USS Norfolk (DL-1)
USS Norfolk (DL-1) («Норфолк») — экспериментальный корабль ВМФ США, предназначенный для поиска и уничтожения быстроходных подводных лодок. Первоначально классифицировался как поисково-ударный крейсер (англ. hunter-killer cruiser) CLK-1.
«Норфолк» стал первым крупным боевым кораблём, построенным в США в послевоенное время, и первым представителем класса послевоенных лидеров.
Содержание
История создания
В конце Второй мировой войны недолгая, но насыщенная событиями история противостояния подводных лодок и противолодочных сил породила германские подводные лодки типа XXI. Новые подводные лодки обладали тремя принципиальными новшествами[1]:
- При помощи специального устройства, называемого шноркелем, они могли двигаться под дизелями, находясь под водой на перископной глубине. Это простое устройство, состоявшее из воздухозаборника и поплавка с клапаном, позволяло лодке заряжать аккумуляторы, оставаясь вне видимости со стороны оснащённых радиолокаторами кораблей и патрульных самолётов;
- Корпус лодки имел каплевидную форму и был оптимизирован для достижения высокой скорости под водой. Все лодки предыдущих типов имели форму корпуса, характерную для надводных кораблей, так как большую часть жизни находились в надводном положении, погружаясь лишь для уклонения от противолодочных сил;
- Новые лодки имели более совершенные и ёмкие аккумуляторы, позволявшие в течение длительного времени поддерживать высокую скорость подводного хода.
После войны лодки типа XXI в качестве трофея попали в США и СССР, где началось их дальнейшее развитие. Одновременно началась разработка мер противодействия потенциальной угрозе со стороны лодок нового типа. По оценкам американских экспертов, на конец 1940-х годов у США не было средств эффективной борьбы с подводными лодками, способными погружаться на глубину более 250 м и поддерживать подводную скорость 17 узлов в течение получаса.
Так возникла концепция специализированных поисково-ударных крейсеров, получивших в классификации обозначение CLK.
Эскизные проекты
Первый проект был разработан на основе крейсера ПВО «Атланта».
По предварительным расчётам, для обеспечения высокой боевой эффективности, корабль должен был иметь 12 противолодочных торпед, из которых 4 (по 2 с каждого борта) должны были находиться в состоянии боевой готовности, и средства, позволяющие перезаряжать аппараты за время не более пятнадцати минут. Кроме того, в качестве дополнительного оружия крейсер должен был иметь 3 реактивных бомбомёта с радиусом действия вдвое превышающим дистанцию атаки подводной лодки и способных уничтожить лодку первым залпом. Боезапас должен был составлять 36 готовых выстрелов на установку (всего 108 выстрелов) плюс 500 дополнительных выстрелов в погребах[2].
На корабле планировалось установить новую усовершенствованную гидроакустическую станцию с низко- и среднечастотными детекторами и высокачастотной системой управления огнём. Сонар должен был обеспечивать опознавание «свой-чужой» (Sonar Recognition and Identification, SRI), излучатель для активной локации, систему обнаружения подводных объектов (способную обнаружить лежащую на грунте лодку в мелкой воде), систему акустического противодействия и контрпротиводействия, а также буксируемую глубоководную антенну. Многие из этих характеристик были за пределами технических возможностей того времени.
Управление противолодочными средствами планировалось сконцентрировать в специальном отсеке, расположенном рядом с информационно-командным центром.
Основным оружием ПВО должны были стать 4 скорострельные спаренные 76-мм установки с длиной ствола в 70 калибров и две станции управления огнём Mark 56 двойного назначения. В качестве дополнительных средств — 8 турельных 35-мм автоматов по типу широко использовавшегося во время войны «Эрликона».
Максимальная скорость хода устанавливалась в 35 узлов, или 30 узлов при сильном волнении и хорошем ускорении.
Новый крейсер должен был иметь достаточно большое водоизмещение, чтобы обеспечить хорошую мореходность и способность в условиях сильного волнения длительно преследовать лодки с максимальной подводной скоростью 25 узлов. Основным оружием нового крейсера должна была стать противолодочная ракетная установка под названием «оружие Альфа», которая по размерам и габаритам примерно соответствовала орудийной установке среднего калибра. Кроме того, корабль был оснащён усовершенствованными самонаводящимися противолодочными торпедами и новой гидроакустической станцией. Всё это оборудование не умещалось в типоразмер эсминца и потребовало носителя, соответствовавшего по водоизмещению лёгкому крейсеру.
В декабре 1946 года Бюро кораблестроения утвердило три эскизных проекта нового корабля. Два из них использовали хорошо зарекомендовавший себя корпус лёгкого крейсера «Атланта» и имели стандартное водоизмещением 5580 и 5245 т соответственно. Двигательные установки мощностью 100 000 и 70 000 л. с. обеспечивали им скорость 35 и 33 узла и дальность плавания 6000 миль на скорости 20 узлов. Третий корабль был значительно легче — он использовал корпус проекта эсминца «Митчер» и при мощности двигателя 65 000 л.с. имел скорость 33 узла и дальность плавания 5000 миль на скорости 20 узлов.
Корабли были вооружены 4 торпедными аппаратами, пятью установками «оружия Альфа» (4 на более лёгком корабле), тремя спаренными 76-мм артиллерийскими установками (две на носу, одна на корме) и восемью одиночными 35-мм зенитными автоматами. Боезапас для всех трёх проектов составлял 100 реактивных глубинных бомб на каждую пусковую установку «оружия Альфа» и 20 самонаводящихся противолодочных торпед.
Число пусковых установок «Альфа» по сравнению с предыдущими проектами было увеличено, поскольку использовались одноствольные пусковые установки вместо четырёхствольных, однако боезапас на каждую установку бы уменьшен вдвое.
Согласно расчётам, затраты и сроки строительства для более тяжёлых кораблей были в 1,5 раза больше, чем для лёгких. Преимущество более лёгкого корабля состояло также в том, что для строительства кораблей таких размеров подходили 75 % имеющихся в США доков. Однако вызывала сомнение способность более лёгких кораблей обеспечить 30-узловую скорость при сильном волнении, тогда как для крейсеров типа «Атланта» такая способность была доказана на практике.
Немаловажным преимуществом тяжёлых кораблей был более высокий потенциал модернизации. Это было актуально, поскольку в разработке находился новый тип противолодочного оружия — самонаводящиеся ракето-торпеды под кодовым названием «Grebe».
В результате был утверждён и получил классификационный код CLK-1 проект более тяжёлого корабля. Было решено установить дополнительно четвёртую башню 76-мм орудий и 4 торпедных аппарата (всего 8 с боезапасом 30 торпед), а для компенсации увеличения веса корабля оставить 4 пусковых установки «оружия Альфа». Торпедные аппараты были рассчитаны как на противолодочные торпеды Mark 35, так и на противокорабельные Mark 17.
Улучшенная гидроакустическая станция должна была иметь в своём составе низкочастотный массив гидрофонов, созданный на основе германского сонара GHG; сканирующий активный сонар; среднечаститный пассивный массив из гидрофонов GHG с соответствующими фильтрами и высокочастотную стабилизированную систему управления огнём. Последняя состояла из обзорного сонара, сонара определения глубины, записывающего устройства, вычислителя, элемента стабилизации и устройства наведения. Предполагался также обзорный гидроакустический приёмник на частоты от 1 до 200 кГц и система распознавания «свой-чужой».
Средства противодействия включали 4 пусковых установки Mark 31 для запуска постановщиков гидроакустических помех NAE (они создавались как средство защиты подводных лодок), а также буксируемую ловушку FXR для торпед.
В дальнейшем в проект были внесены некоторые изменения.
Конструкция корпуса
Для улучшения мореходности была увеличена высота надводного борта. Для улучшения остойчивости в условиях боевых действий в Арктике (в целях компенсации намерзания льда на элементах палубы и надстройки) метацентрическая высота была увеличена до 1,37 м. Для сравнения, более тяжёлый крейсер CL-95 «Окленд» имел метацентрическую высоту 1,16 м, на 0,7 м меньший надводный борт в средней части, на 0,55 м меньшую ширину при более длинном (на 3 м) корпусе.
В целях повышения живучести корабль имел двойное дно, доходящее до второй палубы и два отдельных машинных отделения, разделённых между собой шестиметровым пространством.
Для улучшения манёвренности был установлен необычно большой для лёгкого крейсера одинарный руль.
Ширина и глубина корпуса были увеличены для того чтобы вместить новую двигательную установку.
Энергетическая установка
Специальные меры были приняты для уменьшения шумности ГЭУ. Первоначально предполагалось иметь трёхвальную конфигурацию двигательной установки, причём на поисковой скорости (20 узлов) должен был работать только средний винт. Однако применение пузырьковой завесы между винтами и гидроакустическими антеннами, позволило остановиться на традиционной двухвальной конфигурации. Форма корпуса была оптимизирована для уменьшения турбулентных шумов, с той же целью был применён однолепестковый руль вместо обычного двойного и уменьшено погружение транца. Применение винтов большого диаметра позволило уменьшить скорость их вращения на полной мощности до 175 об/мин (обычное значение для эсминцев — 350 об./мин, для крейсеров типа CL-95 «Окленд» — 280 об./мин).
Мощность ГЭУ — 80 000 л. с. Возникли также проблемы с размещением дизель-генераторов, так как новый корабль требовал 500 кВт мощности для питания радаров, сонаров, освещения, внутрикорабельной связи и систем управления оружием (обычная мощность генераторов на эсминцах военного времени составляла 100 кВт). Поскольку 500-кВт генератор не проходил по высоте отсека, было решено установить 2 генератора по 250 кВт каждый (в окончательном варианте — 2х300 кВт). Суммарная мощность основных генераторов составила 3 МВт (4 генератора по 750 кВт).
Вооружение
Вооружение состояло из четырёх спаренных 76-мм артиллерийских установок башенного типа (по две на носу и корме), противолодочной установки «Альфа» и восьмитрубного торпедного аппарата для противолодочных торпед.
Двухвальная двигательная установка мощностью 60 000 л.с. была целиком взята у крейсеров типа «Атланта» (давление в котлах было повышено до 85 атм).
Классификация
Ни по габаритам, ни по водоизмещению новый корабль не соответствовал классу артиллерийских эсминцев (водоизмещение которых не превышало 3000 т) и был классифицирован как «лидер эсминцев». До войны этим термином назывались крупные эсминцы, служившие флагманами флотилий. Применительно к новому кораблю этот термин означал, что он занимал промежуточное положение между эсминцами и лёгкими крейсерами, являясь крейсером по водоизмещению и эсминцем по калибру артиллерии. Такая двойственность классификации, когда корабли с приниципально новыми функциями и вооружением пытались втиснуть в линейку артиллерийских кораблей, существовала в ВМФ США до 1975 г.
«Норфолк» стал первым послевоенным лидером. Позднее в этот класс включались все новые корабли, оснащённые ракетным оружием, а в середине 1970-х годов он был разделён, породив все основные современные классы кораблей эскорта (ракетные крейсера, эсминцы, фрегаты). Однако «Норфолк» до новой классификации не дослужил, так как в 1970 году был выведен из состава флота.
Первоначально корабль классифицировался как поисково-ударный крейсер CLK-1, однако в 1951 году, до окончания строительства «Норфолока», этот класс был упразднён.
Вооружение
Основным противолодочным оружием корабля была пусковая установка для реактивных глубинных бомб, известная под названием «оружие Альфа».
Состав серии
| Название | Номер | Верфь | Заказ | Заложен | Спущен | В строю | Списан | Статус | Фото |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Norfolk | CLK-1/DL-1 | NYSB | 1947 | 01.09.1949 | 29.12.1951 | 04.03.1953 | 15.01.1970 | Утилизирован 22.08.1974 | [www.navsource.org/archives/05/0201.htm] |
| New Haven | CLK-2 | PhNYd | 1949 | Прекращён 02.09.1951 |
Первоначально планировалось строительство 5 единиц, однако из-за высокой стоимости строительства (61 млн долл. включая вооружение [3]) и эксплуатации корабль в серию не пошёл. Взамен была построена серия из 4 лидеров типа «Митчер».
Модернизации
В 1959 году артиллерийские установки 76-мм/50 были заменены новыми 76-мм/70, а 20-мм зенитные автоматы были демонтированы.
В 1960 году на корабле была смонтирована 8-контейнерная пусковая установка для противолодочных ракет АСРОК. Фактически «Норфолк» стал опытовым кораблём для испытания этого нового противолодочного оружия.
Напишите отзыв о статье "USS Norfolk (DL-1)"
Примечания
- ↑ Owen R. Cote. The Third Battle: Innovation in the U.S. Navy's Silent Cold War Struggle with Soviet Submarines. — United States Government Printing Office, 2006. — 114 с. — ISBN 0160769108, 9780160769108.
- ↑ Norman Friedman. U.S. destroyers: an illustrated design history. — Naval Institute Press, 2004. — 552 с. — ISBN 1557504423, 9781557504425..
- ↑ Eric W. Osborne. Destroyers: an illustrated history of their impact. — ABC-CLIO, 2005. — 306 с. — ISBN 1851094792, 9781851094790..
Литература
- Conway all the world’s fighting ship. 1946—1995. — Annapolis, Maryland, 1996.
Ссылки
- www.destroyerhistory.org/coldwar/leaders.html
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий USS Norfolk (DL-1)
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
