V3 (бронеавтомобиль)
 Бронеавтомобиль V3 в «Музее Сопротивления», Копенгаген, Дания. Вид с левого борта. | |
| V3 | |
|---|---|
| Классификация |
Импровизированный бронеавтомобиль |
| Боевая масса, т |
? |
| Компоновочная схема |
Классическая |
| Экипаж, чел. |
5—7 |
| История | |
| Производитель | |
| Годы разработки | |
| Годы производства | |
| Годы эксплуатации | |
| Количество выпущенных, шт. |
1 |
| Основные операторы |
|
| Бронирование | |
| Тип брони |
Листовая закалённая сталь |
| Вооружение | |
| Другое вооружение |
Личное оружие экипажа |
| Подвижность | |
| Тип двигателя |
Ford Model АА, |
| Мощность двигателя, л. с. |
40 при 2200 об/мин |
| Колёсная формула |
4 × 2 |
| Тип подвески |
зависимая, на листовых рессорах |
V3 — импровизированный бронеавтомобиль, построенный бойцами датского Сопротивления в начале 1945 года на случай вооружённых конфликтов с силами вермахта. Применялся в уличных боях против датских коллаборационистов[1]. В настоящее время — экспонат Музея Сопротивления в Копенгагене[1].
Содержание
История создания
К началу 1945 года всем уже было ясно, что Вторая мировая война движется к своему логическому завершению — остатки Третьего рейха оказались зажаты между Красной Армией с востока и силами союзников — с запада, и окончательная победа виделась делом нескольких месяцев. С постепенным развалом нацистской Германии давление немецкой армии и военной администрации в оккупированных скандинавских странах ослабевало. Окончательное поражение Рейха должно было вынудить их к капитуляции, однако бойцы датского Сопротивления не были уверены относительно сценария развития событий. Немецкие оккупационные части могли добровольно сложить оружие, но могли и оказать ожесточённое сопротивление. Поэтому, не рассчитывая на лёгкую победу, члены группы сопротивления датского города Фредериксверк ещё в начале 1945 года решили скрытно построить импровизированный бронеавтомобиль, чтобы использовать его в случае городских боёв[1]. В качестве базы для него было решено использовать грузовик Ford Model AA, отремонтированный в подпольной мастерской на железнодорожной станции Фредериксверка. В течение двух месяцев с местного металлургического завода было выкрадено достаточное количество толстой листовой стали, после чего сопротивленцы приступили к непосредственной сборке броневика. Из-за сложностей с нахождением необходимых запчастей и оборудования, а также необходимости вести работы скрытно, постройка бронеавтомобиля растянулись на несколько месяцев — машина была закончена лишь 5 мая 1945 года[1].
Происхождение названия
Интересно происхождение названия бронеавтомобиля — V3 (встречается также вариант V-3)[1]. Существует точка зрения, что почвой для такого имени послужил знаменитый жест Уинстона Черчилля «V for Victory»[2], однако реальности она не соответствует. Жест Черчилля действительно стал очень популярен среди мировых антифашистов в качестве символа победы над нацизмом. В ответ министр пропаганды Третьего рейха Йозеф Геббельс предложил «свою трактовку» буквы V: в немецком языке эта буква отсутствует в слове «Победа» (нем. Sieg), но зато является первой буквой слова «Возмездие» (нем. Vergeltung). В связи с этим, буква V была использована в обозначении «Оружия Возмездия» — ракет Фау-1 и Фау-2 (нем. V-1 и V-2). Что же до датского языка, то в нём буква V отсутствует как в слове «Победа» (дат. Sejre), так и в слове «Возмездие» (дат. Straf). Название V3, или V-3, было избрано в качестве издевательства над немецкими V-1 и V-2 — немецкое V, но уже со следующим порядковым номером 3, как бы оборачивалась против нацистов[3]. Таким образом, импровизированный броневик становился своего рода «Оружием датского Возмездия» — «Фау-3»[4]. При этом сами немцы обозначение «Фау-3» использовали в отношении многокамерного артиллерийского орудия, которое должно было обстреливать Лондон через Ла-Манш.
Описание конструкции
Импровизированный бронеавтомобиль V3 по сути представлял собой гражданский грузовик Ford Model AA с частичным бронированием мотора и кабины и установкой бронекорпуса на месте грузовой платформы[1]. Бронирование двигателя состояло из плоских листов стали, приклёпанных вертикально и горизонтально к уголковой раме. Характерной особенностью являлся широкий стальной лист со скошенными углами, приклёпанный спереди и прикрывавший радиатор и передние колёса. Дверцы кабины прикрывалась стальными листами, установленными с внутренней стороны, а вместо лобового стекла был приклёпан лист стали. В кабине размещались водитель (слева) и стрелок (справа). Для наблюдения за полем боя они располагали смотровыми щелями в лобовом листе, причём щель водителя была гораздо у́же, и под ней также имелась круглая амбразура для стрельбы из личного оружия. Кроме того, узкие смотровые щели были устроены в дверцах кабины. Сверху и кабина, и моторный отсек прикрывались плоскими листами железа[1].
Позади кабины было устроено полностью закрытое «боевое отделение», в котором могло разместиться до 5 человек. В кормовой части боевого отделения была размещена цилиндрическая «башня» — невращающийся стальной барабан с проделанными в нём по кругу бойницами. При этом вертикальные бортовые листы боевого отделения сопрягались с башней, из-за чего ширина отделения значительно уменьшалась к корме машины. В бортовых листах также были проделаны смотровые щели с бойницами под ними, по две на каждый борт, а также ещё несколько смотровых щелей в разных местах корпуса. Сверху боевое отделение прикрывалось плоским стальным листом с люком для посадки и высадки экипажа. Задние колёса также частично прикрывались плоскими бронелистами[1].
Двигатель, трансмиссия и ходовая часть базового грузовика каких бы то ни было изменений не претерпели.
Бронеавтомобиль был окрашен в серый цвет с небольшими изображениями вертикально расположенных датских флагов на дверцах и задних крыльях. Кроме того, на борта боевого отделения были нанесены большие надписи «V3», а на лобовой лист моторного отсека — надпись «Свободная Дания» (дат. Frit Danmark)[5].
Боевое применение
По иронии судьбы бойцы датского Сопротивления закончили своё «Оружие Возмездия» на следующий день после того, как главнокомандующий германскими ВМС адмирал флота Ганс-Георг фон Фридебург подписал акт о капитуляции подчинённых ему частей германских вооруженных сил, в числе которых был и контингент нацистов в Дании. К счастью, немецкие войска, подчинившись приказу, сложили оружие без боя, однако броневик бойцам Сопротивления всё же пригодился. В одном из домов Фредериксверка засела небольшая группа сотрудничавших с оккупационными войсками коллаборационистов, отказавшаяся добровольно сдаваться. V3 был использован бойцами Сопротивления при штурме дома, причём довольно успешно — начавшие было отстреливаться коллаборационисты, увидев, что сопротивленцы располагают броневиком, поспешили сдаться[1]. Впоследствии V3 использовался в нескольких разведывательных операциях, однако обезвреживание группы коллаборационистов во Фредериксверке осталось единственным случаем полноценного боевого применения V3[1]. Впрочем, на пояснительной табличке, закреплённой на музейном бронеавтомобиле, присутствует указание, что бронеавтомобиль использовался также в районе городка Ассербо (дат. Asserbo).
Позднее, после окончательного завершения войны, броневик некоторое время сохранялся в железнодорожных мастерских Фредериксверка, а затем был передан в копенгагенский «Музей Сопротивления», где экспонируется по сей день[1]. Бронеавтомобиль содержится за счёт средств, предоставляемых Фондом Карлсберг[6].
Оценка машины
Разумеется, броневик V3 не являлся полноценным бронеавтомобилем, поэтому предъявление к нему высоких требований бессмысленно. Листовая сталь боевого отделения обеспечивала лишь относительную защиту, хотя цилиндрическая форма кормы в некоторой степени способствовала рикошету пуль, а частичное прикрытие колёс повышало выживаемость броневика. В реальном бою с регулярными немецкими войсками боевая ценность подобной машины вряд ли была бы высока, однако нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что его предполагалось применять в условиях городского боя с использованием преимущественно лёгкого оружия[3]. Интересно, что из имеющихся на корпусе бронеавтомобиля нескольких пулевых пробоин лишь одна была получена в ходе боя — остальные бронеавтомобиль получил позднее, вероятнее всего, будучи использован в качестве тренировочной мишени[7]. Кроме того, наличие броневика положительно влияло на боевой дух бойцов Сопротивления.
Сравнение с аналогами
Хотя моделей импровизированных бронавтомобилей во время Второй мировой войны существовало бесчисленное количество, наиболее близким аналогом можно считать частично бронированные советские «машины ИЗ» на базе ГАЗ-АА («полуторки»), производившиеся летом 1941 года Ижорским заводом в Ленинграде.
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
См. также
Напишите отзыв о статье "V3 (бронеавтомобиль)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Холявский, 2004, с. 167.
- ↑ [www.aviarmor.net/tww2/armored_cars/dansk/v3.htm Импровизированный бронеавтомобиль V-3] (рус.). Aviarmor.net. Проверено 29 ноября 2011. [www.webcitation.org/67jJCnHJG Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
- ↑ 1 2 Холявский, 2004, с. 167—168.
- ↑ Холявский, 2004, с. 168.
- ↑ По архивным фотографиям
- ↑ Указано на пояснительной табличке к бронеавтомобилю — экспонату музея.
- ↑ [mailer.fsu.edu/~akirk/tanks/denmark/denmark.html Denmark] (англ.). Tanks!. Проверено 5 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jJDFpJN Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
Литература
- Холявский Г. Л. Энциклопедия бронетанкового вооружения и техники. Колесные и полугусеничные бронеавтомобили и бронетранспортёры. — Мн.: Харвест, 2004. — 656 c.: ил. — (Библиотека военной истории). — 5100 экз. — ISBN 985-13-1765-9.
Ссылки
- [www.aviarmor.net/tww2/armored_cars/dansk/v3.htm Импровизированный бронеавтомобиль V-3] (рус.). Aviarmor.net. Проверено 29 ноября 2011. [www.webcitation.org/67jJCnHJG Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
- [mailer.fsu.edu/~akirk/tanks/denmark/denmark.html Denmark] (англ.). Tanks!. Проверено 5 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jJDFpJN Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
Отрывок, характеризующий V3 (бронеавтомобиль)
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
