Ultra (криптоанализ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Ультра» (англ. Ultra) — условное обозначение, принятое британской военной разведкой во время Второй мировой войны для перехваченных и дешифрованных Блетчли-парком особо важных секретных сообщений противника[1]. Применялось с июня 1941 г. Позже Ультра стало стандартным обозначение среди западных союзников для всех сообщений такого типа. Название возникло из-за того, что эта информация была важнее, чем информация наивысшего уровня секретности в британской классификации (Most Secret) и поэтому получила кодовое имя Ultra secret.[2] Также в разное время использовались другие кодовые имена. Изначально британская разведка присвоила этим данным имя Boniface. В США использовалось название Magic для дешифрованных японских сообщений.

Большая часть немецких сообщений шифровалась на машине Энигма. Теоретически машину было невозможно взломать, но недостатки практического использования позволили осуществить взлом. Термин «Ультра» часто используется как синоним словосочетания «Дешифратор Энигмы». Но Ультра также включает в себя расшифровку немецких машин Лоренц SZ 40/42, которые использовались германским верховным командованием, машины Хэгелин[3] и других итальянских и японских шифров и кодов, таких как PURPLE и JN-25.[1]

Многие и тогда и сейчас отмечали, что Ультра оказалась чрезвычайно полезной для союзников. Уинстон Черчилль сказал королю Георгу VI: «Именно благодаря Ультра мы выиграли войну».[4] Ф. В. Винтерботам цитировал главнокомандующего западным фронтом союзных сил Дуайта Д. Эйзенхауэра, который в конце войны сказал, что Ультра оказалась решающей для победы союзников.[5] Сэр Гарри Хинсли, официальный историк британской разведки времён Второй мировой войны, сделал аналогичную оценку Ультра, говоря, что это сократило войну «не менее чем на два, а может и на четыре года», и что неясно как закончилась бы война, если бы Ультра не было.[6]





Источники разведданных

Большая часть разведданных была получена из перехваченных вражеских радиосообщений, которые были зашифрованы на различных шифровальных машинах. Эти данные дополнялись материалами, получаемыми из радиокоммуникаций другими методами (например, анализ трафика и радиопеленгация). На ранних этапах войны, особенно во время восьмимесячной «странной войны», немцы могли передавать большую часть своих сообщений с помощью наземных линий, и не было необходимости активно использовать радио. Это означало, что у Блетчли-Парка было некоторое время, чтобы накопить опыт сбора данных и начать расшифровку сообщений в различных радиосетях. Первоначально сообщения, зашифрованные Энигмой, были одной из главных причин, по которым немецкие воздушные силы обладали преимуществом, так как они больше использовали радио, но их операторы были плохо дисциплинированны.

Шифровальные машины стран Оси, расшифровка кодов которых послужила источником данных для «Ультра».

Энигма (без футляра)
Lorenz SZ42 со снятым кожухом
Часть японской шифровальной машины Purple

Германия

Энигма

«Энигма» относится к семейству электромеханических роторно-шифровальных аппаратов. Она реализовывала полиалфавитный шифр, который считался абсолютно надёжным с практической точки зрения в 1920, когда вариант коммерческой модели D был впервые использован немецкими военными. Немецкая армия, ВМС, ВВС, нацистская партия, гестапо и немецкие дипломаты — все использовали Энигму, в различных вариантах. Например, абвер (немецкая военная служба разведки) использовал четырёхроторную машину без коммутационной панели, а ВМС использовали управление ключами, отличное от армейского или применяемого в ВВС, что значительно усложняло криптоанализ сообщений. Каждый вариант требовал своего подхода с точки зрения криптоанализа. Коммерческие версии были не столь защищёнными; Дилли Нокс, ГК & CS, как говорят, взломали один из коммерческих вариантов ещё до войны. Германская военная машина Энигма впервые была взломана в декабре 1932 года польским Бюро шифров. После этого поляки читали сообщения, зашифрованные Энигмой до начала Второй мировой.[7] Но в 1939 немцы многократно усложнили свои системы, что привело к необходимости улучшения оборудования у поляков до такого уровня, какой они не могли себе позволить.[8] 25 июля 1939, всего за пять недель до начала Второй мировой войны, Польское бюро шифров передало все материалы и их методы для расшифровки данных своим французским и английским союзникам.[9] Математик — шифровальщик из Блетчли-Парка Гордон Велчман писал: Ультра никогда не достигла бы такого успеха, если бы мы не получили в последний момент от поляков информацию об устройстве Энигмы, операциях и процедурах, которые она использует".[10] Из опросов немецких криптографов, проведённых после войны, можно понять, что они допускали возможность взлома машины, но предполагали, что для этого потребуется недостижимо огромное количество ресурсов.[11] Лишь то, что поляки начали взлом Энигмы достаточно рано, позволило союзникам работать над этим после начала Второй мировой войны.[10]

Лоренц

Весной 1941 года немцы начали внедрять системы потокового шифрования сообщений по телетайпу для стратегических радиолиний точка-точка, которым англичане дали общее кодовое название Fish.[12] Использовалось несколько систем, основными были Lorenz SZ 40/42 (под кодовым названием Тунец) и Siemens & Halske T52 (под кодовым названием Осетр). Эти системы шифрования были также успешно взломаны. Для взлома использовали компьютеры Colossus, которые были первыми цифровыми программно-управляемыми электронно-вычислительными машинами.

Италия

Вступая в войну в июне 1940 года, итальянцы использовали книгу кодов для большинства своих военных сообщений. Исключением стал ВМФ Италии, который в начале 1941 г., начал использовать версию Хагелин, роторную шифровальную машину под названием C-38.[13] Она была взломана в 1941 году итальянским подразделением GC & CS Великобритании в Блетчли-Парке.[14]

Япония

На тихоокеанском театре военных действий японская шифровальная машина, которую американцы назвали «Purple», использовалась для передачи дипломатических сообщений высшего уровня. Она реализовала полиалфавитный шифр замены, но, в отличие от Энигмы, это не роторная машина, она основана на электрических шаговых переключателях. Машина была взломана спецслужбой американской армии SIS.

Расшифрованные сообщения Purple использовались не только на тихоокеанском театре военных действий. Примером могут служить подробные отчеты от посла Японии в Германии, которые шифровались на Purple. В эти отчёты было включено мнение посла о военной ситуации в Германии, её текущей стратегии и намерениях, отчеты о проверках (например, проверка качества обороны пляжей Нормандии) и доклады о длинных интервью с Гитлером.

Говорят, японцы получили Энигму ещё в 1937 году. Неизвестно, была ли она подарена их германскими союзниками или Япония приобрела коммерческую версию. Японцы не использовали её для передачи своих сообщений высшего уровня секретности, вместо этого они развивали собственные машины.

Распространение данных Ультра

Данные, полученные из перехвата радиоэлектронных сообщений армии и ВВС, декодировавшиеся в подразделении Hut 6, были объединены и структурированы подразделением Блетчли-Парка Hut 3 и изначально распространялись под кодовым словом «Бонифаций»,[16] означавшим, что они были получены от проверенного агента в Берлине. Данные по Энигме для ВМС, которыми занимался отдел Hut 8, были направлены через Hut 4 в британское адмиралтейство[17] и там были названы «HYDRO».[16] Кодовое слово Ультра начали использовать в 1941[18] по предложению командора Джефри Колпойса.

Армия и ВВС

Передача информации «Ультра» командирам и войскам союзников была связана с риском утечки. Ввиду этого сохранению в секрете информации и её источников уделялось большое внимание. Распространение информации «Ультра» заинтересованным полевым командирам проводила MI6, используя «Специальные подразделения связи» (SLU — Special Liaison Units), прикрепленные к основным командирам армии и ВВС. Процесс был организован и контролировался от имени MI6 капитаном Ф. В. Винтерботом. Каждое такое подразделение связи включало в себя разведчиков, связистов и криптографов. Его возглавлял офицер британской армии или британских воздушных сил, как правило, майор, называвшийся «Специальный офицер связи». Основной функцей офицера связи или его заместителя была передача информации «Ультра» командиру группы, к которой он был привязан, либо к другим штабным офицерам. В целях защиты Ультра были приняты специальные меры предосторожности. Офицер связи доставлял информацию получателю, находился при нём, пока информация не была изучена, затем забирал сообщение и уничтожал. К концу войны насчитывалось около 40 SLU по всему миру.[19] Стационарные SLU существовали в адмиралтействе, военном министерстве, министерстве авиации, RAF Fighter Command, стратегических ВВС США в Европе (Wycombe Abbey) и других стационарных штаб-квартирах в Великобритании. Эти подразделения имели постоянную связь с Блетчли-Парком при помощи телетайпов. Мобильные SLU были прикреплены к штаб-квартирам действующей армии и военно-воздушных сил, и использовали радиосвязь, чтобы получать разведывательные сводки. Первый мобильный SLU появился во время французской кампании 1940. SLU был прикреплён к британскому экспедиционному корпусу под командованием генерала Джона Стендиша Горта. Первыми офицерами связи были Роберт Гор-Браун и Хамфри Плауден.[20] Второй SLU в 1940-х годах был прикреплен к RAF Advanced Air Striking Force в Мо под командованием вице-маршала авиации Лиона Плайфаера. Этим SLU командовал командир эскадрильи Ф. В. Лонг.

Спецслужбы

В 1940 году началась подготовка к обработке информации BONIFACE (позже Ультра) в британских разведывательных службах. MI5 открыла «Специальное исследовательское подразделение В1 (б)» под управлением Герберта Харта. В MI6 эти данные обрабатывались «Отделом V», базировавшимся в Сент-Олбанс.[21]

Радио и криптография

Система связи была основана Ричардом Гамбир-Парри, который с 1938 по 1946 год был главой «Отдела VIII» в MI6, находившимся в Ваддон Холл в Бакингемшире. Сообщения Ультра от Блетчли-Парка отправлялись с помощью наземных линий связи в Отдел VII. Оттуда они при помощи радиопередатчика передавались в SLU. Элемент связи каждого SLU называли «Специальный коммуникационный блок» или SCU — «Special Communications Unit». Радиопередатчики были сконструированы в Ваддон Холл, в то время как приёмниками были National HRO, сделанные в США. SCU обладали высокой мобильностью, впервые такие устройства использовались в гражданских автомобилях «Паккард». Известны следующие SCU: [22] SCU1 (Ваддон Холл), SCU2 (Франция до 1940 года, Индия), SCU3 (Ханслоп парк) SCU5, SCU6 (возможно Алжир и Италия), SCU7 (учебное подразделение в Великобритании), SCU8, SCU9 (Европа после высадки союзников в Нормандии), SCU11 (Палестина и Индия), SCU12 (Индия), SCU13 и SCU14. Криптографический элемент каждого SLU доставлялся ВВС и был основан на машине TYPEX и шифре Вернама. Сообщения Ультра от операционно-разведывательного центра адмиралтейства Великобритании передавались кораблям в море с помощью радиосвязи и шифровались шифром Вернама.[23]

Использование разведданных

В большинстве расшифрованных сообщений не было достаточно важной информации, чтобы отправлять её военным стратегам или полевым командирам. Организация, интерпретация и распространение данных разведки, полученных из сообщений Энигмы и других источников, было сложным занятием. Американцы не признавали этого до нападения на Перл-Харбор, но после быстро изменили своё мнение.[24] В Блетчли-Парке хранилась огромная база всех перехваченных и расшифрованных сообщений.[25] Для каждого сообщения фиксировали радиочастоту, дату и время перехвата и преамбулу, в которой содержались идентификатор сети, время отправки сообщения, позывной отправителя и приёмной станции. Это позволило связывать новые сообщения со старыми.[26] В базе содержался каждый человек, каждый корабль, всё оружие, каждый технический термин и повторяющиеся технические фразы, военный жаргон, которые могли быть использованы как подсказки.[27] Первое сообщение Энигмы было расшифровано поляками на ПК Бруно 17 января 1940 года (сообщение было передано тремя месяцами раньше). К началу битвы за Францию (10 мая 1940 года) немцы сделали значительные изменения в устройстве Энигмы. Тем не менее, криптоаналитики Блетчли-Парка ожидали этого, и смогли совместно с ПК Бруно возобновить взлом сообщений с 22 мая, хотя зачастую с некоторой задержкой. Информация, получаемая из этих сообщений, была мало полезна в быстро развивающейся ситуации. Количество расшифрованных сообщений Энигмы росло постепенно с 1940. Получаемая информация полностью ограничивалась сообщениями Люфтваффе. Однако на пике битвы за Средиземноморье в 1941 году Блетчли-Парк расшифровывал ежедневно 2000 сообщений итальянской машины Хэгелин. Ко второй половине 1941 года расшифровывались 30 000 сообщений Энигмы в месяц, дойдя до 90 000 сообщений в месяц от Энигмы и Fish вместе.[13]

Некоторые конкретные примеры использования информации Ультра:

  • К концу 1940 г. был взломан код «Энигмы». В числе полученной информации были и сведения о подготовке вторжения в СССР, включая состав сил, направления ударов и время начала операции. Несмотря на риск раскрытия источника, сведения были переданы советскому правительству по дипломатическим каналам[28]. Однако Сталин не поверил в возможность нападения[29].
  • В начале 1942 г. группа в Блетчли-парке раскрыла код «Лоренц», применявшийся для кодирования сообщений высшего руководства Третьего рейха[28][30]. Первым практическим результатом этого успеха стал перехват планов наступления немцев в районе Курска летом 1943 г. Эти планы были немедленно переданы советскому руководству[28][Прим. 1]. Переданные СССР сведения содержали не только направления ударов на Курск и Белгород, но и состав и расположение атакующих сил, а также общий план операции «Цитадель»[30]. На этот раз руководство СССР отнеслось к британскому сообщению с должным вниманием и провело соответствующие оборонительные мероприятия. Немецкие планы были сорваны и в войне на Восточном фронте наступил перелом[30].

Сохранность источников

Союзники были серьёзно обеспокоены возможностью обнаружения странами «Оси» того факта, что Энигма была взломана. Англичане, как говорят,[31][32] были более дисциплинированы в принятии различных мер для защиты, чем американцы, и эта разница была поводом для трений между ними. Это было что-то вроде шутки в Дели: английская Ультра находилась в большом деревянном доме на землях Дома правительства. Защищали её деревянная заслонка на двери с колокольчиком и сидящий рядом сержант. И эту хижину не замечал никто. Американские данные хранились в большом кирпичном здании, окружённом колючей проволокой и охраняемом вооруженными патрулями. Люди, возможно, не знали, что конкретно там было, но они, конечно, думали, что это что-то важное и секретное. Чтобы замаскировать источник, из которого союзники получали информацию для нападений на корабли снабжения стран «Оси», направляющиеся в Северную Африку, отправлялись поисковые подводные лодки и самолеты. Эти искатели или их радиопередачи наблюдались вооруженными силами стран «Оси», которые в итоге приходили к выводу, что их корабли были обнаружены с помощью обычной разведки. Они предполагали, что было около 400 подводных лодок союзников в Средиземном море и огромный парк самолетов-разведчиков на Мальте. На самом деле было всего 25 подводных лодок и лишь три самолета.[13] К 1945 году большинство немецких сообщений можно было расшифровать за один или два дня, пока немцы оставались уверены в своей безопасности.[33] Если бы они имели веские основания подозревать, что машина была взломана, они сменили бы систему, заставляя криптоаналитиков союзных сил начать с нуля.

Послевоенное значение

До сих пор обсуждается влияние взлома союзниками Энигмы на ход Второй мировой войны. Кроме того, есть мнение, что вопрос должен быть расширен и включать в себя влияние Ультра не только на ход войны, но и на послевоенный период. Ф. В. Винтерботам, первый автор, осветивший влияние расшифровки Энигмы на ход Второй мировой войны, также сделал самую раннюю оценку послевоенного влияния Ультра, которое можно ощутить и в 21-м веке. «Пусть никто не обманывает себя телевизионными фильмами и пропагандой, которые показывают войну, как некий большой триумф.» — говорит Винтерботам в главе 3, «Это, по сути, очень односторонний взгляд на происходящее, и читатель должен задуматься могли […] ли […] мы выиграть [без] Ультра»[34]. Существует мнение, что если бы послевоенные политические и военные руководители были осведомлены о роли Ультра в победе союзников во Второй мировой войне, эти лидеры, возможно, были бы менее оптимистичны относительно военной ситуации после Второй мировой войны. Филипп Найтли предполагает, что Ультра, возможно, способствовала развитию холодной войны.[35] Существование Ультра не разглашалось западными союзниками. СССР, который мог знать о существовании Ультра из информации, полученной через Кима Филби и Энтони Бланта[35], имел повод для ещё большей подозрительности по отношению к своим бывшим военным союзникам

Напишите отзыв о статье "Ultra (криптоанализ)"

Примечания

  1. . Для передачи в СССР сведений об операции «Цитадель», полученных из расшифрованных сообщений Lorentz, британская разведка использовала подставную швейцарскую подпольную группу, известную советской разведке как Lucy. По легенде, созданной британской разведкой, эта группа располагала источником в верхах немецкого командования.

Напишите отзыв о статье "Ultra (криптоанализ)"

Примечания

  1. 1 2 Hinsley, Stripp, p. xx.
  2. Lewin, 2001, p. 64.
  3. The Hagelin C-38m (a development of the C-36) was the model used by the Italian Navy, see: [cipherweb.open.ac.uk/cgi-bin/cipher-demo/mobile/sms_stories_xml.py?phoneno=555&id=226&concepts=(HAGELIN) October 1941: British intelligence in the Mediterranean theatre.]
  4. Cited in the Imperial War Museum's 2003 exhibit «Secret War».
  5. Winterbotham, 2000, p. 229.
  6. Hinsley, 1996.
  7. Kozaczuk, 1984, pp. 81–92.
  8. Rejewski, 1984, pp. 242–43.
  9. Copeland, 2004, pp. 234, 235.
  10. 1 2 Welchman, 1984, p. 289.
  11. Bamford, 2001, p. 17.
  12. Gannon, 2006, p. 103.
  13. 1 2 3 Hinsley, 1993.
  14. Wilkinson, 1993, pp. 61–67.
  15. Bennett, 1999, p. 302.
  16. 1 2 West, 1986, p. 136.
  17. Beesly, 1977, p. 36.
  18. West, 1986, p. 162.
  19. Calvocoressi, 2001, pp. 78.
  20. West, 1986, p. 138.
  21. West, 1986, p. 152.
  22. Pidgeon, 2003.
  23. Beesly, 1977, p. 142.
  24. Northridge, 1993.
  25. [www.bletchleypark.org.uk/edu/archives/gccscoll.rhtm Bletchley Park Archives: Government Code & Cypher School Card Indexes], <www.bletchleypark.org.uk/edu/archives/gccscoll.rhtm>. Проверено 8 июля 2010. 
  26. Welchman (1984) p. 56
  27. Budiansky, 2000, p. 301.
  28. 1 2 3 [www.rutherfordjournal.org/article030109.html#section05 Rutherford journal: «Colossus: Breaking the German ‘Tunny’ Code at Bletchley Park»]
  29. Lewin, 2001, p. 104.
  30. 1 2 3 [www.historylearningsite.co.uk/william_tutte.htm William Tutte]
  31. Winterbotham, 2000, pp. 111, 152, 195, 211.
  32. [www.bletchleypark.org.uk/content/archive/oct1943.rhtm Bletchley park archives: October 1943 : Not all our own way], <www.bletchleypark.org.uk/content/archive/oct1943.rhtm>. Проверено 9 февраля 2011. 
  33. Ferris, 2005, p. 165.
  34. Winterbotham, 2000, p. 44.
  35. 1 2 Knightley, 1986, pp. 173–175.

Литература

  • Bamford, James (2001), Body of Secrets, Doubleday, ISBN 0-385-49907-8 
  • Bennett, Ralph (1999), Behind the Battle: Intelligence in the War with Germany (Pimlico: New and Enlarged ed.), London: Random House, ISBN 0-7126-6521-8 
  • Bertrand, Gustave (1973), Enigma ou la plus grande énigme de la guerre 1939–1945 (Enigma: The Greatest Enigma of the War of 1939–1945), Paris: Librairie Plon 
  • Beesly, Patrick (1977), Very Special Intelligence: The Story of the Admiralty's Operational Intelligence Centre 1939–1945, Sphere Books Limited, ISBN 0-7221-1539-3 
  • Budiansky, Stephen (2000), Battle of wits: The Complete Story of Codebreaking in World War II, Free Press, ISBN 978-0-684-85932-3  A short account of World War II cryptology which covers more than just the Enigma story.
  • Calvocoressi, Peter (2001), Top Secret Ultra, Kidderminster, England: M & MBaldwin, ISBN 978-0-947712-41-9 
  • Churchill, Winston (2005), The Second World War, Volume 2: Their Finest Hour (Penguin Classics ed.), с. 529, ISBN 978-0-14-144173-3 
  • Copeland, Jack (2004), "Enigma", in Copeland, B. Jack, The Essential Turing: Seminal Writings in Computing, Logic, Philosophy, Artificial Intelligence, and Artificial Life plus The Secrets of Enigma, Oxford: Oxford University Press, ISBN 0-19-825080-0 
  • Copeland, B. Jack (2006), Colossus: The Secrets of Bletchley Park's Codebreaking Computers, Oxford: Oxford University Press, ISBN 978-0-19-284055-4, OCLC [worldcat.org/oclc/238755360 238755360] 
  • Farago, Ladislas (1974), The game of the foxes: British and German intelligence operations and personalities which changed the course of the Second World War, Pan Books, ISBN 978-0-330-23446-7  Has been criticised for inaccuracy and exaggeration
  • Ferris, John Robert (2005), Intelligence and strategy: selected essays (illustrated ed.), Routledge, ISBN 978-0-415-36194-1 
  • Gannon, James (2002), Stealing Secrets, Telling Lies: How Spies and Codebreakers Helped Shape the Twentieth Century, Washington, D.C.: Brassey's, ISBN 978-1-57488-367-1  pp. 27-58 and passim
  • Gannon, Paul (2006), Colossus: Bletchley Park's Greatest Secret, London: Atlantic Books, ISBN 978-1-84354-331-2 
  • Gores, Landis (2008), [www.landisgores.com/ultra.html Ultra: I Was There], LuLu Publishing, Inc., <www.landisgores.com/ultra.html> 
  • Hanyok, Robert J. (2004), [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Holocaust/nsarep.pdf Eavesdropping on Hell: Historical Guide to Western Communications Intelligence and the Holocaust, 1939–1945], Center for Cryptographic History, National Security Agency, <www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Holocaust/nsarep.pdf> 
  • Hinsley, F.H. & Stripp, Alan, eds. (1993), Codebreakers: The inside story of Bletchley Park (OU Press paperback ed.), Oxford: Oxford University Press, ISBN 978-0-19-280132-6 
  • Hinsley, Francis Harry (1993), British intelligence in the Second World War, Cambridge: Cambridge University Press, ISBN 978-0-521-44304-3 
  • Hinsley, Sir Harry (1996), [www.cl.cam.ac.uk/research/security/Historical/hinsley.html The Influence of ULTRA in the Second World War], <www.cl.cam.ac.uk/research/security/Historical/hinsley.html>. Проверено 23 июля 2012.  Transcript of a lecture given on Tuesday 19 October 1993 at Cambridge University
  • Hunt, David (28 August 1976), "The raid on Coventry", The Times: 11 
  • Jones, R. V. (1978), Most Secret War, London: Book Club Associates, ISBN 978-0-241-89746-1 
  • Kahn, David (1997), The Codebreakers: The Comprehensive History of Secret Communication from Ancient Times to the Internet (2nd Revised ed.), New York: Simon & Schuster, ISBN 978-0-684-83130-5 
  • Kahn, David (29 December 1974), "Enigma Unwrapped: Review of F. W. Winterbotham's The Ultra Secret", New York Times Book Review: 5 
  • Kahn, David (1991), Seizing the Enigma: The Race to Break the German U-boat Codes, 1939–1943, Houghton Mifflin Co., ISBN 978-0-395-42739-2  is essentially about the solution of Naval Enigma, based on seizures of German naval vessels.
  • Knightley, Phillip (1986), The Second Oldest Profession, W.W. Norton & Co, ISBN 0-393-02386-9 
  • Kozaczuk, Władysław (1984), Enigma: How the German Machine Cipher was Broken, and how it was Read by the Allies in World War Two, edited and translated by Christopher Kasparek [a revised and augmented translation of W kręgu enigmy, Warsaw, Książka i Wiedza, 1979, supplemented with appendices by Marian Rejewski], Frederick, MD', University Publications of America, ISBN 978-0-89093-547-7  This is the standard reference on the crucial foundations laid by the Poles for World War II Enigma decryption.
  • Lewin, Ronald (2001), Ultra goes to War (Penguin Classic Military History ed.), London: Penguin Group, ISBN 978-0-14-139042-0  Focuses on the battle-field exploitation of Ultra material.
  • Mallmann-Showell, J.P. (2003), German Naval Code Breakers, Hersham, Surrey: Ian Allan Publishing, ISBN 0-7110-2888-5, OCLC [worldcat.org/oclc/181448256 181448256] 
  • McKay, Sinclair (2010), The Secret Life of Bletchley Park: The History of the Wartime Codebreaking Centre by the Men and Women Who Were There, London: Aurum Press Ltd, ISBN 978-1-84513-539-3 
  • Northridge, A. R. (1993), [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/kent-csi/vol9no4/html/v09i4a07p_0001.htm Pearl Harbor: Estimating Then and Now], Central Intelligence Agency, <www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/kent-csi/vol9no4/html/v09i4a07p_0001.htm>. Проверено 5 сентября 2010. 
  • Parrish, Thomas D (1991), The American codebreakers: the U.S. role in Ultra, Scarborough House, ISBN 978-0-8128-8517-0  This book, earlier published as The Ultra Americans, concentrates on the U.S. contribution to the codebreaking effort.
  • Pidgeon, Geoffrey (2003), The Secret Wireless War: The Story of MI6 Communications 1939–1945, [www.upso.co.uk UPSO Ltd], ISBN 1-84375-252-2, OCLC [worldcat.org/oclc/56715513 56715513] 
  • Rejewski, Marian, wrote a number of papers on his 1932 break into Enigma and his subsequent work on the cipher, well into World War II, with his fellow mathematician-cryptologists, Jerzy Różycki and Henryk Zygalski. Most of Rejewski’s papers appear inKozaczuk 1984
  • Rejewski, Marian (1984), "Summary of Our Methods for Reconstructing ENIGMA and Reconstructing Daily Keys, and of German Efforts to Frustrate Those Methods: Appendix C", in Kozaczuk, Władysław; Kasparek, Christopher & Frederick, MD, Enigma: How the German Machine Cipher Was Broken, and How It Was Read by the Allies in World War Two (2 ed.), University Publications of America, сс. 241–45, ISBN 978-0-89093-547-7 
  • Schlesinger, Arthur, Jr. (1992), "The London Operation: Recollections of a Historian", in Chalou, George C., The Secrets War: The Office of Strategic Services in World War II, Washington, DC: Government Printing Office, ISBN 978-0-911333-91-6 
  • Sebag-Montefiore, Hugh (2004), Enigma: the Battle for the Code (Cassel Military Paperbacks ed.), Orion Books, ISBN 978-0-304-36662-0, OCLC [worldcat.org/oclc/53122520 53122520]  This book focuses largely on Naval Enigma, includes some previously unknown information—and many photographs of individuals involved. Bletchley Park had been the author’s grandfather’s house before it was purchased for GC&CS.
  • Singh, Simon (1999), The Code Book: The Science of Secrecy from Ancient Egypt to Quantum Cryptography, London: Fourth Estate, ISBN 1-85702-879-1  This provides a description of the Enigma, as well as other codes and ciphers.
  • Smith, Michael (2007), Station X: The Codebreakers of Bletchley Park (Pan Books ed.), Pan Grand Strategy Series, London: Pan McMillan Ltd, ISBN 978-0-330-41929-1 
  • Welchman, Gordon (1984), The Hut Six story: Breaking the Enigma codes, Harmondsworth, England: Penguin Books, ISBN 0 14 00.5305 0  An early publication containing several misapprehensions that are corrected in an addendum in the 1997 edition.
  • Welchman, Gordon (1997), The Hut Six story: Breaking the Enigma codes, Cleobury Mortimer, England: M&M Baldwin, ISBN 9780947712341  New edition updated with an addendum consisting of a 1986 paper written by Welchman that corrects his misapprehensions in the 1982 edition.
  • West, Nigel (1986), GCHQ: The Secret Wireless War, 1900–86, London: Weidenfeld and Nicolson, ISBN 978-0-297-78717-4 
  • Wilkinson, Patrick (1993), "Italian naval ciphers", in Hinsley, F.H. & Stripp, Alan, Codebreakers: The inside story of Bletchley Park, Oxford: Oxford University Press, ISBN 978-0-19-280132-6 
  • Winterbotham, F.W. (2000), The Ultra secret: the inside story of Operation Ultra, Bletchley Park and Enigma, London: Orion Books Ltd, ISBN 978-0-7528-3751-2, OCLC [worldcat.org/oclc/222735270 222735270]  The first published account of the previously secret wartime operation, concentrating mainly on distribution of intelligence. It was written from memory and has been shown by subsequent authors, who had access to official records, to contain some inaccuracies.
  • Winton, John (1988), Ultra at Sea, Leo Cooper, ISBN 978-0-85052-883-1 

Отрывок, характеризующий Ultra (криптоанализ)

Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).