USS Vesuvius (1888)
USS Vesuvius (Корабль Соединенных Штатов «Везувий») — опытная канонерская лодка (иногда употребляется название «динамитный крейсер») американского флота с 15-дюймовыми (381 мм) пневматическими орудиями. Назван в честь итальянского вулкана Везувий. Третий корабль с этим именем в американском флоте.
Содержание
История
В 1880-х основным взрывчатым веществом для снаряжения артиллерийских снарядов был обычный порох. Хотя значительно более мощные взрывчатые вещества (наподобие динамита) были уже известны, они не отличались стабильностью и не могли использоваться для начинения снарядов; при выстреле, такой снаряд рисковал бы взорваться от сотрясения прямо в стволе орудия. Сильные же взрывчатые вещества, способные выдержать сотрясение при выстреле, ещё не были открыты.
Военные инженеры, не удовлетворенные низкой бризантностью пороха, пытались решить проблему тем или иным путём. В 1883 году американский артиллерист Эдмунт Залинский предложил стрелять снарядами, начинёнными динамитом, из пневматической пушки. За счет плавного разгона и равномерного повышения давления в стволе, сотрясение при выстреле не достигало бы опасного уровня, и снаряд мог быть запущен без риска преждевременного разрыва.
Американский флот заинтересовался идеей и успешно применил её для береговой обороны. В 1880-х-1890-х годах две экспериментальные береговые батареи на побережье США (около Сан-Франциско и Нью-Йорка) были укомплектованы пневматическими пушками, созданными на основе работ Залинского[1]. Практически не уступая в дальнобойности и скорострельности обычным орудиям того времени, пневматические пушки стреляли особым тонкостенным снарядом, содержащим до нескольких десятков килограммов мощного взрывчатого вещества на основе динамита; попадание такого снаряда могло нанести тяжёлые повреждения любому военному кораблю. Кроме того, пневматические пушки стреляли почти бесшумно и не демаскировали свою позицию вспышками или пороховым дымом.
Однако флот не собирался ограничиваться только оборонительным применением пневматических орудий. Высоко оценив их боевой потенциал, американские адмиралы предложили оснастить подобными орудиями боевые корабли, используя их как мощное вспомогательное средство в морском сражении. В 1887 году на верфи в Филадельфии был заложен экспериментальный «динамитный крейсер» под названием «Везувиус», который должен был стать демонстратором новой технологии и платформой для её оценки в боевых условиях.
Конструкция
«Везувиус» представлял собой небольшой корабль с очень острыми обводами напоминающего быстроходную паровую яхту корпуса. Он имел водоизмещение всего около 950 тонн. Его корпус имел гладкую палубу с единственной маленькой надстройкой в центре, две невысокие мачты и единственную трубу.
Вооружение
Основное вооружение «Везувиуса» составляли три 381 мм пневматические пушки, неподвижно вмонтированные в его корпус под фиксированным углом в 16° к палубе[2]. Горизонтальное наведение осуществлялось всем корпусом корабля; вертикальное наведение не требовалось, так как регулировка поступления сжатого воздуха в ствол орудия позволяла точно контролировать дальность полёта снаряда.
Каждое орудие имело в длину 17 м, причём над палубой выступали только 4,6 м у дульного среза. Выстрел осуществлялся сжатым воздухом под давлением до 70 атмосфер, поступавшим из баллонов высокого давления у киля корабля. Заряжание осуществлялось с казенной части под палубой. На учениях в 1889 году, «Везувиус» без проблем отстрелял пятнадцать снарядов за 16,5 минут.
Эти орудия стреляли оперенными медными снарядами длиной около двух метров. Так как пушки были гладкоствольными, раскручивание снаряда для стабилизации в полёте осуществлялось при помощи наклонно расположенных аэродинамических плоскостей. По форме снаряд напоминал ракету с конической головной частью и кольцом стабилизаторов позади. Каждый снаряд содержал заряд в 250 кг «малочувствительного гремучего студня»(англ. desensitized blasting gelatin — смесь нитроцеллюлозы и нитроглицерина), менее чувствительного к сотрясениям чем динамит.
Дальность стрельбы достигала 1600 м; она могла быть увеличена до 3700 м путём применения облегченных снарядов весом до 100 кг. Снаряд оснащался электрическим взрывателем, который мог быть выставлен на взрыв при контакте или на подрыв с замедлением (последняя функция служила для того, чтобы взрывающиеся в толще воды снаряды создавали мощную ударную волну, способную повредить вражеский корабль при близком попадании). Боезапас составлял тридцать снарядов, по десять на каждое орудие.
Вспомогательное вооружение «Везувиуса» составляли три 3-фунтовые пушки, рассчитанные на защиту корабля от миноносцев.
Бронирование
Будучи экспериментальным кораблем, близким по концепции к минному крейсеру, «Везувиус» не был бронирован. Некоторую защиту машинному отделению предоставляли угольные ямы, расположенные по бортам.
Силовая установка
Состояла из двух вертикальных машин тройного расширения, общей мощностью в 3200 л. с. Пар обеспечивали четыре цилиндрических котла. Скорость «Везувиуса» достигала двадцати узлов.
Служба
Оценка проекта
Служба
Напишите отзыв о статье "USS Vesuvius (1888)"
Примечания
- ↑ [www.nps.gov/prsf/learn/historyculture/fort-scott-battery-dynamite.htm Fort Scott: Battery Dynamite (1895-1904)] (англ.). Natioanal Park Service. Проверено 9 января 2016. [web.archive.org/web/20160109022117/www.nps.gov/prsf/learn/historyculture/fort-scott-battery-dynamite.htm Архивировано из первоисточника 9 января 2016].
- ↑ Неясно. В источниках приводятся 15 градусов, 18 градусов и 30 градусов. Возможно, на протяжении карьеры корабль подвергался переделкам.
Литература
- Судьба динамитного оружия // Техника и вооружение. — 2003. — № 4, 5, 8, 10.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий USS Vesuvius (1888)
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
