USS United States (CVA-58)
Юнайтед Стейтс (англ. United States, Соединённые Штаты) — американский послевоенный проект принципиально нового авианосца, предназначенного для атомных бомбардировок вероятного противника. В соответствии с Актом о военно-морских ассигнованиях 1949 года, одобренным Трумэном 28 июля 1948 года, были выделены средства на строительство пяти таких авианосцев. Закладка головного авианосца состоялась 18 апреля 1949 года на верфи Ньюпорт-Ньюз, однако через 5 дней строительство было прекращено, остальные четыре корабля не закладывались[1].
В качестве носителей атомного оружия предполагалось использовать двухмоторные бомбардировщики P2V-3C «Нептун» (палубная модификация P2V). Кроме них в состав авиагруппы планировалось включить истребители FH-1 «Фантом»[1] или F2H «Баньши».
Содержание
Предыстория
Вопрос о возможности оснащения палубных бомбардировщиков ядерным оружием впервые обсуждался высшим руководством ВМФ США в конце 1945 года[2]. Участниками обсуждения были заместитель начальника штаба ВМФ по воздушным операциями вице-адмирал Митчер, а также участники создания первой атомной бомбы капитан 1 ранга Уильям Парсонс и капитан 2 ранга Джон Т. Хэйуорд. Чтобы осуществить на практике атомную бомбардировку противника силами флота, необходим был палубный бомбардировщик с бомбовой нагрузкой 4,5 тонны (вес атомной бомбы, взорванной в Хиросиме) и боевым радиусом около 2000 миль. Учитывая ориентировочные характеристики такого самолёта и требуемое количества самолётов в авиагруппе, требовался авианосец водоизмещением 60 000 тонн. Проект такого авианосца разрабатывался в этом время ВМС США. Одновременно был объявлен конкурс на создание палубного самолёта с бомбовой нагрузкой 4,5 тонны, который выиграла компания «Норт Америкен» с проектом тяжёлого штурмовика AJ «Сэведж».
Первоначальной целью создания AJ «Сэведж» было изучение возможности действий тяжёлых самолётов с авианосцев. Со временем было решено модифицировать самолёт, чтобы сделать его носителем атомной бомбы Mk.VI. 24 июня 1946 года с компанией Норт Америкен был подписан контракт на производство самолёта.
Пока «Сэведж» готовился к производству, ВМС США предприняла попытку модифицировать двухмоторный базовый бомбардировщик P2V «Нептун». Взлётный вес самолёта составлял 27 тонн, что превышало массу любого самолёта, когда-либо взлетавшего с авианосца. Там не менее, 27 апреля 1948 года два «Нептуна», поднятые на палубу «Корал Си» подъёмным краном и оснащённые дополнительными пороховыми ускорителями JATO, поднялись в воздух с необходимой боевой нагрузкой, доказав возможность атомных бомбардировок с использованием палубных самолётов. Позднее, 4 марта 1949 года, «Нептун» массой 33,5 тонны с макетом атомной бомбы, взлетев с авианосца «Корал Си», осуществил успешную учебную бомбардировку цели, пролетев в обе стороны 4500 миль.
Всего для полётов с авианосца было переоборудовано 12 «Нептунов». К концу 1949 года флот имел также 6 новых штурмовиков AJ-1 «Сэведж», способных доставить атомную бомбу на расстояние до 1000 миль.
История
Тяжёлые штурмовики не могли взлетать с авианосцев типа «Эссекс» даже после их модернизации по программе «27А»[2]. Таким образом, носителями тяжёлых штурмовиков могли служить только 3 больших авианосца типа «Мидуэй». В связи с этим командование флота выступило с публичными заявлениями о необходимости постройки серии тяжёлых авианосцев — носителей атомного оружия. Кампания имела успех, и в 1948 году Конгресс выделил средства на постройку авианосца водоизмещением 65 000 тонн, которые впоследствии получил название «Юнайтед Стейтс».
«Юнайтед Стейтс» должен был стать самым большим военным кораблем в истории флота. При длине более 320 м и ширине 40 м он не мог проходить Панамским каналом. По проекту он имел полностью гладкую полётную палубу, трубы выступали из корпуса по бортам, а расположенная на лифте надстройка опускалась на время полётов. Для взлёта тяжёлых самолётов и перемещения их из ангара на полётную палубу предназначались 4 катапульты и 4 лифта.
На авианосец должны были базироваться 24 штурмовика AJ «Сэведж». Кроме того, флот начал проектирование 4-моторного палубного бомбардировщика с максимальной скоростью 800 км/ч и боевым радиусом 3000—4000 миль.
Когда в начале 1949 года верфь «Ньюпорт-Ньюз» готовилась к закладке головного корабля, в высших эшелонах власти США произошли изменения, оказавшие прямое влияние на судьбу авианосца. В феврале 1949 года главным военным советником президента был назначен Дуайт Эйзенхауэр, а 28 марта Луис Джонсон заменил заболевшего Джеймса Форрестола на посту министра обороны. Оба эти политика, которые в силу своего положения имели большой вес в распределении военных ассигнований, были сторонниками дорогостоящей программы приобретения для ВВС тяжёлых бомбардировщиков Convair B-36. Поскольку флотские атомные штурмовики в определённой мере дублировали программу ВВС по созданию атомных бомбардировочных сил, неизбежно встал вопрос о необходимости строительства нового авианосца.
Министр обороны Джонсон провёл совещания со всеми членами Объединённого Комитета Начальников Штабов. За строительство авианосца высказался только начальник штаба ВМФ адмирал Луис Денфелд. Начальник штаба ВВС генерал Хойт Ванденберг, начальник штаба армии генерал Омар Брэдли и генерал Эйзензхауэр выступили против строительства авианосца, мотивируя это тем, что
- флот не должен дублировать функции ВВС;
- ВМС США имеет подавляющее преимущество над советским флотом;
- флотские бомбардировщики имеют слишком малый радиус действия для бомбардировки ключевых объектов на территории СССР;
- стоимость авианосца превысит заявленные 189 млн долл. и скорее всего достигнет 500 млн долл., не считая расходов на корабли поддержки.
В результате 23 апреля 1949 года (через 5 дней после закладки авианосца) с разрешения президента Трумэна и без консультаций с министром ВМФ Джоном Салливеном и начальником штаба ВМФ Луисом Денфелдом Джонсон принял решение о прекращении строительства «Юнайтед Стейтс».
После этого решения Джон Салливен ушёл в отставку, а ВМФ начал пропагандистскую компанию против межконтинентального бомбардировщика B-36. По утверждениям представителей флота, палубный перехватчик F4U-5 «Корсар» и истребитель F2H «Бэнши» имели большую скорость, потолок и скороподъёмность, чем B-36. Предполагая, что перспективные советские перехватчики имели аналогичные характеристики, B-36 мог быть излишне уязвим для ПВО противника.
Точка в этом споре была поставлена во время слушаний в Конгрессе летом 1949 года. Перед флотом ставилась задачи доставки авиации в недоступные для ВВС точки земного шара и борьбы с подводными лодками противника. Прекращение строительства авианосца «Юнайтед стейтс» в пользу бомбардировщиков B-36 было окончательно одобрено.
Напишите отзыв о статье "USS United States (CVA-58)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.history.navy.mil/danfs/u1/united_states.htm United States. Dictionary of American Naval Fighting Ships]
- ↑ 1 2 Все материалы данного раздела, кроме абзацев, где источник указан особо, взяты из книги Полмар Н. [alexgbolnych.narod.ru/polmar2/ Авианосцы] / Перевод с английского А.Г. Больных. — М.: АСТ, 2001. — Т. 2. — 576 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-17-010943-1..
Ссылки
- Norman Friedman. [books.google.ru/books?id=-UT7MDTeKj8C U.S. aircraft carriers: an illustrated design history]. — Naval Institute Press, 1983. — 427 p. — (Illustrated Design Histories Series). — ISBN 0870217399, 9780870217395..
- Кэгл М., Мэнсон Ф. [militera.lib.ru/h/cagle_manson/index.html Морская война в Корее]. — М., Воениздат, 1962. — 384 с. Тираж 4700. / Сокращенный перевод с английского. Под редакцией П. Н. Видуэцкого. В переводе книги принимали участие: К. Ф. Аникович, Ю. С. Жарков и Л. М. Шестериков. // Cagle M., Manson F. The Sea War in Korea. US Naval Institute, Annapolis, 1957.
- [www.history.navy.mil/photos/sh-usn/usnsh-u/cva58.htm USS United States (CVA-58)] на сайте www.history.navy.mil.
- [www.fas.org/programs/ssp/man/uswpns/navy/aircraftcarriers/cva58.html CVA 58 United States] на сайте www.fas.org.
- [www.globalsecurity.org/military/systems/ship/cva-58.htm CVA 58 United States] на сайте www.globalsecurity.org.
- [navysite.de/cv/cv58.htm USS United States (CVA 58)] на сайте navysite.de.
- Andrew L. Lewis [www.fas.org/man/dod-101/sys/ship/docs/98-166.pdf The Revolt of the Admirals]. — Air Command and Stuff College, 1998. — 50 p.
- Allard, Dean C. [www.airpower.maxwell.af.mil/airchronicles/apj/apj89/win89/allard.html Interservice Differences in the United States, 1945—1950. A Naval Perspective (англ.)] // United States Air Force Air University. Airpower Journal : Air Force recurring publication. — Maxwell Air Force Base, Alabama: Air University Press, Winter 1989. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0897-0823&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0897-0823].
- [www.shipmodels.info/mws_forum/viewtopic.php?f=46&t=42801 Calling all CVA-58 USS United States fans].
Отрывок, характеризующий USS United States (CVA-58)
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
