XIII интербригада имени Ярослава Домбровского

XIII интербригада им. Ярослава Домбровского польск. XIII Brygada Międzynarodowa im. Jarosława Dąbrowskiego
Памятный знак бойцов XIII интербригады имени Домбровского
Годы существования	1936—1939
Страна	Вторая Испанская Республика Вторая Испанская Республика
Тип	Интербригада
Численность	всего на стороне республиканцев воевало до 5 тысяч польских граждан
Прозвище	Дамбровчики польск. Dąbrowszczacy
Покровитель	Ярослав Домбровский
Девиз	«За Вашу и Нашу свободу» польск. Za Waszą Wolność i Naszą исп. Por Vuestra Libertad y la Nuestra
Марш	Честь и граната (автор музыки неизвестен — Б.Броневский)
Участие в	Оборона Мадрида Битва на Хараме Гвадалахарская операция Брунетская операция Битва на Эбро Арагонское наступление

XIII Интернациональная бригада имени Я. Домбровского — воинская часть, составленная в основном из поляков и граждан Польши, участвовавшая в гражданской войне в Испании на стороне республиканских войск против мятежников генерала Франко. Фактически, как и большинство остальных интербригад, была организованна Коминтерном. Получила испанскую награду за доблесть.

Всего на стороне республиканцев воевало в 1936—1939 годах около 5 тысяч поляков и граждан довоенной Польши.

В соответствии с законом о гражданстве 1920 года, который запрещал гражданам Польской Республики службу в иностранных армиях без позволения польских властей, добровольцы автоматически утрачивали польское гражданство в момент вступления в Бригаду. 11 декабря 1936 года в «Мониторе Польском» было опубликовано официальное предупреждение польских властей, грозящее лишением польского гражданства принимающим участие в войне в Испании. Распоряжение министра внутренних дел ПР от 26 февраля 1938 года распространило действие этого правила на всех поляков воюющих в Испании.

История

Первые польские подразделения

19 июля 1936 года группа поляков — политических эмигрантов живущих в Испании, а также участников международной рабочей спартакиады в Барселоне, вступила в республиканскую милицию и вместе с центурией (ротой) им. Эрнста Тельмана отправилась на арагонский фронт.

28 августа 9 польских шахтёров из Франции приняли участие в обороне баскского города Ирун. Когда его защитники были вынуждены отступить из-за большого перевеса со стороны фашистов и нехватки амуниции, поляки перешли французскую границу, позже они вернулись в Испанию.

В Барселоне группа поляков прибывшая из Парижа, в составе которой были Станислав Матущак, Станислав «Болек» Улановский и Антоний Коханек, 8 сентября 1936 года создали пулемётный взвод им. генерала Я. Домбровского, в составе 36-ти человек, вошедший в т. н. «колонну Либертад». С 11 сентября это подразделение воевало на фронте, сначала под Талаверой, участвовала в контратаке на Пелаустан и отметилась в обороне Оссовских холмов. 6 октября 1936 колонна была вынуждена отступить в направлении Мадрида, а затем была окружена частями франкистов. Часть отряда, которой удалось выйти из окружения, в дальнейшем принимала участие в обороне Мадрида, под Брунете и Эль-Эскориалом.

Некоторое число поляков и польских французов воевали с самого начала войны в составе анархистской милиции CNT-FAI. По видимому ряд из них принимали участие в подавлении профашистского бунта гарнизона Барселоны.

Батальон им. Я.Домбровского

Когда 22 октября 1936 года правительство Испанской Республики приняло решение о создании Интернациональных Бригад, в Испании находилось уже приблизительно 100 поляков, готовых воевать с франкистами. Большинство из них были рабочими и эмигрантами, живущими во Франции, Бельгии и Палестине. Среди них были также и представители радикальной интеллигенции. Созданный 24 октября 1936 года батальон им. Я.Домбровского был одним из первых международных подразделений. Он вошёл в состав XI Интербригады, сразу-же отправленной на оборону Мадрида. Командиром батальона стал Станислав «Болек» Улановский, а политическим комиссаром Станислав Матущак. Вооружение батальона состояло из старых мексиканских винтовок, 4 пулемётов «Максим» и гранат собственного производства, изготовленных из консервных банок. 4 ноября батальон послан в Мадрид, куда и прибыл 8 ноября. Входил в состав XI интербригады.

В Мадриде воевал в районе Сьюдад Университария, над рекой Мансанарес, в районе Французского моста. Во время этих боёв батальон понёс большие потери и был отведён на переформирование.

29 ноября 1936 года батальон был включён в состав XIII бригады под командованием венгерского еврея генерала Лукача.

28 декабря батальон был переведён под Гвадалахару, с заданием занять важный узел дорог Мадрид—Сарагоса и Мадрид—Сигуэнса, с целью отсечения войск франкистов, воюющих под Мадридом, от баз снабжения. 2 января 1937 батальон занял указанный узел дорог, но в атаке получил смертельное ранение командир батальона Антоний Коханек. Его преемником стал Виктор Кузницкий «Павел Склинярж». 8—11 января 1937 года батальон воевал на фронте под Маядахондом, а затем был отведён в тыл, где принял пополнение.

7 февраля 1937 года батальон был передислоцирован в Арганду, где занял позиции в районе моста на реке Харама — центральный объект атак франкистов в их попытке наступать на Мадрид с юга. Несмотря на значительные потери, все атаки противника были отбиты.

С 10 марта батальон воевал под Гвадалахарой против итальянского экспедиционного корпуса и 18 марта, совместно с другими подразделениями, взяли город Бриуэгу. В апреле 1937 снова воевал на Яраме в районе Мората-де-Тахуния и в Каса-дель-Кампо. Затем был отведён на отдых. 1 мая 1937 года получил присланное Компартией Польши знамя из рук Густава «Рвала» Рейхера. В конце мая 1937 года, вместе с частями генерала Лукача был послан на фронт под Уэску, где 11-16 июня принял участие в неудачном наступлении республиканских войск, понеся огромные потери.

В мае, в составе XII интербригады, участвовали в атаке на Святилище Богоматери Кабезской в Сьерра-Морена, где совершили жестокие преступления против мирного населения и духовенства.

Польская бригада

23 июня 1937 года батальон им. генерала Я.Домбровского был развёрнут в 150-ю бригаду, командование которой принял испанец Фернандо Герраси и Мехулан, а политическим комиссаром стал Станислав Матущак. В состав бригады вошли батальоны:

• польский им. генерала Я.Домбровского
• венгерский им. Матьяша Ракоши
• французско-бельгийский им. Андре Марти
• батальон им. Хосе Палафокса.

Батальон Палафокса кроме польской и испанской рот, включал в себя украинскую роту им. Тараса Шевченко и еврейскую роту им. Нафтали Ботвина.

В июле бригада сражалась под Брунете, в августе на арагонском фронте.

В августе 1937 в состав бригады была включена польская рота им. Адама Мицкевича, которая с начала 1937 воевала в составе 9-го батальона им. Чапаева под Теруэлем, в обороне Альмерии, под Гранадой и Кордовой, а затем и в Брунетской операции. Рота была включена в батальон Палафокса, в качестве 1-й роты батальона.

8 августа 1937 года 150-я бригада была переименована в XIII интернациональную бригаду им. Я.Домбровского, а рота им. А.Мицкевича была выведена из состава батальона Палафокса, и развёрнута в 3-й польский батальон им. А.Мицкевича. В конце августа бригада воевала под Сарагосой, где отличилась смелой атакой на Вильямор де Гальего.

12—18 октября 1937 года воевала под Фуэнтес-де-Эбро, а в декабре на участке Тардьента-Сиера в горном Арагоне, с целью отвоевывания Теруэля, что позволило 24 декабря занять город.

В феврале 1938 года бригада приняла участие в наступлении республиканских войск в Экстрамадуре. 16 февраля бригада начала бои за горный хребет Сьерра-Кемада, вгрызаясь в позиции фашистов и прорвав их оборону. Однако контратака франкистов привела к отходу поляков и уничтожению части бригады. В начале марта бригада передислоцирована на арагонский фронт, где приняла участие в оборонительных боях в составе 35-й международной дивизии, под командованием польского генерала «Вальтера».

21 июля 1938 года бригада заняла позиции над рекой Эбро, где командование республиканской армии готовило контрнаступление, с целью остановить продвижение войск франкистов (Битва на Эбро). 25 июля бригада форсировала Эбро, глубоко вклинилась в позиции франкистов, и продвинулась под Гандесу, где затем вела двухмесячные бои. Действия поляков над Эбро были высоко оценены. Бригада получила высшую республиканскую военную награду «Medalla del Valor».

Роспуск интербригад и их воссоздание

Ещё в мае Лондонский комитет по невмешательству принял решение о выводе всех иностранных частей из Испании, как с республиканской, так и с франкистской стороны. Решение явно было в пользу мятежников, так как было понятно, что ни Германия ни Италия не выведут свои подразделения.

21 сентября на сессии Лиги наций глава республиканского правительства Негрин объявил о том, что его правительство приняло решение «о немедленном и полном отзыве всех бойцов неиспанцев, которые участвуют в борьбе в Испании на стороне правительства»

24 сентября 1938 года правительство Испанской Республики, под давлением Лиги Наций, вывела интернациональные подразделения с линии фронта, а в октябре 1938 расформировала их и демобилизовало личный состав.

28 октября в Барселоне состоялись торжественный парад-прощание с бойцами интернациональных бригад. Воинов-интернационалистов пришли проводить более 200 тыс. жителей Барселоны и её окрестностей. По одной из улиц города — Диагонали — прошли специально сформированные части интернационалистов, представлявших каждую интербригаду и интерсоединение. Бойцы и офицеры, шли без оружия под прославленными знаменами своих частей. Их приветствовали глава правительства Негрин, лидеры народного фронта. Выступая перед ними, Ибаррури заявила: «Вы можете быть уверены, что воспоминания о вас будут вечно жить в наших сердцах… Пока существует Испания, будет жить в нас память об интернациональных бригадах».

23 декабря 1938 г. франкистские войска развернули генеральное наступление на Каталонию. В середине января 1939 г. они сломили сопротивление республиканцев и началось отступление частей республиканской армии к французской границе. Встала задача спасения почти 6 тыс. интернационалистов, не успевших покинуть Испанию. Секретариат ИККИ дал командованию директиву, о чем Димитров сообщал Сталину, «принять меры для бесшумного восстановления интербригад»

В январе 1939 года бригада была восстановлена и 24 января отправлена на каталонский фронт, где провоевала ещё две недели. 9 февраля 1939 года солдаты польской бригады, вместе с воинами других интернациональных частей, пересекли французскую границу и были интернированы во Франции.

Всех объединяла большая, самая высокая и революционная цель — вооружённая борьба с фашизмом, и ради неё немцы, итальянцы, поляки, евреи, представители национальностей всего мира до негров, японцев и китайцев включительно умели договориться между собой, находили общий язык, терпели равные невзгоды, жертвовали одной жизнью, умирали героями, были преисполнены одной и той же ненавистью к общему врагу

— Российский государственный военный архив. ф. 35082, оп. 1, д. 95, л. 46.

Участие поляков в гражданской войне в других подразделениях

Кроме поляков воевавших в XIII интербригаде, были также созданы польские артиллерийские батареи: им. Валерия Врублевского (создана 16 декабря 1937) и им. Бартоша Гловацкого (создана в июле 1937), которые входили в состав 1-го интернационального славянского дивизиона тяжёлой артиллерии. Также поляки воевали в батареи артиллерии ПВО им. Карла Либкнехта, занимали должности командиров и комиссаров в 129-й интербригаде, 35-й и 45-й дивизиях, а также в ряде других подразделений республиканской армии.

Память

Во время Второй мировой войны большая часть дамбровчиков вступили в антифашистские партизанские отряды или воевали на фронтах. Одним из организаторов первых боевых групп в Варшавском гетто был капитан интербригады, комиссар Пинкус Картин.

«Испанцы» организовывали подпольные отряды, из которых потом родилась Гвардия Людова.

«Испанец» Кароль Сверчевский с ПНР стал зам.министра обороны (погиб в стычке с отрядом УПА). Один из последних командиров бригады, Генрик Торуньчик, после войны возглавил Специальный батальон, из которого потом вырос Корпус внутренней безопасности. Гжегож Корчинский был заместителем министра общественной безопасности (1946-48), потом министра национальной обороны (1965-71), один из ответственных за подавление рабочего движения в Поморье в декабре 1970. Мендель Косой «Вацлав Комар» в 1950-х руководил объединённой службой гражданской и военной разведки Польши. Давид Карон был одним из создателей и первым командиром военной разведки Израиля.

18 октября 1956 года Государственный совет ПНР учредил медаль «За вашу и нашу Свободу». Медаль предназначалась для награждения польских добровольцев — бойцов интернациональных бригад, сражавшихся в период Гражданской войны в Испании в 1936—1939 годах на стороне республиканцев.

В ПНР в честь бойцов и командиров бригады было названо большое количество улиц, но все они были переименованы после падения коммунизма.

Во Львове, в память о комиссаре украинской роты им. Т.Шевченко XIII интербригады, погибшем в битве на Эбро, Юрии Великановиче был установлен памятник (сохранился), а одна из улиц получила его имя (переименована после обретения независимости в 1991-м году).

В 1996 году, в честь 60-летия с начала Гражданской войны, все ветераны интербригад, и среди них и дамбровчики, получили почётное испанское гражданство

Командиры батальона (до 16 апреля 1937) и бригады

• Станислав «Болек» Улановский (24 октября — 20 ноября 1936)
• «Андре» † (француз) (20 ноября 1936, погиб)
• Виктор Кузницкий «Павел Склинярж» (20 ноября 1936)
• Фердинанд Козовский «Петров» (болгарин) (20 — 21 ноября 1936)
• Антоний Коханек (21 — 26 ноября 1936)
• Виктор Кузницкий «Павел Склинярж» (26 ноября — 30 декабря 1936)
• Антоний Коханек † (30 декабря 1936 — 2 января 1937, погиб)
• Виктор Кузницкий «Павел Склинярж» (2 января — 13 февраля 1937)
• Юзеф Стрельчик «Ян Барвинский» (13 февраля — 23 июня 1937)
• Фернандо Герраси-и-Мехулан (испанец) (23 июня — 15 июля 1937)
• Юзеф Стрельчик «Ян Барвинский» (15 июля 1937 — 28 марта 1938)
• Михаил Хватов «Харченко» (украинец) (28 марта — 30 августа 1938)
• Болеслав Молоец «Эдвард» (30 августа — 24 сентября 1938)
• Генрик Торунчик (24 — 27 января 1939)
• Михаил Шальваи «Чапаев» (венгр) (27 января — 9 февраля 1939)

Пресса бригады

Польскими участниками Гражданской войны издавался ряд периодических изданий (в основном на польском языке):

• «Dąbrowszczak» — газета батальона им. Я.Домбровского, позднее орган всей бригады до появления «Ochotnik Wolności».
• «Bartoszak» — издание батареи им. Б.Гловацкого.
• «Naprzód» — издание батальона Палафокса.
• «Żołnierz Wolności» — издание батальона им. А.Мицкевича.
• «Ochotnik Wolności» (исп. El Voluntario de la Libertad) — официальный орган XIII интербригады им. Я.Домбровского.
• «Ботвин (идиш ‏באטווין‏‎)» — издание роты им. Нафтали Ботвина.
• «Gazeta Scienna» — фронтовая газета пулемётной роты 13 бригады имени Домбровского.
• «Asalto» — бюллетень спецроты 13 бригады имени Домбровского.

Отрывок, характеризующий XIII интербригада имени Ярослава Домбровского

– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.