Цингер, Василий Яковлевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «V.J.Zinger»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Цингер.
Василий Яковлевич Цингер
Место рождения:

Москва

Место смерти:

Москва

Страна:

Российская империя

Научная сфера:

математика, ботаника, философия

Место работы:

Московский университет

Альма-матер:

Московский университет

Известен как:

доктор математики и почётный доктор ботаники; президент Московского математического общества

Систематик живой природы
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «W.J.Zinger».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=W.J.Zinger&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI
[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=12043-1 Персональная страница] на сайте IPNI

В русскоязычной ботанической литературе встречается также обозначение Zing.

Васи́лий Я́ковлевич Ци́нгер (30 января / 11 февраля 1836 — 16 февраля / 1 марта[1] 1907) — российский математик, доктор чистой математики, заслуженный профессор Императорского Московского университета (1888)[2]; автор ряда трудов по механике и геометрии, основатель геометрической школы Московского университета; один из основателей Московского математического общества (1864), позже его президент (1886—1891). Декан физико-математического факультета (1876—1878, 1880—1885), проректор Московского университета (1878—1880).

Василий Яковлевич известен и как ботаник: он занимался систематикой растений, написал несколько значительных работ по флоре Средней России. За свои ботанические труды Цингер был отмечен званием почётного доктора ботаники.

Цингер — автор нескольких научно-философских сочинений, представитель направления, которое позже получило название Московская философско-математическая школа.

В. Я. Цингер — старший брат Николая Яковлевича Цингера (1842—1918), астронома и геодезиста, профессора, члена-корреспондента Императорской Санкт-Петербургской академии наук, одного из руководителей Русского географического общества.





Краткая биография

Василий Цингер родился в семье Якова Христиановича Цингера, сына управляющего больницей, и Анны Васильевны, урождённой Волковой, дочери московского купца[3][4]. Яков Христианович был учителем математики, зарабатывал на жизнь частными уроками[5]. Когда Василию было 11 лет, его отец скончался, оставив вдову с тремя детьми (Василий был старшим из детей, а Николай, будущий астроном — младшим)[6]. Ещё при жизни отца Василий стал жить у своего деда по отцовской линии — Христиана Ивановича Цингера (нем. Zinger), немца, переехавшего из Германии в Москву в XVIII веке, в течение многих лет служившего экономом (управляющим) Голицынской больницы (ныне Голицынский корпус Городской клинической больницы № 1 на Ленинском проспекте) и получившего за добросовестную службу звание потомственного дворянина (известно, что во время Отечественной войны 1812 года, когда Москву заняли войска Наполеона, он остался в больнице один и сумел не допустить её разграбления, а также сберёг оставленные ему на хранение больничные деньги). Христиан Иванович был лютеранином, но его дети (все они родились уже в Москве) и внуки были православного вероисповедания и с рождения принадлежали к русскому дворянству[3][4].

Образование

Среднее образование Василий Цингер получил в Первой Московской гимназии. Вспоминая позже те годы, Василий Яковлевич отзывался о воспитательной системе с полным неодобрением, считая преподавание в гимназии формальным и скучным; по его собственному признанию, в младших классах он учился плохо и ничем не интересовался. В более старших классах преподавание улучшилось, и примерно с 15 лет он стал учиться гораздо лучше, поражая учителей своей прекрасной памятью, быстротой соображения и самостоятельностью мышления[3][6]. Он окончил гимназию в 1853 году с правом поступления без экзамена в университет[7].

После гимназии Цингер поступил на физико-математический факультет Московского университета. Сначала он учился там как казённокоштный студент и жил в университетском интернате, но позже не выдержал условий такого существования и переселился к матери. Известно, что Цингер подрабатывал в эти годы частными уроками[6]. Среди преподавателей Цингера можно выделить двух профессоров, математиков и механиков, — Николая Дмитриевича Брашмана (1796—1866), автора одного из лучших для своего времени курса аналитической геометрии[8], и Августа Юльевича Давидова (1823—1886), который во времена учёбы Цингера был профессором по кафедре прикладной математики и читал курс теории вероятностей и её приложений[6].

Весной 1857 года Цингер окончил университет, через год был оставлен в университете для усовершенствования в науках на два года, после окончания этого срока был оставлен ещё на год[6].

В 1862 году Цингер защитил магистерскую диссертацию на тему «Способ наименьших квадратов», в этом же году он был избран советом Московского университета на штатную должность доцента по кафедре чистой математики. В 1867 году защитил докторскую диссертацию (тема «О движении свободной жидкой массы»)[5].

Преподавательская деятельность

Свою преподавательскую деятельность Цингер начал в 1862 году с чтения курсов математической физики и теории света[9] и продолжал её по 1899 год. До 1871 года он был экстраординарным профессором, затем ординарным, а с 1888 года — заслуженным профессором чистой математики[5].

Цингером в разные годы были прочитаны курсы лекций по многим разделам математики: дифференциальному исчислению, высшей алгебре, аналитической геометрии, теоретической механике. Сам Цингер выделял курс по проективной геометрии («синтетической», или «новой» геометрии): именно им этот раздел математики был введён в университете в качестве самостоятельного предмета. Лекции Цингера были оригинальными, наглядными, тщательно продуманными, они хорошо запоминались, всегда привлекали большое число слушателей[6].

Интересно наблюдение, сделанное Николаем Егоровичем Жуковским (1847—1921), будущим «отцом русской авиации», во время учёбы в Московском университете (1864—1868). Лекции по механике в этот период читали параллельно и Василий Яковлевич Цингер, и профессор Фёдор Алексеевич Слудский (1841—1897); преподавание предмета Цингером было наглядным, геометрически ясным, в то время как изложение материала Слудским было исключительно абстрактным, происходило только на языке формул, без каких-либо геометрических иллюстраций. Жуковский очень высоко ценил обоих преподавателей, но, став преподавателем сам, всегда оставался последователем именно наглядного метода Цингера[10]. В своём выступлении в апреле 1908 года на вечере, посвящённом памяти Василия Яковлевича, он говорил: «Своей любовью к образному геометрическому мышлению Цингер увлекал молодых механиков, направляя их труды по тому пути, по которому следовали великие геометры Ньютон, Пуансо, Понселе, Шаль»[6].

Слева — Константин Алексеевич Андреев, справа — Алексей Константинович Власов

В 1888 году Цингер перевёл на русский язык труд французского геометра Мишеля Шаля (1793—1880) «Исторический обзор происхождения геометрических методов». Идеи Шаля, а также немецкого геометра Якоба Штейнера (1796—1863) Цингер развивал и в своих лекциях[6].

Цингером была создана научная школа московских учёных-геометров. В неё можно включить как Константина Алексеевича Андреева (1848—1921) и Алексея Константиновича Власова (1868—1922), занимавшихся проективной геометрией, так и учёных в области дифференциальной геометрии Болеслава Корнелиевича Млодзиевского (1858—1923) и Дмитрия Фёдоровича Егорова (1869—1931)[6].

Слева — Дмитрий Фёдорович Егоров, справа — Болеслав Корнелиевич Млодзиевский
Изящество изложения и глубина научных идей привлекали к Цингеру много учеников… Одна из существеннейших особенностей лекций Цингера заключалась в том, что в них он привлекал внимание своих слушателей… на руководящие идеи и заставлял ясно усваивать различие между внутренним смыслом каждого вопроса или метода и теми установившимися… приёмами и преобразованиями, которые составляют как бы внешнюю оболочку чистого умозрения.

— Из статьи, посвящённой В. Я. Цингеру, в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона[5]

Научно-организационная деятельность

Одновременно с преподавательской деятельностью Цингер избирался на различные должности: с 1870 года по 1876 год он трижды избирался секретарём факультета[6], с 1870 года по 1876 год он был также членом университетского суда[5]. С июня 1876 года по февраль 1878 года Цингер — декан физико-математического факультета. С февраля 1878 года по март 1880 года — на должности проректора Московского университета, но в марте 1880 года подал в отставку. В июне 1880 года Цингер снова был избран деканом физико-математического факультета и пребывал на этой должности по октябрь 1885 года[6]. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорится, что Цингер был «во всё время своей университетской деятельности одним из наиболее уважаемых членов профессорской коллегии»[5].

В марте 1892 года, уже прекратив по состоянию здоровья свою деятельность в университете, Цингер стал директором Александровского коммерческого училища — это была последняя должность, которую он занимал. Василий Яковлевич планировал создать новый школьный учебник по геометрии, но эта идея так и осталась нереализованной, как и некоторые другие его планы, связанные с училищем. В 1898 году Цингер подал в отставку[5][6].

Увлечение ботаникой

Всю свою молодость Василий Яковлевич провёл в Москве, вдалеке от природы (по его собственным рассказам, он с трудом отличал рожь от овса), но после того, как женился и стал проводить свободное время в имении жены в деревне Мелеховка Тульской губернии (сейчас — Ясногорского района Тульской области), он заинтересовался ботаникой; в первую очередь этому способствовали, по его собственному признанию, совместные прогулки и беседы с Николаем Николаевичем Кауфманом (1834—1870), профессором ботаники Московского университета, автором знаменитого определителя «Московская флора». Александр Васильевич, сын Василия Яковлевича, позже приводил слова отца: «Когда я посмотрел, как Кауфман собирает и исследует растения, когда я послушал его рассказы, у меня точно открылись глаза: и трава, и лес, и почва представились мне в совершенно новом свете, полные самого глубокого интереса»[11].

Постепенно это увлечение переросло в серьёзные научные занятия. В 1877 году Цингером совместно с ботаником Дмитрием Александровичем Кожевниковым (1858—1882) было начато планомерное изучение флоры Тульской губернии. Результатом этих работ стал «Очерк флоры Тульской губернии» (1880)[9].

В июле 1882 года Цингер и ботаник Дмитрий Иванович Литвинов (1854—1929, будущий хранитель ботанического музея Российской Академии наук на протяжении тридцати с лишним лет) исследовали урочище Галичья гора — известняковые скалы на правом берегу реки Дон (сейчас эта территория входит в Задонский район Липецкой области). Цингер и Литвинов, по воспоминаниям местного лесничего, собирались пробыть здесь всего полдня, но увиденное изменило их планы, и они задержались. Из дневника Литвинова следует, что они с Цингером внимательно исследовали гору, а «…через несколько дней, на обратном пути, мы … опять обошли [гору] и затем поехали вниз по Дону. Брали с собой мы далеко не всё, а наиболее интересное. Остальное Цингер записывал… В следующие годы я и Цингер несколько раз, в разное время года, побывали на горе». Ими были обнаружены нехарактерные для Восточно-Европейской равнины растения, в том числе 17 видов, о которых ранее было известно лишь по находкам в субальпийских и альпийских поясах Средиземноморья, Кавказа, Алтая и Сибири, среди них шеверекия подольская, лапчатка донская, костенец степной, бурачок Гмелина, хвойник двухколосковый, володушка серповидная, полынь шелковистая и полынь армянская, колокольчик алтайский, крупка сибирская, солонечник узколистый, ломонос цельнолистный[12]. Исследования, проведённые Цингером и Литвиновым на Галичьей горе, были продолжены другими учёными (среди которых был и сын Василия Цингера, Николай Васильевич Цингер[13]), показавшими, что это место относится к северо-донскому району реликтовой растительности, сохранившейся с доледниковой эпохи. В 1925 году здесь был организован заповедник Галичья гора[14].

Ещё один ботаник, с которым Василий Яковлевич поддерживал отношения, — Рудольф Эрнестович Траутфеттер (1809—1889), профессор Дерптского университета; его Цингер считал одним из лучших знатоков российской флоры[4].

Всего Цингером было написано пять ботанических работ, в том числе опубликованный в «Учёных записках Московского университета» за 1885 год обширный (объёмом более более пятисот страниц) «Сборник сведений о флоре Средней России». В этом труде, над которой Цингер работал восемь лет, обобщены сведения по флоре пятнадцати губерний, приводится перечень 1749 видов растений с указанием их распространения. Для организации сбора сведений Цингер применил новаторский приём, активно переписываясь с большим числом любителей природы на местах и получая от них обширные гербарные материалы[6][9]. «Нет надобности быть специалистом, чтобы с успехом и пользою заниматься исследованием отечественной флоры; для этого нужна та любовь к делу и охота, которая превращает немалый и не всегда лёгкий труд собирания и определения растений в привычное любимое занятие и мало-помалу из простого любителя делает опытного знатока… — позже писал он в предисловии к своему „Сборнику сведений…“. — Хороших руководств по местным флорам и быть не может, пока при помощи того же любительского труда не будет собран необходимый для этого фактический материал»[15].

Гербарий В. Я. Цингера, частично собранный им собственноручно, а большей частью составленный из коллекций многочисленных корреспондентов, послужил документальным материалом не только ему самому для «Сборника сведений о флоре Средней России», но и другим ботаникам — в том числе Петру Феликсовичу Маевскому (1851—1892) для составления первого издания его «Флоры Средней России» (1892). Сейчас этот гербарий хранится в Отделе Восточной Европы в Гербарии Московского университета.

Впоследствии Цингер был отмечен званием почётного доктора ботаники: звание ему было присвоено Дерптским университетом. Это редчайший случай, когда одному лицу была присуждена столь высокая научная степень по столь не близким наукам, как математика и ботаника[11].

В конце 1898 года Цингер поселился в своём имении в Тульской губернии и большую часть оставшихся лет жизни посвятил изучению растений[5].

В честь В. Я. Цингера

В честь Василия Яковлевича Цингера в 1946 году назван род злаков Zingeria P.A.Smirn. — Цингерия[16]. Род интересен тем, что у одного из его представителей, цингерии Биберштейна (Zingeria biebersteiniana), наблюдается крайне низкое число хромосом (2n = 4): это наименьшее число хромосом, которое встречается у высших растений — во всём мире известно всего несколько таких видов[17].

В честь В. Я. Цингера назван также вид растений из рода Астрагал — Astragalus zingeri Korsh., 1890 (Астрагал Цингера), — эндемик Поволжья; редкий вид, занесённый в Красную книгу России[18].

Московское математическое общество

Основная статья: Московское математическое общество

Василий Яковлевич Цингер был одним из организаторов Московского математического общества. Оно возникло в сентябре 1864 году как научный кружок преподавателей математики (большей частью из Московского университета), объединившихся вокруг профессора Николая Дмитриевича Брашмана. Изначальной целью общества было знакомство друг друга посредством оригинальных рефератов с новыми работами в различных областях математики и смежных наук — как собственными, так и других учёных; но уже в январе 1866 года, когда была подана просьба об официальном утверждении Общества, в его уставе была записана существенно более амбициозная цель: «Московское математическое Общество учреждается с целью содействовать развитию математических наук в России». Официально Общество было утверждено в январе 1867 года[19].

С самого начала Цингер взял на себя обязанности секретаря и вёл протоколы собраний, Брашман был избран первым президентом общества, вице-президентом — Август Юльевич Давидов. После смерти Брашмана, последовавшей в 1866 году, Давидов был избран президентом (поскольку официально Общество было утверждено только в 1867 году, в литературе в качестве первого президента иногда указывается не Брашман, а Давидов[20]), Цингер — вице-президентом Общества. В 1886 году, после смерти Давидова, Василий Яковлевич Цингер стал президентом Общества; он занимал этот пост до 1891 года, после чего попросился в отставку по состоянию здоровья[6][19].

Для публикации докладов, прочитанных на заседаниях, был организован журнал «Математический сборник», его первый номер вышел в 1866 году; многие важные работы Цингера были напечатаны именно в нём[19]. Через четыре года после смерти Цингера, в 1911 году, вышел 28-й том «Математического сборника», первый выпуск которого был посвящён памяти В. Я. Цингера; в журнале было опубликовано пять статей о трудах Василия Яковлевича в области математики, механики, философии и ботаники, а также о его жизни и деятельности в целом[21].

Московская философско-математическая школа

Основная статья: Московская философско-математическая школа

Василий Цингер — один из ранних представителей тех деятелей российской философской мысли второй половины XIX — начала XX века, которые известны под собирательным названием Московская философско-математическая школа. Это направление в философии возникло на базе Московского математического общества и наиболее ярко проявилось в работах коллег Цингера по Московскому университету — профессоров Николая Васильевича Бугаева (1837—1903) и Павла Алексеевича Некрасова (1853—1924)[3].

Идеи Московской философско-математической школы были направлены на разрешение классических социологических антагонизмов «индивид — общество» и «свобода — необходимость» с помощью иных оснований, нежели в позитивистской и материалистической социологии, а именно с помощью аритмологии (теории прерывистых функций и множеств) и теории вероятностей, а также особой персоналистической социальной антропологии, в которой человек рассматривался (по Бугаеву) как живая духовная единица, «самостоятельный и самодеятельный индивидуум»[22].

Цингер — автор нескольких публичных речей научно-философского содержания, о которых в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона сказано, что они «равно замечательны глубиною научных основоположений, строго логическим построением доводов и искренностью исповедания убеждений автора»[5]. Цингер был сторонником идей Иммануила Канта, работы которого изучал в подлиннике[6].

С речью «Точные науки и позитивизм», Цингер выступал на торжественном акте Московского университета в 1874 году. В 1875 году в Политехническом музее им была прочитана лекция «Об отношении математического познания к наукам опытным и философским»[6].

Ещё в одной работе, «Недоразумения во взглядах на основания геометрии», Цингер разбирает взгляды различных учёных на основания геометрии и высказывает мнение, что достоверность, определённость и точность этих оснований не могут быть показаны, если основываться на эмпиризме, то есть признавать чувственный опыт единственным источником знаний. Эмпиризм, по мнению Цингера, может скорее разрушить эти основания, поскольку они имеют характер идеальный, априорный, независимый от опыта, представляя собой в определённом смысле неотъемлемые качества человеческой способности созерцания[3]. В 1894 году Цингер выступил с этой работой на IХ съезде русских естествоиспытателей и врачей[5].

Анализ с его непрерывными функциями как средство борьбы против революционных теорий

При советской власти эта философская школа в связи с так называемым «Делом Промпартии» (1930) и разгромом научной статистики (первая «волна» — после демографической катастрофы, вызванной голодом 1932—1933 годов, вторая «волна» — после «неправильной» переписи 1937 года) была объявлена реакционной. Вот что, к примеру, было написано в выпущенной в 1931 году брошюре «На борьбу за диалектическую математику»: «Эта школа Цингера, Бугаева, Некрасова поставила математику на службу реакционнейшего „научно-философского миросозерцания“, а именно: анализ с его непрерывными функциями как средство борьбы против революционных теорий; аритмологию, утверждающую торжество индивидуальности и кабалистики; теорию вероятностей как теорию беспричинных явлений и особенностей; а всё в целом в блестящем соответствии с принципами черносотенной философии Лопатина — православием, самодержавием и народностью». В опубликованной в 1938 году статье «Советская математика за 20 лет» говорилось об «отрицательном значении для развития науки реакционных философских и политических тенденциях в московской математике (Бугаев, П. Некрасов и др.)»[23]. В последующие годы об идеях Московской философско-математической школы в советской литературе практически не упоминалось[3]. Характерно, что в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона имеется обширная статья о В. Я. Цингере, в то время как в Большой советской энциклопедии статьи о нём нет вовсе.

В конце XX века к идеям школы Н. В. Бугаева учёные снова стали проявлять существенный интерес; связано это в том числе и с тем, что многие идеи этой школы, как теперь становится понятно, получили дальнейшее развитие, а представители этой школы были одними из родоначальников системного подхода в естественных науках[3].

Опытные данные сами по себе, вследствие неизбежного недостатка точности, настолько податливы, что всегда могут быть приноровлены и к неевклидовой и ко всякой другой геометрии, а из этого ещё с большей ясностью обнаруживается, что достоверность аксиом не может ни подтверждаться, ни опровергаться посредством опытной проверки.

— Цингер В. Я. Недоразумения во взглядах на основания геометрии[3]

Научные работы

Работы Василия Яковлевича Цингера относятся к различным областям физико-математических знаний: это и чистая математика, и прикладная математика, и механика (в том числе небесная механика), и гидродинамика[6]. Среди них[5]:

  • Способ наименьших квадратов. — М.: 1862.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v1/i1/p163 Об относительном движении брошенной точки] // Математический сборник : журнал. — М., 1866. — Т. 1, № 1. — С. 163—172.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v2/i3/p155 О движении свободной жидкой массы] // Математический сборник : журнал. — М., 1867. — Т. 2, № 3. — С. 155—188.
  • Построение кривой третьего порядка по девяти данным точкам. — 1868.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v4/i1/p23 Об основной теореме высшей геометрии] // Математический сборник : журнал. — М., 1869. — Т. 4, № 1. — С. 23—26.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v5/i4/p414 Вращательное движение жидкого эллипсоида с изменением вида] // Математический сборник : журнал. — М., 1872. — Т. 5, № 4. — С. 414—419.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v6/i3/p265 Об одном случае равновесия жидкости] // Математический сборник : журнал. — М., 1873. — Т. 6, № 3. — С. 265—273.
  • Высшая алгебра. — М.: 1874.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v7/i3/p408 О геометрическом значении неравенств] // Математический сборник : журнал. — М., 1875. — Т. 7, № 3. — С. 408—418.
  • По поводу одного случая minimum. — 1891.
  • Элементарная теория эллиптического движения планет. — 1891.
  • [mi.mathnet.ru/rus/msb/v16/i2/p317 К вопросу о точке наименьшего расстояния] // Математический сборник : журнал. — М., 1892. — Т. 16, № 2. — С. 317—341.
Некоторые из ботанических работ Цингера
  • Кожевников Д. А., Цингер В. Я. Очерк флоры Тульской губернии // Труды Санкт-Петербургского общества естествознания. — СПб, 1880. — Т. 2, № 1.
  • Сборник сведений о флоре Средней России. — 1886.
Философские работы
  • Точные науки и позитивизм. — М., 1874.
  • Об отношении математического познания к наукам опытным и философским. — 1875.
  • Недоразумения во взглядах на основания геометрии. — М., 1884.
Наука и истинное знание не должны быть рабами опыта, они должны над ним господствовать и заставить его служить своим задачам. Верно то, что наука должна руководиться не материальными, а идеальными стремлениями, но ещё вернее то, что она основывается не на материальных, а на идеальных началах. Высшие качества науки — это ясность, простота, искренность и добросовестность мысли; светоч науки — это идеал истины. Но наука есть только одна из сторон духовного бытия и жизни человека; тот же идеал истины является с других сторон, то как идеал красоты и гармонии, то как идеал добра и чести, правды и человеколюбия; это один и тот же идеал, — тот, перед которым мы все без различия возрастов и положений, без различия взглядов и убеждений, без различия заслуг и талантов благоговейно преклоняемся, как перед идеалом божественной мудрости и любви!"

— Цингер В. Я. Недоразумения во взглядах на основания геометрии[3]

Семья

Василий Яковлевич был женат трижды. Его первая жена — Магдалина Ивановна Раевская[3], родная сестра Ивана Ивановича Раевского (1835—1891), помещика, общественного и земского деятеля, близкого друга Льва Николаевича Толстого[24]. Цингер и Раевская поженились в 1865 году[3]. Известно, что их семейная жизнь складывалась очень счастливо[9].

Их сыновья, подобно своему отцу, стали видными учёными, при этом, как и Василий Яковлевич, занимались ботаникой — старший сын профессионально, а младший как любитель. Старший сын, Николай (1865—1923), был ботаником-систематиком, профессором Ново-Александрийского института сельского хозяйства и лесоводства (сейчас — Харьковский государственный аграрный университет имени В. В. Докучаева); лауреатом Премии имени В. И. Ленина за 1928 год (посмертно)[9]. Другой сын, Александр (1870—1934), был физиком, педагогом; известен как автор множества учебников и учебных пособий по физике (к примеру, учебника «Начальная физика», который долго время был основным учебным пособием в школе по своей теме и в период с 1919 года по 1931 год переиздавался 20 раз); его перу также принадлежит книга «Занимательная ботаника», вышедшая в 1927 году и с тех пор много раз переиздававшаяся[9]. Интересно, что при работе над своей «Занимательной ботаникой» Александр Васильевич активно пользовался «Флорой Средней России» Маевского[25] — книгой, в значительной мере основанной на «Сборнике сведений о флоре Средней России» самого Василия Яковлевича[15].

Известно также о дочери Василия Яковлевича, Елизавете Васильевне, в замужестве Ризкиной. Софья Андреевна Толстая, жена Льва Толстого, в одном из писем мужу сообщает, что Елизавета Васильевна приезжала к ней в гости с двумя сыновьями. В своём дневнике за 1910 год Толстая так пишет о ней: «Она не глупая и образованная, но чуждая своим материализмом и учёностью»[26].

В 1888 году Магдалина Ивановна скоропостижно скончалась[3].

Вскоре Василий Яковлевич женился на Екатерине Алексеевне Летниковой, дочери профессора Императорского Московского технического училища Алексея Васильевича Летникова (1837—1888), с которым Цингер был в своё время весьма дружен.

От второго брака у Василий Яковлевич было несколько детей[3], среди них:

Екатерина Алексеевна страдала пороком сердца, часто болела и скончалась в 1903 году.

Незадолго до смерти Цингер женился в третий раз и снова стал жить в Москве, занимаясь воспитанием своих малолетних детей.

Кончина

В конце зимы 1907 года Цингер заболел воспалением лёгких и 16 февраля (1 марта по новому стилю[1]) скончался.

Отпевание состоялось в университетской церкви на Моховой (Цингер был православного вероисповедания).

Василий Яковлевич Цингер похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве[6] (участок 10; тот угол участка, который находится ближе к Храму Воскресения Словущего).

Не обилием учёных трудов стяжал профессор Цингер свою известность, а характером этих трудов. Всё, что он писал, при глубине содержания отличалось ясностью, законченностью и конкретностью формы. Есть математические работы, которые, раз прочитанные, запоминаются навсегда подобно тому, как картина знаменитого художника, мельком виденная в картинной галерее, со всей отчётливостью рисуется потом в воображении. К такого рода работам относятся сочинения В. Я. Цингера… В этом направлении старались работать и его ученики, как математики, так и механики… Мы чествуем память математика, которого по справедливости можно назвать главой русской геометрической школы.

— Из речи Николая Егоровича Жуковского на вечере, посвящённом памяти Цингера, в апреле 1908 года[6][9]

Памятные места

Известно, что в 1860-х годах Василий Яковлевич Цингер жил в Москве в Малом Козихинском переулке и в доме Стрешневых в Камергерском переулке,[28] а в начале 1890-х — на Малой Бронной улице[29].

Напишите отзыв о статье "Цингер, Василий Яковлевич"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Дата смерти 16 февраля 1907 года (что соответствует 1 марта по новому стилю) приведена согласно надписи на надгробном памятнике, а также согласно изданию Лёвшин Л. В. Деканы физического факультета… (см. раздел Литература). В то же время в [mi.mathnet.ru/rus/msb/v26/i4/p629 протоколе заседания Московского математического Общества от 27 февраля 1907 года] в качестве даты смерти указано 17 февраля.
  2. ↑ [letopis.msu.ru/peoples/1055 Цингер Василий Яковлевич - Летопись Московского университета]
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Годин А. Е. Развитие идей Московской философско-математической школы (см. раздел Литература)
  4. ↑ 1 2 3 [eiprd.ru/site.php?mode=change_page&site_id=223&own_menu_id=30505&curent_page=6 Цингер Василий Яковлевич: информация на сайте Астраханской областной немецкой культурной автономии «Единство»] (недоступная ссылка с 21-05-2013 (3992 дня))  (Проверено 12 октября 2009)
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Цингер, Василий Яковлевич — статья из ЭСБЕ (см. раздел Ссылки).
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Лёвшин Л. В. Деканы физического факультета… (см. раздел Литература)
  7. ↑ Гобза Г. Столетие Московской 1-й гимназии. 1804—1904 гг. Краткий исторический очерк. — М.: Синодальная типография, 1903.
  8. ↑ Брашман Николай Дмитриевич // Москва: Энциклопедия / глав. ред. С. О. Шмидт. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — ISBN 5-85270-277-3.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Королёв А. Г. [www.tula-oblast.ru/greatpeople/naturalsciences/naturalsciences16.php Династия учёных Цингер] // Тула и Тульская область : сайт.  (Проверено 8 октября 2009)
  10. ↑ [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/aviaciya_i_kosmonavtika/ZHUKOVSKI_NIKOLA_EGOROVICH.html Жуковский, Николай Егорович] — статья из энциклопедии Кругосвет  (Проверено 16 октября 2009)
  11. ↑ 1 2 Цингер А. В. Предисловие автора к четвёртому изданию // Занимательная ботаника / Под ред. и с дополнениями С. С. Станкова. — Пятое издание. — М.: Государственное издательство «Советская наука», 1951. — С. 5—8. — 249 с. — 60 000 экз.
  12. ↑ [www.zadonsk.net/content/view/18/32/ Яковлев А. Заповедник «Галичья гора»] — статья на информационном сайте города Задонска  (Проверено 30 октября 2009)
  13. ↑ [www.vsu.ru/dept/science/scidept/galgor/history.html История заповедника «Галичья гора»] (недоступная ссылка с 21-05-2013 (3992 дня) — история, копия) на сайте Воронежского государственного университета  (Проверено 30 октября 2009)
  14. ↑ Галичья гора — статья из Большой советской энциклопедии.
  15. ↑ 1 2 Маевский П. Ф. Флора средней полосы европейской части России. — 10-е исправленное и дополненное издание. — М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006. — С. 2—12. — 600 с. — 5000 экз. — ISBN 5-87317-321-5.
  16. ↑ [www.biologie.uni-hamburg.de/b-online/delta/grass/www/zingeria.htm L. Watson, M. J. Dallwitz. Grass Genera of the World. Zingeria] (англ.)  (Проверено 8 октября 2009)
  17. ↑ Цвелёв Н. Н. Семейство злаки (Poaceae, или Gramineae) // Жизнь растений. В 6-ти т. / Гл. ред. А. Л. Тахтаджян. — М.: Просвещение, 1981. — Т. 6. Цветковые растения. / Под ред. А. Л. Тахтаджяна. — С. 341—378. — 543 с. — 300 000 экз.
  18. ↑ [www.sevin.ru/redbooksevin/index.html?contentp/178.html Астрагал Цингера в базе данных «Красная книга Российской Федерации»] на сайте Института проблем экологии и эволюции имени А. Н. Северцова РАН  (Проверено 5 ноября 2009)
  19. ↑ 1 2 3 Демидов С. С., Тихомиров В. М., Токарева Т. А. [mms.math-net.ru/history.php История Московского математического общества] // Московское математическое общество : официальный сайт.  (Проверено 11 октября 2009)
  20. ↑ Давидов Август Юльевич // Москва: Энциклопедия / глав. ред. С. О. Шмидт. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — ISBN 5-85270-277-3.
  21. ↑ [www.mathnet.ru/php/archive.phtml?jrnid=sm&wshow=issue&year=1911&volume=28&volume_alt=&issue=1&issue_alt=&option_lang=rus Оглавление 1-го номера 28-го тома Математического сборника (1911)]  (Проверено 21 октября 2009)
  22. ↑ Прасолов М. А. [www.jourssa.ru/2007/1/3aPrasolov.pdf Цифра получает особую силу (Социальная утопия Московской философско-математической школы)] // Журнал социологии и социальной антропологии : журнал. — 2007. — Т. X, № 1. — С. 38—48.  (Проверено 20 октября 2009)
  23. ↑ [mi.mathnet.ru/rus/umn/y1938/i4/p3 Советская математика за 20 лет] // Успехи математических наук : журнал. — М., 1938. — № 4. — С. 3—13.
  24. ↑ Новиков А. М. [proceedings.usu.ru/?base=mag/0008 (03_04-1998)&doc=../content.jsp&id=a13&xsln=showArticle.xslt Зима 1889/1890 гг. в Ясной Поляне (Картины Яснополянской жизни в 1890-х годах)] // Известия Уральского государственного университета : журнал. — Екатеринбурге, 1998. — № 8.  (Проверено 20 октября 2009)
  25. ↑ Станков С. С. О «Занимательной ботанике» и её авторе // [vivovoco.ibmh.msk.su/VV/BOOKS/ZINGER/ZIN003.HTM Цингер А. В. Занимательная ботаника] / Под ред. и с дополнениями С. С. Станкова. — Пятое издание. — М.: Государственное издательство «Советская наука», 1951. — С. 237—246. — 249 с. — 60 000 экз.
  26. ↑ [feb-web.ru/feb/tolstoy/critics/tpt/TPT2791-.htm Из писем Софьи Андреевны Толстой мужу]  (Проверено 16 октября 2009)
  27. ↑ [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%D6%E8%ED%E3%E5%F0 Автоматизированная информационная система «Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы» Комитета по культурному наследию города Москвы]  (Проверено 7 июня 2010)
  28. ↑ В. В. Сорокин. [mos-nj.narod.ru/1980_/nj8809/B/index.htm Памятные места Большой дмитровской слободы]. «Наука и жизнь» (сентябрь 1988). Проверено 12 ноября 2009. [www.webcitation.org/613L6G5RE Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].
  29. ↑ [mos-nj.narod.ru/1970_/nj7309/B/index.htm Памятные места Бронной слободы]  (Проверено 15 октября 2009)

Литература

Цингер, Василий Яковлевич в Викицитатнике?
Василий Яковлевич Цингер в Викитеке?
W.J.Zinger в Викивидах?
  • Лёвшин Л. В. [museum.phys.msu.ru/rus/books/pdf/deans.pdf Деканы физического факультета Московского университета]. — М.: Физический факультет МГУ, 2002. — 272 с. — 500 экз. — ISBN 5-8279-0025-5.  (Проверено 20 августа 2010)
  • Годин А. Е. [redlight2004.narod.ru/r.doc Развитие идей Московской философско-математической школы]. — Издание второе, расширенное. — М.: Красный свет, 2006. — 379 с. — ISBN 5-902967-05-8.  (Проверено 20 августа 2010)
  • Некрасов П. А. [mi.mathnet.ru/rus/msb/v25/i1/p3 Московская философско-математическая школа и её основатели] // Математический сборник : журнал. — М., 1904. — Т. 25, № 1. — С. 3—249.  (Проверено 20 августа 2010)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Цингер, Василий Яковлевич

– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Цингер,_Василий_Яковлевич&oldid=81345855»