Why Nations Fail
| Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Автор: | |
| Жанр: | |
| Оригинальная версия | |
| Название: |
Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty |
| Язык: | |
| Место издания: | |
| Издательство: | |
| Год издания: | |
| Русская версия | |
| Место издания: | |
| Издательство: | |
| Год издания: |
2015 |
| ISBN: |
978-5-17-091907-9 |
«Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты» (англ. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty) — написанная в 2012 году книга американских неоинституционалистов Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона. Обобщает и популяризирует предшествующие исследования авторов. Основываясь на новой институциональной теории Робинсон и Аджемоглу выдвигают объяснения различий в экономическом и социальном развитии различных государств и факторов, способствующих либо препятствующих экономическому росту и накоплению достатка. Авторы создали и до 2014 года поддерживали сайт на английском языке, посвящённый темам книги[1].
Содержание
Содержание
Аджемоглу и Робинсон стремятся доказать, что предложенные различными исследователями объяснения экономических успехов либо неудач государств, основанные на географических и этнических факторах, таких, как климат, природные ресурсы, культура и религия, несостоятельны. Свой тезис они подтверждают на нескольких примерах парных социумов, развивающихся существенно разными путями при практически полном совпадении географических и национальных факторов.
Авторы утверждают, что процветание или упадок государств обусловлены в первую очередь природой их экономических и политических институтов. Они анализируют развитие экономики в связи с развитием политических институтов множества стран в различные эпохи. Среди проанализированных в книге государств: Римская империя, цивилизация Майя, Венецианская республика, Британская империя, Австралия, Эфиопия, Ботсвана, Южная Африка, Франция, Испания, Мексика, Колумбия, США, Австровенгрия, Османская империя и современная Турция, Российская империя, СССР и современная Россия, Узбекистан, Северная и Южная Корея, Япония, имперский и современный Китай.
Центральным для модели Аджемоглу и Робинсона является сопоставление экстрактивных и инклюзивных институтов. Экстрактивные экономические институты позволяют узкой группе граждан управлять экономикой государства для собственной выгоды. Они препятствуют другим группам граждан извлекать для себя выгоду из участия в экономических отношениях. Экстрактивные институты допускают или устанавливают отчуждение собственности либо доходов в пользу узких групп. Экстрактивные экономические институты поддерживаются экстрактивными политическими институтами, которые охраняют контроль привилегированных групп над экономикой. В противоположность им инклюзивные экономические институты позволяют участие если не всех, то большого числа граждан в экономических отношениях с возможностью получения прибыли. Неприкосновенность собственности гарантируется, отчуждение собственности либо доходов не допускается. Инклюзивные экономические институты поддерживаются инклюзивными политическими институтами, которые препятствуют узким группам граждан регулировать экономику государства в свою пользу.
Авторы приходят к заключению, что экономический рост и расцвет государств возможен условиях и экстрактивных, и инклюзивных институтов, однако, динамика роста отличается. Хотя экономический рост возможен в условиях экстрактивных институтов, он недолговечен и не ведет к существенному росту благосостояния большинства населения. С другой стороны, государства с инклюзивными институтами способны к стабильному росту, из которого извлекает выгоду большинство населения, что обуславливает рост уровня жизни, благосостояния и сокращение бедности. Кроме того, государства с инклюзивными институтами сравнительно легче и успешнее преодолевают внутренние и внешние кризисы. Экстрактивные институты усугубляют кризисы. По словам авторов:
«экстрактивные политические и экономические институты всегда способствуют конфликтам, поскольку концентрируют огромную власть и все доходы в руках узкой группы. Если другая группа сможет одержать победу в схватке, вся власть и все ресурсы достанутся ей. Соблазн велик. Поэтому … борьба за контроль над абсолютистскими политическими институтами, обеспечивающими полную, неограниченную власть, тлеет постоянно и периодически разгорается, перерастает в гражданскую войну, приводит к смене режима, а иногда даже к полному краху и развалу страны. Одним из следствий этого является то, что даже если в условиях экстрактивных институтов и удастся достичь некоторого уровня централизации, это все равно ненадолго.» Стр. 110
Экстрактивные институты в долгосрочной перспективе препятствуют экономическому развитию и росту в силу нескольких факторов. Во-первых, невозможность получить выгоду и возможность отчуждения результатов труда создают отрицательные стимулы для большинства граждан к достижению экономического успеха. Во-вторых, узкие группы, контролирующие экономику препятствуют экономическому развитию, потому что новые технологии могут подорвать сектора экономики, дающие им прибыль, и создать другие группы, которые могут направить экономические ресурсы на подрыв власти прежних элит. Попытки провести модернизацию узкими элитами неэффективны, поскольку такие усилия носят догоняющий характер и испытывают недостаток в ресурсах. Примером таких процессов может служить сопротивление индустриализации со стороны земельной аристократии. Появление индустрий не выгодно земельной аристократии, так как может снизить доходы от сельского хозяйства и создать класс промышленников, которые могут захватить контроль над политическими институтами. В условиях инклюзивных институтов земельная аристократия может стремиться предотвратить индустриализацию, но в силу инклюзивности политических институтов не в состоянии навязать всем свои интересы. Попытки сдержать индустриализацию рассмотрены в главе 8 на примере индустриализации в Австро-Венгрии и Великобритании. Австро-венгерские императоры ограничивали строительство фабрик, импорт оборудования и строительство железных дорог. К 1870 году Великобритания имела густую сеть железных дорог, в то время как железнодорожное строительство в Австро-Венгрии оставалось минимальным.
Переход от экстрактивных институтов к инклюзивным и наоборот возможен и многократно происходил в истории. Государства с исключительно инклюзивными или экстрактивными институтами встречаются редко. В современном мире большинство стран ближе к одному из полюсов, но их институты не являются сугубо экстрактивными или инклюзивными. Развитие в сторону инклюзивности или экстрактивности исторически не предопределено и зависит от множества внешних и внутренних условий. Аджемоглу и Робинсон подробно анализируют «Славную революцию» и последующее развитие институтов в Великобритании, которое, по их мнению, показывает постепенный переход к все более и более инклюзивным институтам, сделавший возможной индустриальную революцию в этой стране (главы 7 и 11). В качестве примера обратного перехода от инклюзивных институтов к экстрактивным они рассматривают Венецианскую республику, в которой элиты сосредоточили в своих руках управление наиболее прибыльными секторами экономики и лишили других граждан возможности участвовать в этих секторах. В дальнейшем это обусловило снижение эффективности экономики государства и дефицит развития новых отраслей. Что в конечном итоге привело сначала к экономическому, а затем и к политическому упадку Венецианской республики (глава 6).
Другим примером тенденций перехода от инклюзивных институтов к экстрактивным, по мнению Аджемоглу и Робинсона являются США (глава 11). После гражданской войны бурное развитие промышленности на севере страны привело к появлению крупных корпораций, принадлежавших богатым промышленным элитам, которые использовали политическое влияние, чтобы регулировать экономику страны в своих интересах и препятствовать другим гражданам конкурировать с ними на одном рынке. Однако рост экстрактивных институтов был остановлен движением прогрессивизма и последующими реформами. Кроме того, существенный уровень экстрактивности экономических и политических институтов сохранялся на юге США, в штатах бывшей конфедерации. Ещё одно развитие экстрактивных институтов началось в США в 80-х годах XX века и продолжается в настоящее время. В 2012 году Аджемоглу и Робинсон высказали предположение, что оно также, вероятно, будет остановлено новым политическим движением.[2]
Возможность преобразования экстрактивных институтов в инклюзивные зависит от множества сопутствующих факторов. а) степень экстрактивности институтов. Чем больше возможностей и средств в распоряжении правящих групп в подавлении любой оппозиции вплоть до тирании, тем сложнее развитие в сторону инклюзивных институтов. б) существование институтов, которые хотя бы номинально могли бы представлять противовес правящим элитам. В Европе Нового времени такими институтами были парламенты. в) критическим является образование широкой социальной коалиции, которая представляет максимальное разнообразие существующих групп. Такая коалиция гарантирует, что любая узкая группа в пределах коалиции не будет в состоянии установить экстрактивные институты, так как такие действия будут остановлены другими участниками коалиции. С другой стороны, попытки установить более справедливое распределение благ, заменой старой элиты на новую, неэффективны. В большинстве случаев такие попытки в конечном счете приводят к появлению новой олигархии, которая сохраняет экстрактивные институты и использует их для собственной выгоды. Аджемоглу и Робинсон отмечают, что причины, по которым в одних случаях широкие социальные коалиции формируются, а в других нет, остаются мало изученными.
В конце книги (глава 15) авторы делают несколько прогнозов, основанные на их модели. Они утверждают, что государства, не имеющие политической централизации, такие как Колумбия, Афганистан или Гаити не смогут добиться существенного экономического роста. Некоторые страны, которые достигли политической централизации, вероятно, добьются неустойчивого роста в условиях экстрактивных институтов. Среди них: Бурунди, Эфиопия, Руанда, Танзания. Экономический рост, достигнутый в условиях экстрактивных институтов, в таких странах как Россия и Китай без развития инклюзивных институтов в конечном счете прекратится.
Отзывы
Реакция на книгу была в целом положительной, рецензенты отмечали глубину анализа проблемы и подробную аргументацию на многочисленных примерах[3]. В критических отзывах отмечалось избыточное, с точки зрения рецензентов, внимание, уделённое анализу общественных институтов в ущерб учёту других факторов, в том числе географических и этнических[4]. Также было отмечено, что авторы практически не коснулись роли международных финансовых организаций, таких, как МВФ или Всемирный банк.
Перевод
- Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. Москва, АСТ, 2015 ISBN 978-5-17-091907-9
Напишите отзыв о статье "Why Nations Fail"
Примечания
- ↑ Daron Acemoglu and James Robinson. [whynationsfail.com/ Why Nations Fail] (англ.). Проверено 3 октября 2015.
- ↑ Acemoglu, Daron, and James A. Robinson. «Is This Time Different? Capture and Anti-Capture of US Politics.» The Economists Voice 9, no. 3 (January 27, 2012).
- ↑ Paul Collier. [www.theguardian.com/books/2012/mar/11/why-nations-fail-acemoglu-robinson-review Why Nations Fail by Daron Acemoglu and James Robinson – review] (англ.). The Guardian (11 March 2012). Проверено 3 октября 2015.
- ↑ Jeffrey D. Sachs. [www.foreignaffairs.com/reviews/review-essay/government-geography-and-growth Government, Geography, and Growth] (англ.). Foreign Affairs (September 2012). Проверено 3 октября 2015.
Отрывок, характеризующий Why Nations Fail
– Ну да, ну да.Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
