Yesterday and Today

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

</td></tr>

Yesterday and Today
Студийный альбом The Beatles
Дата выпуска

20 июня 1966 года

Записан

1965—1966 годы
Abbey Road Studios

Жанр

рок-н-ролл
поп

Длительность

27:33

Продюсер

Джордж Мартин

Лейбл

Capitol Records

Профессиональные рецензии
Allmusic [www.allmusic.com/album/yesterdayand-today-r1517 ссылка]
Хронология The Beatles
Rubber Soul
(1965)
Yesterday and Today
(1966)
Revolver
(1966)
К:Альбомы 1966 года

Yesterday and Today — двенадцатый альбом The Beatles, выпущенный в США, и десятый битловский релиз компании Capitol Records. Альбом был выпущен только в США и Канаде. Альбом вышел 20 июня 1966 года[1].





Об альбоме

Название альбома произошло от песни «Yesterday» из альбома Help!. Треками альбома стали песни, не вошедшие в американские издания альбомов Help!, Rubber Soul, а также 3 песни из альбома Revolver, который был выпущен 5 августа 1966 года: «I'm Only Sleeping», «And Your Bird Can Sing» и «Dr. Robert».

Ранние обложки альбома выпущены со словом Yesterday в кавычках[2]. Из-за обложки начался огромный скандал: «битлы» были изображены одетыми в белые фартуки мясников и украшенными обезглавленными детскими куклами и кусками сырого мяса, из-за чего её прозвали «обложкой мясника» (англ. «The Butcher Cover»).

Список композиций

Сторона 1

  1. Drive My Car — 2:30
  2. I’m Only Sleeping — 3:01
  3. Nowhere Man — 2:45
  4. Dr. Robert — 2:15
  5. Yesterday — 2:08
  6. Act Naturally (Моррисон-Расселл) — 2:33

Сторона 2

  1. And Your Bird Can Sing — 2:01
  2. If I Needed Someone (Джордж Харрисон) — 2:24
  3. We Can Work It Out — 2:15
  4. What Goes On (Леннон-Маккартни-Ринго Старр) — 2:51
  5. Day Tripper — 2:50

Напишите отзыв о статье "Yesterday and Today"

Примечания

  1. [www.discogs.com/Beatles-Yesterday-And-Today/master/59364 Discogs: «Yesterday and Today»]
  2. [www.rarebeatles.com/album2/page2htm/bpg10.htm Rarebeatles: The Beatles' Yesterday and Today Album]

Ссылки

  • [www.discogs.com/Beatles-Yesterday-And-Today/master/59364 Yesterday And Today на discogs.com]

Отрывок, характеризующий Yesterday and Today

– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“