When the Levee Breaks

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
When the Levee Breaks
Исполнитель

Led Zeppelin

Альбом

Led Zeppelin IV

Дата выпуска

8 ноября 1971 года

Дата записи

декабрь 1970 — март 1971

Жанр

хард-рок
блюз-рок

Длительность

7:08

Лейбл

Atlantic Records

Автор

Kansas Joe McCoy, Memphis Minnie
Page/Plant/Jones/Bonham

Продюсер

Джимми Пейдж

Трек-лист альбома «Led Zeppelin IV»
Going to California
(7)
When the Levee Breaks
(8)

When the Levee Breaks (с англ. — «Когда разрушится дамба») — блюзовая песня Канзас Джо Маккоя и Мемфис Минни, посвящённая Великому наводнению на Миссисипи 1927 года. Наибольшую известность песня получила в интерпретации британской хард-рок-группы Led Zeppelin; она была переработана Джимми Пейджем, Робертом Плантом, Джоном Полом Джонсом и Джоном Бонэмом (все четверо указаны в списке авторов) и вошла восьмым треком в альбом Led Zeppelin IV.





Оригинальная версия

Песня «When the Levee Breaks» написана Мемфис Минни и Канзас Джо Маккоем в стиле delta blues и рассказывает о Великом наводнении 1927 года, когда Миссисипи вышла из берегов и затопила прибрежные поля и селения[1]. Тогда 13 тысяч жителей города Гривилль в штате Миссисипи спешно перебрались к соседней дамбе, не разрушенной наводнением. Ужас перед её возможным разрушением выражен в строках песни «I works on the levee, mama both night and day, I works so hard, to keep the water away… I’s a mean old levee, cause me to weep and moan, gonna leave my baby, and my happy home». Многие жители затопленных районов потеряли всё своё имущество и вынуждены были отправиться в города Среднего запада в поисках работы и крыши над головой. Это движение стало важной частью «великой миграции» американских негров первой половины XX века[2].

Мемфис Минни и Канзас Джо Маккой записали песню 18 июня 1929 года. Впервые эта запись увидела свет в 1965 году, когда вышел альбом Blues Classics by Memphis Minnie (Columbia Records)[3].

Версия Led Zeppelin

У Роберта Планта в личной коллекции был диск с записью Маккоя и Мемфис Минни. Он частично изменил, частично перегруппировал текст, добавил к нему собственные строки и заметно изменил мелодию песни, аранжировав её в миноре и подогнав под тяжелый звук группы.

Запись

Запись песни была осуществлена в особняке Хэдли Грэйндж в декабре 1970 года, где Led Zeppelin работали с использованием Mobile Studio, заимствованной у Rolling Stones. Пейдж говорил, что в основу аранжировки лёг его рифф, но при этом «звучание ударных Бонзо <в какой-то момент> стало действительно определяющим»[4].

Студийные эффекты

Основной характеристикой версии Led Zeppelin является оглушающее звучание ударных Джона Бонэма, которые были записаны в подвальном помещении (так, что микрофоны для достижения пространственного эффекта были размещены Пэйджем на лестнице). Мощь и разрушительную силу наводнения символизирует тяжёлый гитарный звук, завывание гармоники и мощное вокальное исполнение Роберта Планта[5].

Ставшая впоследствии знаменитой партия ударных была записана звукоинженером Энди Джонсом. Бонэма (за его новой, только что доставленной с предприятия) ударной установкой расположили в подвальном помещении Хэдли Грэйндж, а два новых микрофона Beyerdynamic M160 расположили на вершине лестницы, что и обеспечило характерный, слегка приглушённый звук. Вернувшись в передвижную студию Rolling Stones, Джонс вложил звучание ударных в два канала и добавил эхо, используя принадлежащее Пэйджу устройство Binson[5][6].

Пейдж записал губную гармошку Планта используя эффект, известный как «опережающее эхо». Вся запись после завершения работы была умышленно замедлена. В результате вокал Планта оказался чуть смещён в тональности, что усилило общий эффект размытости звука. В интервью журналу Uncut (2008) Пейдж говорил, что многочисленные эффекты придали песне эффект «водоворота», когда сверхплотное звучание словно бы начинает вращаться с ускорением вокруг «<голоса> Роберта в самом центре». В другом интервью он называл «When The Levee Breaks» «примером… возможно, самой тонкой продюсерской работы <в альбоме>, потому что каждый из 12 тактов несёт в себе что-то новое по сравнению с предыдущим, хоть может быть, сразу это и не бросается в глаза»[5].

Для Пэйджа воспоминания о работе над композицией были связаны с его непростыми отношениями с продюсером и звукоинженером Глином Джонсом (который ещё с первых дней сотрудничества тщетно пытался внести максимальную лепту в оформление звучания группы). В интервью журналу Guitar World 1993 года Пейдж рассказывал:

Один из моих любимых миксов — финал When The Levee Breaks, где все приходит в движение, кроме вокала, который остается неподвижным. Расскажу смешную историю об этой песне. Энди Джонс работал со мной над этим миксом, и когда мы закончили его, Глин, старший брат Энди, вошёл <в студию>. Мы были возбуждены: «Ты должен это послушать!». Глин послушал и сказал: «Хммм. Вы никогда не сможете это записать. Не сработает». И ушёл. Глин снова оказался не прав. Позже, наверное, весь изошёл завистью[7].

«When the Levee Breaks» — единственный трек альбома, который не был ремикширован в Англии (американский вариант Пэйдж счёл «катастрофическим» и по возвращении домой его полностью переработал). На пластинке этот трек единственный из всех представлен в своём первоначальном варианте.

Из-за обилия студийных эффектов исполнять песню на концертах было нелегко. Группа сыграла её лишь несколько раз, на раннем этапе своего американского турне 1975 года[5].

Другие версии

«When the Levee Breaks» в популярной культуре

Напишите отзыв о статье "When the Levee Breaks"

Примечания

  1. Garon, Paul. Woman With Guitar: Memphis Minnie’s Blues. Da Capo Press. (1992) ISBN 0-306-80460-3
  2. Cheseborough, Steve. Blues Traveling: The Holy Sites of Delta Blues. Mississippi: University Press of Mississippi. 2004. стр. 132—133. ISBN 1-57806-650-6.
  3. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:jpfqxqwgldke Blues Classics by Memphis Minnie album review]. www.allmusic.com. Проверено 1 апреля 2010. [www.webcitation.org/66cpB0uRH Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
  4. Dave Schulps. [www.iem.ac.ru/zeppelin/docs/interviews/page_77.trp Jimmy Page interview]. www.iem.ac.ru. Проверено 1 апреля 2010. [www.webcitation.org/61GoJ7OdH Архивировано из первоисточника 28 августа 2011].
  5. 1 2 3 4 Dave Lewis (1994), The Complete Guide to the Music of Led Zeppelin, Omnibus Press, ISBN 0-7119-3528-9.
  6. Welch, Chris. Led Zeppelin: Dazed and Confused — The Stories Behind Every Song. Thunder’s Mouth Press. 1998. стр. 70, 72. ISBN 1-56025-188-3.
  7. [www.iem.ac.ru/zeppelin/docs/interviews/page_93.gw Jimmy Page Interview]. www.iem.ac.ru (1993). Проверено 1 апреля 2010. [www.webcitation.org/61GoJhVuH Архивировано из первоисточника 28 августа 2011].
  8. [www.birminghampost.net/life-leisure-birmingham-guide/birmingham-culture/rock-pop-music-birmingham/2008/05/06/robert-plant-and-alison-krauss-at-the-birmingham-nia-65233-20867356/ Robert Plant and Alison Krauss at the Birmingham NIA]

Ссылки

  • [www.archive.org/details/Kansas_Joe_Memphis_Minnie-When_Levee_Breaks Версия Мемфис Минни: archive.org]

Отрывок, характеризующий When the Levee Breaks

Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]