Унгер, Франц
| Франц Унгер | |
| нем. Franz Unger | |
 Франц Унгер. Литография Йозефа Крихубера | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
13 февраля 1870 (69 лет) |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Австро-Венгрия |
| Научная сфера: | |
| Систематик живой природы | ||
|
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Unger».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Unger&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI
| ||
Франц Унгер (Franz Unger, 1800—1870) — австрийский ботаник.
Биография
Изучал медицину в Граце, Праге и Вене, был с 1835 года профессором ботаники в Граце, а затем профессором физиологии растений в Венском университете. Унгер, хотя и находившийся под влиянием натурфилософской школы, принадлежит к тем творцам новой ботаники (П. де Кандоль, Р. Броун, Моль, Шлейден, Нэгели), которые, освободившись от господствовавшего в первой половине XIX столетия узкосистематического, или беспочвенного, спекулятивного направления, сделали важнейшие открытия и создали теории, на которых основывается современная научная ботаника. Учёная деятельность Унгера была весьма многосторонняя — «он способствовал развитию учения о клетках, физиологии и анатомии растений, трудился во всех областях, которые завоевала новая ботаника, из изучения ископаемых растений сделал отрасль новой научной ботаники и впервые выяснил морфолого-систематические отношения ископаемых флор к современному растительному миру» (Сакс). В 1826 году он наблюдал выхождение зооспор у водоросли Vaucheria (Ectosperma), «Die Metamorphose d. Ectosperma clavata» (Бонн, 1827) и впоследствии объяснил этот факт, как превращение растения в животное («Die Pflanze in Momente des Thierwerdens», Вена, 1843). Это ошибочное объяснение вполне понятно, если принять во внимание господствовавшие в то время натурфилософские воззрения. Не чужды этих воззрений и труды его по патологии растений («Die Exantheme der Pflanzen», 1833). Большую известность приобрел Унгер открытием семенных нитей в антеридиях мха Sphagnum («Die Anthere von Sphagnum-Flora», 1834). В своём, касающемся ботанической географии, труде: «Ueber den Einfluss des Bodens auf Vertheilung der Gewächse» (Вена, 1836) он говорит, что химический состав почвы имеет главное влияние на характер растительности. Систематика растений, по его мнению, должна быть основана на анатомических и физиологических признаках («Aphorismen z. Anatomie und Physiologie d. Pflanzen», 1838). Унгер был один из первых учёных, опровергнувших неправильное учение Шлейдена об образовании клеток; в своих трудах («Linnaea», 1841, «Bot. Zeit.» 1844, «Ueber d. meristimatischen Zellen», Вена, 1844) он доказывает, что клетки делятся, при чём делится содержимое их. В своём, лучшем для того времени, руководстве по анатомии и физиологии растений («Anatomie und Physiologie d. Pflanzen», Вена, 1855) он указал на сходство протоплазмы растений и «саркоды» низших животных; вообще в создании учения о клетках Унгером было сделано очень много. Кроме названного руководства им еще написаны: «Grundzüge d. Anatomie u. Physiologie d. Pflanzen» (Вена, 1846) и совместно с Эндлихером «Grundzüge der Botanik» (Вена, 1843), Идею, которой проникнута научная деятельность Унгера, он выразил следующими словами: «Органическое единство растительного мира, истекающее из развития наиболее сложных форм из самых простых». Из этого видно, что он был одним из предвозвестников эволюционной теории. «Чтобы понять, — говорит он во введении к своим фитопалеонтологическим работам, — растительный мир в его настоящем состоянии, необходимо изучить всё его развитие», и потому с большим, усердием Унгер предался изучению ископаемых растений и написал «Опыт истории растений» («Versuch einer Geschichte d. Pflanzenwelt», Вена, 1852). «Вид, который представляет современный растительный мир, не есть, — по его мнению, — лишь результат химических и климатических причин, но также и следствие предшествующих состояний (растительного мира)».
Труды
Капитальные работы Унгера по фитопалеонтологии: «Chloris protogaea» (Лпц., 1841—1847), «Synopsis plantarum fossilium» (1845); «Genera et species plantarum fossilium» (1858) и т. д. У. занимался также геологией, географией («Die versunkene Insel Atlantis», 1860; «Neu Holland in Europa», 1862; «Wissenschaftliche Ergehnisse einer Reise nach Griechenland etc.», 1862; «Die Insel Cypern», 1865; «Die Urwelt in ihren verschiedenen Bildungsperioden», 1856 и т. д.), популяризацией ботаники («Botanische Briefe», Вена, 1852) и ландшафтной живописью. Число его печатных трудов очень велико и касается всех отраслей ботаники.
Напишите отзыв о статье "Унгер, Франц"
Литература
- Унгер, Франц // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Унгер, Франц
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
