XXV династия

История Древнего Египта Додинастический период 00 · 0 Династический период Раннее царство I · II Древнее царство III · IV · V · VI Первый переходный период VII · VIII · IX · X · XI Среднее царство XI · XII Второй переходный период XIII · XIV · XV · XVI · A · XVII Новое царство XVIII · XIX · XX Третий переходный период XXI · XXII · XXIII · XXIV · XXV Поздний период XXVI · XXVII · XXVIII XXIX · XXX · XXXI Эллинистический период Аргеады · Птолемеи Правители (фараоны, префекты, епархи, номархи )

XXV династия (ок. 760—656 гг. до н. э.) — Кушитская династия фараонов, правивших в Древнем Египте, последняя династия третьего переходного периода. Встречаются названия Нубийская, Эфиопская или Кушитская династия.

Термин «двадцать пятая династия» относится к ряду правителей Кушитской империи со столицей в Напата, которые распространили своё влияние на весь Древний Египет в VIII—VII вв. до н. э.. Событием, которое стало началом династии, считается завоевание кушитским фараоном Кашта Верхнего Египта. Династия завершилась с крахом Кушитской империи в войне с Месопотамской Ассирией и завоеванием ассирийцами Египта.

Объединение под одной властью Верхнего Египта, Нижнего Египта и Нубии создало империю, которой не было равной по размеру со времён Нового царства. Династия Кушитских фараонов сохранила и даже развила древние египетские традиции, религию и обряды, добавив в них нубийские мотивы. Во время царствования этой династии в Египте (и в Нубии) развернулось строительство пирамид, которого регион не знал со времён Среднего царства.

После того, как ассирийские цари Саргон II и за ним Синаххериб отбили попытки Кушитских фараонов распространить влияние египтян на Ближний Восток, сменившие их цари Асархаддон и Ашшурбанапал завоевали Египет, сместив нубийцев у власти. Они заложили основы марионеточной про-ассирийской XXVI династии, последней династии местных египетских фараонов перед завоеванием Египта Персией.

Правители

Список фараонов XXV династии в Истории Египта:

XXV династия фараонов

Фараон	Тронное имя	Царствование (ок. гг. до н. э.)	Захоронение	Королева
Кашта	Нимаатре	760—752	Эль-Курру, K.8	Пебатма, K.7 (?)
Пианхи	Мен-хепер-Ра Усер-Маат-Ра	752—721	Эль-Курру, K.17	* Табиру, дочь Алара, K.53 * Абар англ. Abar, Нури, Nuri 53(?) * Хенса англ. Khensa, дочь Кашта, K.4 * Пексатер англ. Peksater, дочь Кашта, K.54 * Нефрукекашта англ. Nefrukekashta, K.52
Шабака	Неферкаре	721—707	Эль-Курру, K.15	* Калхата, мать Тануатамона, K.5 * Месбат англ. Mesbat, мать Верховного жреца Амона Харемахет (англ. Haremakhet) * Табекенамун (?)
Шабатака	Дедкаре	707—690	Эль-Курру, K.18	Арти англ. Arty, дочь Пианхи, K.6
Тахарка	Ку-Нефертум	690—664	Нури, Nuri 1	* Такахатенанум, Nuri 21(?) * Атахебаскен, Nuri 36 * Напарая англ. Naparaye, дочь Пианхи, K.3 * Табекенамун (?)
Тануатамон	Бакаре	664—656 (умер: 653)	Эль-Курру, K.16	* Пьянхарта * [..]салка * Малаке (?), Nuri 59

Период, начиная с царствования Кашта, и до фараона Меленакена обычно называют Напатанским периодом Кушитского царства. Фараоны кушитской династии после Меленакена правили из Напаты, Мероэ и Верхнего Египта. Захоронения Кушитских царей XXV династии (и членов королевских семей) находятся в Эль-Курру и в Нури.

Кашта

Кушитский царь Кашта управлял Нубией из своей столицы города Напаты (400 км к северу от Хартума, современной столицы Судана). Он продолжал политику своего отца, фараона Алара по распространению влияния на Верхний Египет. Он сумел назначить свою дочь, Аменирдис I, Супругой Бога Амона в Фивах после Шепенупет I, дочери последнего фараона XXIII династии Осоркона III. Это фактически узаканивало контроль над египетской областью Фиваида.

Похоже, контроль Кашты над Верхним Египтом носил мирный характер, так как потомки фараонов XXIII династии пользовались высоким социальным статусом в Фивах всё время царствования XXV династии. В правление Кашты кушиты, заселившие территории между третьим и четвёртым порогами Нила, довольно быстро приняли египетские традиции, религию и культуру.

Пианхи

Фараон Пианхи продолжил экспансию кушитов в Нижний Египет. Он лично возглавил военный поход, закончившийся захватом Фив и Мемфиса, управляемых фараонами скоротечной XXIV династией. Города не были ограблены, наоборот, Пианхи по египетским традициям, даже принёс жертвоприношения в храме Птаха в Мемфисе. Пианхи возродил традиции строительства пирамид в Нубии (Эль-Курру), расширил храм Амона в Джебель-Баркал.

Пианхи предпринял попытки распространить влияние империи на Ближний Восток, который контролировался в эти времена Ассирийской империей. Около 720 г. до н. э. он послал армию на помощь восставшим против ассирийцев Палестине и Газе, но армия ассирийцев во главе с Саргоном II одержала победу.

Шабака

Фараон Шабака к 710 г. до н. э. завершил завоевание всего Египта. Он свергнул последнего правителя предыдущей династии Бокхориса. По утверждению Манефона, последнего фараона XXIV династии сожгли заживо. Шабака перенёс столицу своей империи в Мемфис. В знак принятия египетской религии Шабака стал Верховным жрецом Амона. Он консолидировал и централизовал власть в своей ставшей огромной империи. Сохранение и забота фараона о древней религии Мемфиса отражены в Камне Шабака. Как и его предшественник, Шабака поддержал мятеж на Ближнем Востоке (в Ашдоде) против владычества Ассирии, но посланная им армии была разбита Саргоном II.

Шабатака

На царствование Шабатака приходится продолжение войн с Ассирией на Ближнем Востоке. Войско Кушитов вновь потерпело поражение (по ассирийским источникам). В Ассирийских источниках также упоминается мирное соглашение с Египтом этого времени, подтверждающее влияние ассирийцев на Ближнем Востоке.

Тахарка

На период царствования фараона Тахарка приходится период расцвета империи. Некоторые исследователи называют это время — ренессансом Древнего Египта. Тахарка, управляя Египтом из Мемфиса, организовал небывалое по размаху строительство вдоль всей долины Нила. Храмы, пирамиды, мемориальные комплексы возводились не только в Верхнем и Нижнем Египте, но и на исконно нубийских территориях — в Джебель-Баркале, Нури, Эль-Курру, Мероэ, Каву и Керма.

Начиная с X в. до н. э. Семитские народы Ханаана и южной Арамеи (современная территория Сирии), с которыми у египтян и нубийцев были исконные связи, попали под контроль Месопотамской Ассирии. К 700-м годам до н. э. столкновение интересов таких двух расширяющихся с противоположных сторон в направлении Ближнего Востока супер-империй, как Египет и Ассирия, стало неизбежным. Военные действия империй, начавшиеся во времена предыдущих фараонов / царей, достигли в царствование Тахарка своего апогея. При первых знамениях недовольства или восстаний в Леванте против Ассирии, Тахарка снаряжал армию на помощь семитским народам. Помощь Тахарка иудейскому царю Езекия в его восстании против ассирийского царя Синаххериба нашла отражении в Библии (4Цар. 18:14). Совместное отражение ассирийского нашествия было удачным, правда, с помощью эпидемий в войске ассирийцев. Чуть позже Синаххерибу удалось вытеснить египтян с Ближнего Востока обратно в Египет. Сменивший Синаххериб царь Асархаддон уже организовал поход ассирийцев в Египет в 671 г. до н. э. Тахарка, возглавивший оборону Египта, был разбит и бежал в Нубию. Асархаддон поставил царствовать в захваченной стране местных аристократов, лояльных к новой власти.

Ставленникам Асархаддона не удалось полностью поставить страну под свой контроль — через два года Тахарка вернулся с войском из Нубии и захватил власть в Египте до Мемфиса. Очередной ассирийский царь Ашшурбанапал в ответ послал войско, которое уже навсегда изгнало Тахарка из Египта. Тахарка умер в Нубии два года спустя.

Тануатамон

Сменивший Тахарка фараон Тануатамон попытался вернуть власть над Египтом. Он победил протеже ассирийцев Нехо I, но большая армия присланная Ассирией разбила войска кушитов, Тануатамон бежал обратно в Нубию. Новый ставленник ассирийцев, сын Нехо I, Псамметих I стал фараоном и основателем новой, XXVI династии. Новому фараону в 656 г. до н. э. удалось объединить Египет под своей властью. Интересно, что когда Тануатамон умер, он, хотя и не был уже египетским фараоном, был погребён со всеми фараоновскими почестями в пирамиде в Эль-Курру.

Династия кушитских фараонов продолжила править в Нубии вначале сделав своей столицей Напату (656—590 гг. до н. э.), а после Мероэ (590 г. до н. э. — IV в. н. э.).

Значение XXV династии в истории Египта

Несмотря на довольно короткий срок царствования XXV династии в Египте (около 90 лет), она занимает значительное место в Египетской истории благодаря восстановлению и расширению традиционной египетской культуры, архитектуры, искусств и обрядов. Известно, что фараоны этой династии очень бережно относились к древним текстам: Шабака, например, повелел вырубить древний текст в камне (Камень Шабака).

Во время правления фараонов XXV династии происходили контакты с греческой цивилизацией. Геродот предполагал, что египтяне происходят от нубийцев, и Египет был основан Эфиопией. Геродот также ссылается на Гомера, который упоминал, что греческие боги происходят из Эфиопии.

Галерея

• Egyptian - Situla Bearing the names of Kashta and Amenirdis - Walters 543077 - Detail A.jpg

  Два картуша: Кашта, первого фараона XXV династии (справа), и его дочери, Аменирдис I, Супруги Бога Амона в Фивах (слева).

• Al-Kurru,main pyramid.jpg

  Захоронение фараона Пианхи.

• Shabaqa-head-Louvre.jpg

  Фараон Шабака.

• Shebitku’s statue (Nubian Museum).jpg

  Фараон Шабатака.

• SphinxOfTaharqa.jpg

  Фараон Тахарка.

• Nubian head.JPG

  Фараон Тануатамон

См. также

• История Древнего Египта
• Список правителей Куша

Отрывок, характеризующий XXV династия

15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!