Жуковский, Пётр Михайлович

Пётр Михайлович Жуковский
Дата рождения:	22 января 1888(1888-01-22)
Место рождения:	Кишинёв, Бессарабская губерния
Дата смерти:	2 октября 1975(1975-10-02) (87 лет)
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	ботаника
Место работы:	Всероссийский институт растениеводства
Учёная степень:	доктор сельскохозяйственных наук, доктор биологических наук
Учёное звание:	академик ВАСХНИЛ
Альма-матер:	Новороссийский университет (Одесса)
Научный руководитель:	Г. И. Танфильев
Известен как:	специалист в области теоретической и прикладной ботаники, генетики, эволюции культурных растений и активный продолжатель идей Н. И. Вавилова
Награды и премии:

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Zhuk.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Zhuk.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI

Пётр Миха́йлович Жуко́вский (10 (22) января 1888, Кишинёв Бессарабской губернии — 2 октября 1975) — советский ботаник.

Академик ВАСХНИЛ (1935), доктор сельскохозяйственных наук (1934) и биологических наук (1935), профессор (1923), лауреат Сталинской премии первой степени (1943).

Биография

Пётр родился в многодетной семье мелкого кишинёвского судейского чиновника. Отец умер, когда мальчику было 12 лет, а с 14 лет он уже зарабатывал на жизнь переписыванием бумаг и репетиторством.

В 1906 году Жуковский окончил гимназию и поступил в Новороссийский университет на отделение естественных наук физико-математического факультета. В университете под влиянием профессора Г. И. Танфильева он начал заниматься прикладной ботаникой, изучением вопросов происхождения и истории культурных растений; участвовал в нескольких экспедициях в тундру, чернозёмные степи и Крым, организованных Г. И. Танфильевым. Среди его учителей в университете были такие видные учёные, как В. А. Ротерт (анатомия растений), Ф. М. Каменский (систематика растений), В. В. Половцов (физиология растений), полностью определившие направление его последующей научной деятельности.

В 1911 году, по окончании университета, Жуковский поступил на 3-й курс Московского сельскохозяйственного института. В 1912 году он был зачислен в качестве практиканта на Нахичеванскую (Ростов-на-Дону) опытную станцию.

В 1913 году, не окончив академию, он в составе геологической экспедиции профессора Д. И. Мушкетова поехал в Среднюю Азию в качестве ботаника и метеоролога. Исследуя Тянь-Шань, он собрал богатейший материал по горной флоре Узбекистана. Собранный им гербарий затем поступил к В. И. Липскому — известному русскому флористу.

В 1913—1914 годах Жуковский работал помощником заведующего Андижанской опытной станцией, в 1914—1915 годах — старшим специалистом по семеноводству и опытному делу в департаменте земледелия. В 1915 году вышла его первая печатная работа, посвященная агрометеорологии.

В 1915 году по состоянию здоровья (рецидив тропической лихорадки) он покинул Среднюю Азию и переехал в Тифлис. Здесь он начал работу в Тифлисском ботаническом саду — организатором и заведующим станцией испытания семян, а в 1919 году был назначен директором Тифлисского ботанического сада. В Тифлисе начинается и его педагогическая работа.

В 1920—1922 годах одновременно он был заместителем директора Высших сельскохозяйственных курсов и преподавателем кафедры частного земледелия, а затем (в 1923—1925) — профессором кафедры ботаники сельскохозяйственного факультета Тифлисского политехнического института.

С 1925 года — во Всесоюзном институте прикладной ботаники и новых культур (позднее — Всесоюзный институт растениеводства): учёный специалист; в 1951—1962 годах — директор.

В 1934—1952 годах — профессор Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева; в 1962—1963 годах — профессор Ленинградского университета. В 1945—1949 годах заведовал кафедрой ботаники в Московском фармацевтическом институте.

В 1956—1961 годах — академик-секретарь Отделения земледелия ВАСХНИЛ.

Член ВКП(б) с 1940 года.

Во время Великой Отечественной войны передал присуждённую ему Сталинскую премию в Фонд обороны на строительство самолётов «Москва».

Жуковский и лысенковщина

В 1946 году Жуковский в журнале «Селекция и семеноводство» опубликовал статью «Дарвинизм в кривом зеркале», в которой критиковал взгляды Т. Д. Лысенко на эволюцию, отвергавшие внутривидовую борьбу.

На Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года 5 сентября Жуковский выступил с речью, в которой критиковал основные теории Лысенко. Но 7 августа, когда уже Лысенко сообщил об одобрении его доклада в ЦК ВКП(б), Жуковский выступил с покаянным заявлением. Как вспоминал ученик Жуковского Жорес Медведев, через несколько дней после сессии как только они остались наедине, Жуковский сказал: «Я заключил с Лысенко „Брестский мир“... Поганый мир... Я сделал это ради своих учеников».

В 1955 году подписал «Письмо трёхсот».

После возвращения в 1961 году Лысенко и его сторонников к власти Жуковский «добился освобождения от должности директора ВИРа» (как он написал в письме Юрию Жданову) и занялся главным образом научной работой («Мне удалось уйти, и я был рад этому: мне надо было писать.»). Однако его книги в течение ряда лет не издавались.

Переписка с Н. И. Вавиловым

При подготовке сборника, посвящённого научному наследию Н. И. Вавилова, П. М. Жуковский выступил в роли эксперта, так как его переписка с Н. И. Вавиловым была наиболее обширна и продолжительна.

Пётр Михайлович, которому показали тексты писем Н. И. Вавилова, подтвердил, что в предложенном ему варианте присутствуют все письма.

Писатель Ю. Д. Черниченко писал об этом событии:

В этот дом пришла нежданная радость. Сотрудник Института истории Академии наук В. Д. Есаков открыл уцелевшую часть архива Николая Ивановича Вавилова, а в ней — переписку Вавилова с Жуковским, и долголетнюю — с двадцать второго по самый тридцать девятый год! Те письма Пётр Михайлович считал давно погибшими, но воистину — «рукописи не горят». Недавно ездил с историком в хранилище читать адресованные себе и свои страницы, вернулся возбужденным, взволнованным… — Николай Иванович писал, что из Закавказья в мировую коллекцию поступил исключительно богатый и ценный материал. Выше оценки быть не может. Значит, жизнь прожита недаром

— статья «Яровой клин»

Найденные документы были опубликованы уже после смерти П. М. Жуковского, в 1980 году, в пятом выпуске серии «Научное наследство».

Научная деятельность

Область научных интересов — ботаника, систематика, география и история культурной флоры, морфология и генетика.

Открыл (1923) и описал новый вид пшеницы — Triticum timopheevii Zhuk (пшеница Зандури), обладающую уникальным иммунитетом.

По инициативе Жуковского в 1926 году был создан Гербарий ВИРа, в который был передан весь гербарный материал института.

Из научных экспедиций 1925—1927 годов в Малую Азию, Сирию и Месопотамию Жуковский привёз около 10 тыс. образцов староместных культурных растений.

В 1956 и 1958 годах посетил с научными целями Аргентину, Чили, Перу и Мексику, откуда привёз образцы семян и клубней большого количества растений для использования в качестве исходного материала для селекции.

Выдвинул теории сопряжённой эволюции хозяина и паразита на их совместной родине; мегагенцентров и эндемичных микрогенцентров происхождения культурных растений; происхождения ювенильных побегов (почек типа сеянцев) из вторичных меристем.

Труды

Автор около 200 научных трудов, в том числе 20 книг и брошюр, ряд которых опубликован за рубежом.

• Исследование крестьянского семенного материала Восточной Грузии. — Тифлис, 1924. — 97 с.
• Земледельческая Турция (Азиатская часть — Анатолия). — М.; Л.: «Сельхозгиз», 1933. — XXVII, 908 с.
• Мировой генофонд растений для селекции: Мегагенцентры и эндемич. микрогенцентры / АН СССР. Всесоюз. ботан. о-во. — Л.: «Наука», 1970. — 88 с.
• Культурные растения и их сородичи: Систематика, география, цитогенетика, иммунитет, экология, происхождение, использование. — Изд. 3-е, перераб. и доп. — Л.: «Колос», 1971. — 752 с.
• Ботаника: Учебник для студентов… по агрон. спец. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: «Колос», 1982. — 623 с.
• Избранные труды. — Л.: «Агропромиздат», Ленинградское отделение, 1985. — 392 с.

Награды, премии и почётные звания

• 4 ордена Ленина
• 3 ордена Трудового Красного Знамени
• орден Красной Звезды
• орден «Знак Почёта»
• медали
• Сталинская премия первой степени (1943) «за открытие новых видов пшеницы и ржи и получение из них высокоценных в хозяйственном отношении гибридов»
• Премия имени Н. И. Вавилова (1967)
• Член-корреспондент (1955) и почётный доктор (1967) Академии сельскохозяйственных наук ГДР

Литература, ссылки

• [www.cnshb.ru/AKDiL/akad/base/R7/000732.shtm Жуковский, Пётр Михайлович] — статья из Биографической энциклопедии РАСХН, ВАСХНИЛ
• Жуковский, Пётр Михайлович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Жуковский, Пётр Михайлович

– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.