами визуального обнаружения.

Последние U-boat покрывались слоем резинового шумопоглотителя, делавшего их менее видимыми для гидролокаторов. Также она снабжались установками сброса химических пузырьковых ложных целей известных как Больд в честь мифического существа кобольда.

Типы лодок

• Тип I
• Тип II
• Тип VII — Более известны как 'рабочие лошадки' U-boat, благодаря выпуску во время ВМВ более 700 активных единиц.
• Тип IX — Океанские U-boat, принимавшие участие в операциях в Индийском океане вместе с Японией (Группа Муссон) и Южной Атлантике.
• Тип X
• Тип XIV — Использовались для снабжения других U-boat, более известны под именем Дойная корова.
• Тип XVII
• Тип XXI — Более известны как Электролодки (нем. Elektroboot')
• Тип XXIII
• Карликовые лодки, включая «Бибер», «Хаи», «Мольш» и «Зеехунд»
• Незавершённые проекты подводных лодок Германии периода ВМВ

Меры противодействия

Улучшения в тактике конвоев, высокочастотные радиокомпасы (так же известные как «Huff-Duff»), радары, активные сонары, глубинные бомбы, противолодочные минометы (так же известные как «Хеджхог» — «Ёжик»), периодические взломы немецких военных кодировок, разработка Leigh light, широкий спектр эскортных самолетов (в особенности совместно с Эскортными авианосцами, использование кораблей-обманок и полное присоединение к войне США с их бешеным объёмом строительства транспортных судов, играло не в пользу U-boat. В конце концов, флот U-boat стал задыхаться от потерь, утратив 793 субмарины и 28 000 подводников (75 % потерь — высочайший среди всех немецких вооруженных сил времен ВМВ).

В то же время Антигитлеровская коалиция уничтожала верфи и базы U-boat с помощью стратегических бомбардировок.

Шифровальная машина Энигма

Британия получила неоспоримое преимущество, получив возможность читать некоторые немецкие военные кодировки. Понимание принципов и методов немецкого кодирования было получено через Францию от польских криптографов. После этого кодовые книги и оборудование были захвачены на немецких плавучих метеостанциях и с захваченных U-boat. Группа аналитиков, включая Алана Тьюринга использовала специально созданные «Бомбы» и ранние компьютеры для взлома немецких кодов, после того как они были раскрыты. Скоростное декодирование сообщений было жизненно необходимо при проведении конвоев мимо волчьих стай и позволило вплотную заняться перехватом и уничтожением флота U-boat. Это было продемонстрировано в феврале 1942 года, после того как Германия внезапно изменила военно-морские коды, и эффективность волчьих стай, пока не были вскрыты новые коды, была ужасающей.

В 1941 году Королевским флотом была захвачена лодка типа IXB U-110, с которой и были получены машина Энигма и документация по ней. В октябре 1942 года британцами так же была захвачена U-559, прежде чем она затонула три моряка отчаянно проникли на борт и выбросили с субмарины кодовые книги. Двое из них, матрос первого класса Колин Гразье (англ. Colin Grazier) и лейтенант Фрэнсис Энтони Блэр Фэссон (англ. Francis Anthony Blair Fasson) продолжали выбрасывать книги с судна даже после того, как оно ушло под воду, и утонули вместе с ним. В дальнейшем книги были захвачены в рейде на плавучие метеостанции. 6 марта 1944 года U-744 была захвачена экипажем канадского судна HMCS Chilliwack, и с неё так же были взяты коды, однако это было близко к окончанию войны, и большинство информации уже было известно.

В июне 1944 года флотом США была захвачена лодка типа IXC U-505. В данный момент она является музейным судном в Чикаго в Музее науки и промышленности.

Битва за остров Белл

Два события произошли в 1942 году, после того как немецкие U-boat потопили четыре рудовоза Антигитлеровской коалиции возле острова Белл, Ньюфаундленд. 5 сентября 1942 года U-513 потопила грузовые суда SS Saganaga и SS Lord Strathcona, а 2 ноября 1942 года U-518 потопила SS Rosecastle и PLM 27, в которых погибло 69 человек. После того как субмарина пустила торпеду в пирс, остров Белл стал единственным местом в Северной Америке, подвергшемся прямой атаке немецких вооруженных сил во Второй мировой войне.

Операция «Дэдлайт»

Под кодовым именем операции «Дэдлайт» скрывается затопление U-boat, сдавшихся Антигитлеровской коалиции после поражения Германии в конце войны. Из 154 сдавшихся U-boat, 121 были затоплены на глубине возле порта города Лисахалли, графство Лондондерри, Северная Ирландия и в Лох Риан, Шотландия в конце 1945 года и начале 1946 года.

Последствия Второй мировой войны

С 1955 года западногерманским Bundesmarine было вновь разрешено иметь небольшой военный флот. Первоначально были подняты и отремонтированы затопленные лодки типов XXI и XXIII. В 1960-е Западная Германия вновь вернулась на арену строительства подводных лодок. Однако по причине первоначального ограничения в 450 тонн, Bundesmarine сфокусировались на малых прибрежных субмаринах для защиты от Советского Союза на Балтике. Германия пыталась изыскать продвинутые технологии, чтобы компенсировать малое водоизмещение, в результате чего, к примеру, стала применяться немагнитная сталь для защиты от мин c детекторами магнитных аномалий.

Первоначально подводные лодки проекта 201 были полным провалом по причине разрушения корпусов, однако доработанные подводные лодки проекта 205 стали первым успехом и для флота было построено 12 штук. Продолжая традицию U-boat, новые лодки получили класс U, и их нумерация вновь началась с U-1.

После покупки правительством Дании двух лодок типа 205, Германия осознала выгоду торговли субмаринами на экспорт. Три единицы улучшенного типа 206 были проданы ВМС Израиля, ставшие там классом «Галь». Немецкие ДЭПЛ типа 209 образца конца 1960-х стали самыми популярными субмаринами вплоть до начала 21 века. Всего на 2006 год было построено 51 единиц, и благодаря высокой гибкости изменения комплектации и водоизмещению 1000-1500т, она заняла своё место в военно-морских флотах 14 стран.

В XXI век Германия вошла со своими U-boat типа 212. Эти лодки снабжены воздухонезависимой двигательной установкой, и используют водородные топливные элементы. Эта система гораздо безопаснее предыдущих дизельных двигателей закрытого цикла и паровых турбин, дешевле реакторной установки и тише обеих схем. В то время как Италия заказала подводные лодки проекта 212А, Германия разработала тип 214, являющийся её экспортным вариантом. Именно эти лодки уже закупили Греция, Южная Корея и Турция.

В июле 2006 года Германия ввела в состав флота новейшую U-boat U-34 типа 212.

См. также

• Типы подводных лодок ВМС Германии
• Список подводных лодок Третьего рейха
• Список недостроенных U-boat
• Список самых успешных U-boat
• Список самых успешных командиров U-boat
• Асы Глубин (игра)
• Оркнейский музей радио в экспозиции представлена радиостанция U-boat
• Список подводников награждённых Железным Крестом
• Зиеглинде (ложная цель) (нем. Sieglinde
• Больд (ложная цель) (нем. Bold
• Группа Муссон
• Битва за Атлантику (1914—1918)
• Битва за Атлантику (1939—1945)
• Подводная лодка (фильм)

Ссылки

• uboat.net/finder.php
• [thesubpen.zymichost.com TheSubPen] The Sub «Pen.» Your Home for Submarine and U-boat History. Good for research, curiosity and fun.
• [www.uboat.net uboat.net] Comprehensive reference source for WW I and WW II U-boat information.
• [www.uboat-bases.com uboat-bases.com] The German U-boat bases of the WW-II in France : Brest, Lorient, St-Nazaire, La Rochelle, Bordeaux.
• [www.ubootwaffe.net ubootwaffe.net] Comprehensive reference source for WW II U-boat information.

Литература

• Дёниц, К. Десять лет и двадцать дней. Воспоминания главнокомандующего военно-морскими силами Германии. 1935—1945 гг. = Ten years and twenty days. Memories. — М.: Центрполиграф, 2004. — 495 с. — ISBN 5-9524-1356-0.
• Курушин М. Ю. Стальные гробы рейха. Москва, Вече, 2004. ISBN 5-9533-0449-8
• Бишоп К. Подводные лодки кригсмарине. 1939-1945. Справочник-определитель флотилий = Kriegsmarine U-boats 1939-1945. — М.: Эксмо, 2007. — 192 с. — (Военная техника III Рейха). — ISBN 978-5-699-22106-6.
• Герберт Вернер. [www.books.ru/shop/books/199855 Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945] = Iron Coffins: A Personal Account of the German U-Boat Battles of World War II. — М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001. — 474 с. — ISBN 5-227-01245-8.
• Ровер Ю. Субмарины, несущие смерть. Победы подводных лодок стран гитлеровской Оси = Jürgen Rohwer. Axis submarine successes 1939—1945. — М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2004. — 416 с. — 2000 экз. — ISBN 5-9524-1237-8.
• Уилльямсон Г. Подводные асы Гитлера. Волчьи стаи. — М.: Эксмо, 2008. — 256 с. — ISBN 978-5-699-23559-9.
• John Abbatiello. Anti-Submarine Warfare in World War I: British Naval Aviation and the Defeat of the U-Boats (2005)
• Buchheim, Lothar-Günther, Das Boot (Original German edition 1973, eventually translated into English and many other Western languages). Movie adaptation in 1981, directed by Wolfgang Petersen
• Gannon, Michael (1998) Black May. Dell Publishing. ISBN 0-440-23564-2
• Gannon, Michael (1990) Operation Drumbeat. Naval Institute Press. ISBN 978-1-59114-302-4
• Gray, Edwyn A. The U-Boat War, 1914—1918 (1994)
• Hans Joachim Koerver. German Submarine Warfare 1914—1918 in the Eyes of British Intelligence, LIS Reinisch 2010, ISBN 978-3-902433-79-4
• Kurson, Robert (2004). Shadow Divers: The True Adventure of Two Americans Who Risked Everything to Solve One of the Last Mysteries of World War II. Random House Publishing. ISBN 0-375-50858-9
• Möller, Eberhard and Werner Brack. The Encyclopedia of U-Boats: From 1904 to the Present (2006) ISBN 1-85367-623-3
• Preston, Anthony (2005). The World’s Greatest Submarines.
• Stern, Robert C. (1999). Battle Beneath the Waves: U-boats at war. Arms and Armor/Sterling Publishing. ISBN 1-85409-200-6.
• Showell, Jak Mallmann. The U-boat Century: German Submarine Warfare, 1906—2006 (2006) ISBN 1-59114-892-8
• van der Vat, Dan. The Atlantic Campaign Harper & Row, 1988. Connects submarine and antisubmarine operations between World War I and World War II, and suggests a continuous war.
• Von Scheck, Karl. U122: The Diary of a U-boat Commander Diggory Press ISBN 978-1-84685-049-3
• Georg von Trapp and Elizabeth M. Campbell. To the Last Salute: Memories of an Austrian U-Boat Commander (2007)
• Westwood, David. U-Boat War: Doenitz and the evolution of the German Submarine Service 1935—1945 (2005) ISBN 1-932033-43-2

Отрывок, характеризующий U-boat

И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.