When Irish Eyes Are Smiling

When Irish Eyes Are Smiling
Дата выпуска	1912
Язык песни	английский
Автор	музыка: Эрнест Болл текст: Чонси Олкотт, Джордж Графф (мл.)

When Irish Eyes Are Smiling («Когда ирландские глаза улыбаются») — популярная песня, созданная в 1912 году американским композитором Эрнестом Боллом на слова Джорджа Граффа — младшего и Чонси Олкотта. За последующее столетие исполнялась многими известными певцами и остаётся популярной темой в день святого Патрика.

Текст

Внешние аудиофайлы
Аудиофайлы
	[www.loc.gov/jukebox/recordings/detail/id/3143/ Песня в исполнении Гарри Макдонау] в Библиотеке Конгресса
Видеофайлы
	[www.cbc.ca/player/Digital+Archives/Economy+and+Business/Trade+Agreements/ID/1516518461/ Рейган и Малруни поют When Irish Eyes Are Smiling] в дигитальном архиве CBC

Песня опубликована в США до 1 января 1923 года и её текст и музыка находятся в общественном достоянии.

There’s a tear in your eye and I’m wondering why,
For it never should be there at all.
With such power in your smile, sure a stone you’d beguile,
So there’s never a teardrop should fall,
When your sweet lilting laughter’s like some fairy song
And your eyes twinkle bright as can be.
You should laugh all the while and all other times smile,
And now smile a smile for me.

Припев
When Irish Eyes Are Smiling, sure 'tis like a morn in spring.
In the lilt of Irish laughter, you can hear the angels sing.
When Irish hearts are happy, all the world seems bright and gay,
And When Irish Eyes Are Smiling, sure, they steal your heart away.

For your smile is a part of the love in your heart,
And it makes even sunshine more bright.
Like the linnet’s sweet song, crooning all the day long.
Comes your laughter so tender and light.
For the springtime of life is the sweetest of all,
There is ne’er a real care or regret.
And while springtime is ours, throughout all of youth’s hours,
Let us smile each chance we get.

Припев

История создания и исполнения

Песня When Irish Eyes Are Smiling была создана в 1912 году в Нью-Йорке, по словам автора «Энциклопедии песен Tin Pan Alley» Томаса Хишака, «двумя из наиболее плодовитых профессиональных авторов-песенников в соавторстве с ведущим водевильным актёром, и никто из них не был ирландцем». Технически все авторы песни были действительно рождены в США, но у одного из соавторов текста и первого исполнителя были ирландские корни.

Идея песни принадлежит актёру и певцу Чонси Олкотту, среди прочего известному своим исполнением ирландских песен. Вместе с Олкоттом текст песни писал Джордж Графф-младший, а музыку к ней сочинил Эрнест Болл, к тому моменту уже известный как автор «ирландских» баллад.

Песня впервые прозвучала в 1913 году в новом спектакле Олкотта «Остров Мечтаний» (англ. The Isle O' Dreams) по пьесе Риды Янг. Действие пьесы разворачивалось в Ирландии в конце XVIII века. Постановка не снискала любви у зрителей, и после премьеры 27 января шла на сцене театра Grand Opera House меньше месяца. В отличие от неё, песню When Irish Eyes Are Smiling ждала долгая жизнь. Автор монографии «Песни Америки» Майкл Лассер пишет, что When Irish Eyes Are Smiling была самой популярной песней десятилетия. В «хит-параде полувека» журнала Variety она представляет 1912 год. Песня звучала во многих кинофильмах и телевизионных шоу, включая биографические ленты о её авторах («Ирландские глаза улыбаются» 1944 года об Эрнесте Болле и «Дикая ирландская роза» 1947 года о Чонси Олкотте). В 1923 году её записал знаменитый ирландский тенор Джон Маккормак, а позже в число её исполнителей входили Перри Комо, Бинг Кросби, Фрэнк Заппа, Конни Фрэнсис и Роджер Уиттакер.

Помимо профессиональных певцов, When Irish Eyes Are Smiling известна также в исполнении политиков. В марте 1985 года встреча в верхах лидеров США и Канады совпала с днём святого Патрика. И у президента США Рональда Рейгана, и у премьер-министра Канады Брайана Малруни были ирландские предки, и их встреча получила прозвище «Саммит трилистника» (англ. Shamrock Summit). В завершение саммита оба лидера и их жёны исполнили со сцены When Irish Eyes Are Smiling в прямом телеэфире (критики Малруни расценивали этот номер как демонстрацию готовности канадского премьера следовать в фарватере неоконсервативной политики Рейгана). When Irish Eyes Are Smiling также была любимой песней американского сенатора Теда Кеннеди; он сам исполнял её на предвыборном митинге в поддержку Барака Обамы, и она же была исполнена на его поминках.

Правовой прецедент

When Irish Eyes Are Smiling оставила след не только в истории американо-ирландской музыки, но и в истории авторского права, став объектом судебного процесса «Fred Fisher Music Co. vs. M. Witmark & Sons». По существовавшим к 1943 году американским законам об авторском праве, его срок истекал через 28 лет после публикации произведения, и автор имел право на одно продление прав на такой же срок. Если авторские права в течение первого срока были проданы издательской фирме, она теряла их по истечении первого срока, а оригинальный автор их снова получал. Однако судебное решение 1943 года позволяло продажу авторских прав издателю и на второй срок. Это решение повлекло за собой формирование новой практики в отношениях авторов и издателей, в рамках которой авторские права покупались сразу и на первый, и на второй сроки их действия. В дальнейшем было признано, что подобная практика противоречит самой сути законов об авторском праве, и во второй половине 1970-х годов Конгресс США изменил закон, введя единый срок действия авторских прав (с различными нюансами для старых и новых работ) и сделав их неотторжимыми.

Отрывок, характеризующий When Irish Eyes Are Smiling

– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.