Vickers VC10

Поделись знанием:
(перенаправлено с «VC10»)
Перейти к: навигация, поиск
VC10
Тип пассажирский самолёт, топливозаправщик
Производитель Vickers-Armstrongs
Первый полёт 29 июня 1962 года
Начало эксплуатации 29 апреля 1964 (BOAC)
Конец эксплуатации 20 сентября 2013 года (Королевские ВВС)
Статус выведен из эксплуатации
Основные эксплуатанты Королевские ВВС
BOAC
British Airways
British United Airways
Годы производства 19621970
Единиц произведено 54
Стоимость единицы £1,75 млн
 Изображения на Викискладе
Vickers VC10Vickers VC10

Vickers VC10 — британский дальнемагистральный авиалайнер. Разработан и производился компанией Vickers-Armstrongs (Aircraft) Ltd. Самолёт разрабатывался для эксплуатации на дальних маршрутах, включая африканское и азиатское направление, где эксплуатация предыдущих типов была затруднена высокими температурами воздуха (Сингапур, Карачи), зачастую - большой высотой аэропортов над уровнем моря и недостаточной длиной взлетно-посадочных полос (Кано, Найроби). VС-10 принадлежит рекорд скорости по пересечению Атлантического океана среди дозвуковых пассажирских самолетов - 5 часов 1 минута по маршруту Международный аэропорт имени Джона Кеннеди - Глазго Прествик;[1]. Первый полёт состоялся 29 июня 1962 года. Выпуск продолжался до 1970 г, построено 54 самолёта. Самолёт выведен из гражданской эксплуатации к 1981 г. До 20 сентября 2013 г. несколько (изначально 14) самолётов, переоборудованных в топливозаправщики, использовались Королевскими ВВС Великобритании.





Эксплуатация

Самолёт VC10 вышел на маршруты авиаперевозок в 1964-65, а в 1965 г. была выпущена его улучшенная модель Super VC10. Пассажиры находили полёты на VC10 весьма приятными по причине малого уровня шума в кабине и высокого уровня комфорта. Крупнейшим эксплуатантом самолёта была авиакомпания BOAC (позже British Airways). Три самолёта приобрела компания Ghana Airways. Некоторое число самолётов было приобретено другими компаниями (East African Airways, Air Ceylon и пр.). Авиакомпания British Airways, наследник BOAC, начала вывод VC10 с эксплуатации на трансатлантических маршрутах с 1974 года (среди прочего, по причине нефтяного кризиса 1973 года, когда возросшие цены на авиатопливо резко снизило рентабельность малоэкономичных типов самолётов). Возросшие требования к снижению шума в зоне аэропортов также сыграли свою роль в прекращении эксплуатации достаточно шумного VC10. Вывод самолётов из гражданской эксплуатации в Великобритании был завершён к 1981 году.

Лётно-технические характеристики

Приведённые характеристики соответствуют модификации VC10 Mk 1.

Источник данных: VC10: transport to tanker [2]

Технические характеристики


Лётные характеристики

  • Максимально допустимая скорость: 0,86 М
  • Максимальная скорость: 914 км/ч
  • Крейсерская скорость: 684 км/ч на 9 150 м
  • Практическая дальность: 6 275 км (с максимальной нагрузкой)
  • Скороподъёмность: 15,5 м/с
  • Нагрузка на крыло: 537,8 кг/м² (при максимальной взлётной массе)
  • Тяговооружённость: 0,27 (при максимальной взлётной массе)


Основные эксплуатанты

Гражданские эксплуатанты

East African Community
  • Правительство Омана
  • Правительство Катара ;
  • Правительство ОАЭ

Потери самолётов

За время эксплуатации было потеряно 7 самолётов типа Vickers VC10[3]

Дата Бортовой номер Место катастрофы Жертвы Краткое описание
28.12.68 9G-ABP Бейрут 0/0 Уничтожен израильскими коммандос на стоянке в числе 14-ти других самолётов в ответ на теракт в Афинах.
20.11.69 5N-ABD близ Лагоса 87/87 При отсутствии визуального контакта с ВПП, во время захода на посадку просел ниже глиссады и столкнулся с деревьями.
12.09.70 G-ASGN Эз-Зарка 0/0 Уничтожен в ходе террористической атаки.
28.01.72 G-ARTA Лондон 0/4 После включения реверса на пробеге самолёт начал козлить по полосе, из-за чего лопнула шина на носовой стойке шасси, а фюзеляж получил повреждения.
18.04.72 5X-UVA Аддис-Абеба 43/107 Во время взлёта шасси самолёта было повреждено посторонним предметом, оказавшимся на ВПП. Экипаж прервал взлёт, самолёт выкатился с ВПП и загорелся.
03.03.74 G-ASGO Амстердам 0/0 Самолёт был захвачен двумя угонщиками над островом Родос. После прибытия в Амстердам угонщики отпустили всех заложников и сожгли лайнер.
18.12.97 XR806 Бриз Нортон 0/0 Борт RAF. Был повреждён до степени списания на стоянке во время слива горючего.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Vickers VC10"

Примечания

  1. www.vc10.net/Memories/testing_earlydays.html#AtlanticDash
  2. VC10: transport to tanker / William Green. — Air international Vol. 19 Num. 4. — Bromley, UK: Fine Scroll, October 1980. — ISBN 0306-5634.
  3. [aviation-safety.net/database/dblist.php?field=typecode&var=491%&cat=%1&sorteer=datekey&page=1 Aviation Safety Network > ASN Aviation Safety Database > ASN Aviation Safety Database results]

См. также

Аналоги

Ссылки

  • [airwar.ru/enc/aliner/vc10.html Vickers VC.10] на сайте Airwar.ru
  • [www.vc10.net/index2.html Веб-сайт, посвящённый самолёту ]
  • Авиалайнеры всех времён и народов - Vickers VC.10 [airliners.id1945.com/airliners1961-oth/vc10.htm]



Отрывок, характеризующий Vickers VC10

Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.