Глухой велярный спирант

Поделись знанием:
(перенаправлено с «X (звук)»)
Перейти к: навигация, поиск
Звук x ()</td></tr>
Номер по МФА

140

</td></tr>
Обозначение в HTML

&#120;

</td></tr>
X-SAMPA

x

</td></tr>
Киршенбаум

x

</td></tr>
образец звука </td></tr>

</table> Глухо́й веля́рный спира́нт — согласный звук, встречающийся в некоторых языках. Присутствует в фонетической системе русского языка, на письме обозначается буквой х, в международном фонетическом алфавите обозначается символом [x] (икс).





Варианты

IPA Описание
x обычный глухой велярный фрикатив
губной
абруптив
xʷʼ Абруптивный губной
x̜ʷ полугубной
x̹ʷ сильный губной
палатализированный
xʲʼ Абруптивный палатализированный


Распространённость

Язык Слово МФА Значение Примечания
Адыгейский дахэ ['daxɛ] «красивый»
Африкаанс goed [xuˑt] «хорошо»
Алеутский Аткинский диалект alax [ɑlɑx] «два»
Арабский خضراء [xadˤraːʔ] «зелёная»
Ассамский অসমীয়া [ɔxɔmija] «ассамский»
Аварский чeхь [tʃex] «живот»
Азербайджанский x [xoʃ] «приятный»
Бретонский hor c’hi [or xiː] «наша собака»
Болгарский тихо ['tixo] «тихо»
Китайский язык Северокитайский язык 河 (hé) [xɤ˧˥] «река» См. Путунхуа
Чешский язык chlap [xlap] «мужчина, мужик»
Нидерландский язык Фламандский язык[1] acht [ˈɑxt] «восемь» Больше распространён в северных диалектах.
Северные диалекты[2]
Английский язык Шотландский диалект loch [lɔx] «озеро» См. Английская фонология
Эсперанто monaĥo [monaxo] «монах»
Эякский язык duxł [tʊxɬ] «капканы»
Финский язык[3] tuhka [tuxkɑ] «пепел» Аллофон /h/.
Грузинский язык[4] ჯო [ˈdʒɔxi] «палка»
Немецкий язык Kuchen [kuːxən] «пирог» См. Фонетика немецкого языка
Греческий язык χαρά [xaˈra] «радость»
Хинди ख़ुशी [xʊʃiː] «счастье» См. Фонетика хинди
Венгерский язык sahhal [ʃɒxːɒl] «с шахом»
Ирландский язык deoch [dʲɔ̝̈x] «пить»
Кабардино-черкесский язык дахэ ['daxɛ] «красивый»
Корейский язык 흠집 / heumjip [xɯmd͡ʑip̚] «трещина» Выступает только перед /ɯ/.
Литовский язык choras [xoras] «хор»
Ложбан xatra [xatra] «письмо»
Персидский язык خواهر [xɒːhær] «сестра»
Македонский алфавит Охрид [ˈɔxrit] Охрид
Мэнский язык aashagh [ˈɛːʒax] «лёгкий»
Древнеанглийский язык wealh [wæɑlx] «чужеземец, раб»
Польский язык[5] chleb [xlɛp] «хлеб» См. Польская фонология
Португальский язык Бразильский вариант португальского языка rabo [ˈxabʊ] «хвост» (в некоторых диалектах)
Русский язык[6] хороший [xɐˈroʂɨj] «хороший» См. Русская фонетика
Шотландский язык[7] drochaid [ˈt̪ɾɔxɪtʲ] «мост»
Сербохорватский язык храст/hrast [xrast] «дуб»
Словацкий язык chlap [xlap] «мужчина, мужик»
Сомалийский язык khad [xad] «чернила»
Испанский язык[8] ojo [ˈo̞xo̞] «глаз» См. Испанская фонология
Коса rhoxisa [xɔkǁiːsa] «стирать»
Украинский язык хата [ˈxɑ.t̪ɑ] «дом» См. Украинская фонология
Урду خوشی [xʊʃiː] «счастье» См. Фонетика хинди
Вьетнамский язык[9] không [xəwŋ] «не»
Валлийский язык carchar [kaɾxaɾ] «тюрьма»
Западнофризский язык ch [tyx] «пыль» Аллофон /χ/, Выступает только после закрытых гласных ([i], [y] и [u]).
Яганский язык xan [xan] «здесь»
Носу ꉾ/he [xɤ˧] «хороший»
Идиш איך/ikh [ix] «я»

Напишите отзыв о статье "Глухой велярный спирант"

Примечания

  1. Verhoeven (2005:243)
  2. van Reenen & Huijs (2000:?)
  3. [scripta.kotus.fi/visk/sisallys.php?p=5 VISK — § 5]
  4. Shosted & Chikovani (2006:255)
  5. Jassem (2003:103)
  6. Padgett (2003:42)
  7. Oftedal, M. (1956) The Gaelic of Leurbost. Olso. Norsk Tidskrift for Sprogvidenskap.
  8. Martínez-Celdrán, Fernández-Planas & Carrera-Sabaté (2003:255)
  9. Thompson (1959:458–461)

Bibliography

  • Jassem, Wiktor (2003), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0025100303001191 Polish]", Journal of the International Phonetic Association Т. 33 (1): 103–107, DOI 10.1017/S0025100303001191 
  • Martínez-Celdrán, Eugenio; Fernández-Planas, Ana Ma. & Carrera-Sabaté, Josefina (2003), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0025100303001373 Castilian Spanish]", Journal of the International Phonetic Association Т. 33 (2): 255–259, DOI 10.1017/S0025100303001373 
  • Merrill, Elizabeth (2008), "Tilquiapan Zapotec", Journal of the International Phonetic Association Т. 38 (1): 107–114 
  • Padgett, Jaye (2003), "[dx.doi.org/10.1023%2FA%3A1021879906505 Contrast and Post-Velar Fronting in Russian]", Natural Language & Linguistic Theory Т. 21 (1): 39–87, DOI 10.1023/A:1021879906505 
  • van Reenen, Pieter & Huijs, Nanette (2000), "[www.meertens.knaw.nl/taalentongval/artikelen/Reenen_Huijs.pdf De harde en de zachte g, de spelling gh versus g voor voorklinker in het veertiende-eeuwse Middelnederlands]", Taal en Tongval Т. 52: 159–181, <www.meertens.knaw.nl/taalentongval/artikelen/Reenen_Huijs.pdf> 
  • Shosted, Ryan K. & Vakhtang, Chikovani (2006), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0025100306002659 Standard Georgian]", Journal of the International Phonetic Association Т. 36 (2): 255–264, DOI 10.1017/S0025100306002659 
  • Thompson, Laurence (1959), "[dx.doi.org/10.2307%2F411232 Saigon phonemics]", Language Т. 35 (3): 454–476, DOI 10.2307/411232 
  • Verhoeven, Jo (2005), "Belgian Standard Dutch", Journal of the International Phonetic Association Т. 25 (2): 243–247 

Отрывок, характеризующий Глухой велярный спирант

– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.