Zombies Ate My Neighbors
Поделись знанием:
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
| Zombies Ate My Neighbors | |
|---|---|
| Разработчик | |
| Издатель | |
| Дата выпуска | |
| Жанр | |
| Возрастные рейтинги |
|
| Платформы | |
| Игровой движок |
ZAMN
|
| Режимы игры | |
| Носитель | |
Zombies Ate My Neighbors (известна как Zombies в Европе) — видеоигра в жанре «беги и стреляй» (англ. «run and gun»), аркада для одного или двух игроков, пародирующая практически все известные штампы голливудских фильмов ужасов до 90-х годов.
Содержание
Юмор
Игра содержит много юмора, высмеивающего фильмы ужасов. Это касается не только врагов и локаций, но и оружия и экипировки героев (см. ниже). Также сам мультипликационный стиль игры переполнен шутками (например, чего стоит выражение лица сурового солдата, увидевшего приближение монстров).
Игровой процесс
Смысл игры сводится к тому, чтобы спасти всех соседей (жертв) на карте. После того, как последний сосед будет спасен, прямо из воздуха материализуется дверь с выходом на следующий уровень. Если какой-нибудь сосед будет убит монстрами, то в следующем уровне их (соседей) будет на одного меньше. При успешном спасении всех жертв в течение нескольких последующих уровней, их число вновь увеличится. Если игрок не успел никого спасти, то экран заливает кровью и наступает Game Over.
Всего в игре 55 уровней (48 основных и 7 бонусных).
Оружие и предметы выбираются и используются игроком только по его усмотрению (исключение — гамбургер, что сразу же восстанавливает часть здоровья).
Радар (в версии для SNES может отключаться) показывает положение ближайших живых соседей.
Мародерство — одно из основных занятий в игре, наравне с истреблением нечисти. Обшаривать брошенные дома и квартиры, рыться в чужих шкафах, ящиках и тумбочках жизненно необходимо для получения полезных вещей и нового оружия. Также, по мере продвижения, игроку придётся рыться ещё и в мусорных баках, амфорах, сундуках и кучах песка.
Помимо обычного перемещения по локациям, игроку представлена возможность и для других способов передвижения:
- Батут — прыжки на батуте нужны для преодоления преград;
- Водоем — плавание под водой делает невозможным использование предметов или оружия.
Оружие
В игре доступно (встречается) следующее оружие:
- Водяной пистолет — скорее всего, заправлен освященной водой. Основной и один из самых слабых, но и самых ходовых видов оружия.
- Содовая — банки с газировкой. Выполняют роль гранат. Например, только ими можно сшибать марсианские летающие тарелки, или валить противников за оградой. Также можно использовать для тушения огня (костров).
- Огнетушитель — тушит огонь и замораживает (на время) врагов; эффективен против студенистых клякс.
- Базука — пробивает стены, в которых есть трещины, выбивает двери, на ура крушит врагов; эффективна против муравьев.
- Газонокосилка — очень полезное устройство. Одинаково эффективно перемалывает красную траву, паутину, зомбаков и так далее. С легкостью справляется практически с любыми толпами нечисти. Явная отсылка к киношедевру Питера Джексона «Живая мертвечина», в котором герой покрошил с помощью этого сельскохозяйственного оборудования с сотню оживших трупов;
- Столовое серебро — вилки и ножи, эффективны против оборотней.
- Тарелки — ими можно кидаться на дальние расстояния.
- Томаты — единственное оружие, убивающее марсиан (от всего остального они просто телепортируются); лучше всего их использовать для броска из-за какой-либо ограды.
- Бластер — кокон-бластер, стандартное вооружение марсианской пехоты. Стреляет неким желеобразным сгустком, обволакивающим жертву в матовый кокон, что временно парализует её. Наиболее эффективен против муравьёв — бластер просто убивает их.
- Священный крест — золотое распятие, окружающее игрока сияющим ореолом. Наносит нечисти огромный урон и делает борца со злом неуязвимым, пока тот держит его в руках. Прекрасно расправляется с ордой нежити, окружившей протагониста. Максимально эффективен против вампиров;
- Мороженое — лимонное мороженое на палочке. Единственное (помимо огнетушителя) оружие против студенистых клякс.
- Футбольный мяч — для американского футбола. Как ни странно, но нужен для того, чтобы сыграть в американский футбол с американскими футболистами-монстрами.
Предметы
В игре доступны (встречаются) следующие предметы:
- Аптечка — восстанавливает все здоровье главного героя;
- Обычный ключ — нужен для открытия запертых дверей (по принципу: один ключ — одна дверь);
- Ключ-скелет — по идее, обыгрывание устоявшейся англоязычной фразы «skeleton key», означающей «ключ от всех дверей», «отмычка». Тут фраза возведена в абсолют — ключ белый, огромный и с черепом на конце. Нужен для отпирания особых «бронированных» дверей (с изображением черепа или фараона), которые по-другому открыть никак не получится (базука не берет). Чаще всего ключи-скелеты спрятаны в «боссах»;
- Клоуны — упаковка надувных резиновых клоунов. Клоуны раскачиваются, смеются и тем самым привлекают к себе противника (отвлекая от вас). Тактически очень полезная штука, особенно против маньяков с бензопилами;
- Сундук Пандоры — ларец, при открытии которого по всему экрану разлетаются сгустки света, и раздается «ангельская» музыка, уничтожая почти всех монстров в поле видимости;
- Синий эликсир — дает временную невидимость и неуязвимость, в результате чего враги вас не замечают. В невидимом состоянии протагонист не может использовать предметы/оружие и открывать двери, зато можно ходить по воде;
- Красный эликсир — превращает игрока в огромный неуязвимый гибрид гориллы с медведем. Зверь не умеет плавать/прыгать, не умеет использовать оружие/предметы, но зато имеет две руки и силушку[3], способную без проблем крушить стены/двери/врагов, что делает красный эликсир одним из самых полезных приобретений в игре;
- Жёлтый эликсир — со знаком вопроса. Может выдать что угодно: от эффекта синего или красного напитка, до отравления или даже превращения в мертвеца, в последнем случае ваш протагонист становится тем, с чем призван бороться, и начинает жрать соседей или гоняться за напарником;
- Кроссовки — позволяют бегать с утроенной скоростью. Полезны для «взятия» соседей, которые с приходом темноты превращаются в оборотней;
Неинвентарные предметы
Дополнительные предметы, встречающиеся в игре:
- Гамбургер — восстанавливает часть здоровья. Редкий предмет, часто находится рядом с соседом-поваром;
- Вопрос — секретный уровень. После прохождения основного этапа, будет предложен бонус-уровень;
- 1-UP — дополнительная жизнь;
- Монеты и купюры — дают дополнительные очки;
Скрытые предметы
Также в исходниках версии для SNES имели место быть тайлы (спрайты), на которых были изображены Чёрный эликсир и Банка зелёной краски, которые в игре не встречались.
Герои
Главными героями игры являются подростки Зик и Джулия. Хотя нигде в игре имена героев не упоминаются, в продолжении Ghoul Patrol (вышедшем только на Super Nintendo в 1994 году) присутствуют и сюжет, и имена персонажей, перекочивавших из оригинальных Zombies Ate My Neighbors.
- Зик — парень в джинсах и чёрной футболке с белым черепом на груди. Светлые волосы подняты гелем, а на носу стерео-очки из кинотеатра.
- Джулия — девчонка в шортах, куртке со знаком «СТОП» на спине и в бейсболке.
Разницы между Зиком и Джулией, кроме имен, внешности и пола, нет.
Антигероем в игре является некий Доктор Тонгу (англ. Dr. Tongue — «язык», «жало») — пожилой очкарик в белом халате, время от времени попадающийся героям по ходу игры. Доктор все время пьет разные зелья, результатом чего чаще всего является его телепортация в Неизвестное (бывает, после этого на полу остается колба с красным напитком), но иногда доктор мутирует в довольно опасные формы жизни. Существуют подозрения, что именно он виноват во всеобщем хаосе и в том, что киношные монстры наводнили мир.
Соседи
По ходу игры Вам предстоит спасать следующих персонажей:
- Младенец — маленький и подвижный ребёнок в подгузнике. 700 очков;
- Повар — мужчина, жарящий сосиски на мангале. 100 + 5 за сосиски;
- Собака — дворняга. Рычит и лает при приближении монстров. 500 очков;
- Солдат — бравый солдат, который дрожит от ужаса при виде чудовищ. 100 очков;
- Учительница — старая учительница, выставившая кому-то двойку с минусом. Естественно, только 10 очков;
- Исследователь — археолог, палеонтолог — все время что-то разглядывает в увеличительное стекло. 500 очков;
- Туристы — женатая пара с фотоаппаратами. Могут оказаться оборотнями и превратиться в волков при заходе солнца. 2 * 100 = 200 очков;
- Гимнастка — девочка, прыгающая на батуте. 300 очков;
- Купальщик — мужчина в солнцезащитных очках, плавающий на надувном круге. Всегда на воде. 100 очков;
- Болельщица — девочка из команды поддержки. Наиболее «ценный» персонаж. 1000 очков;
- Сын доктора Тонгу — Наполовину мутировавший в насекомое ученый. Отсылка к фильму ужасов Муха. Секретная жертва. 10 000 очков;
Враги
- Зомби — самые слабые и наиболее многочисленные противники. Лезут нескончаемым потоком из-под земли (или из пола). Мрут от одного попадания водяного пистолета. Фильмов про толпы бродячих зомби после Джорджа Ромеро с его «Ночью живых мертвецов» выходили буквально сотни.
- Куклы-убийцы — явная отсылка к киносериалу «Детская игра», где маньяк убийца после смерти переселяется в тело популярной куклы (Чакки). Выпрыгивают из ящиков с детскими игрушками, из коробок на прилавках супермаркета или прямо с конвейера на заводе. Рубят/кидаются топорами, после смерти сгорают (иногда превращаясь в горящего человечка), сообщают о своем присутствии громкими возгласами «Иха-ха!». Неуязвимы для базуки (банально пригибаются под летящим снарядом).
- Маньяк с бензопилой — явная отсылка сразу к двум известным фильмам ужасов: «Техасская резня бензопилой» и «Пятница 13-е». Собственно, благодаря хоккейной маске, можно с уверенностью сказать, что данный противник срисован с Джейсона Вурхиза. Один из наиболее опасных противников. Маньяки немногочисленны, их количество на уровне строго ограничено. Сильны — выдерживают до шести попаданий из базуки (два, если предварительно заморозить). Своей бензопилой способны прокладывать себе путь через стены, запертые двери, живые изгороди и иные препятствия. Их слышно издалека благодаря звуку мотора бензопил.
- Мумия — обычная ожившая египетская мумия. Фильмов про таких снято множество. Вылезает из соответствующих саркофагов. Обитает в Египте, на чердаках или в старых замках, короче везде, где завалялся её саркофаг. Медлительна и не особо сильна (пять выстрелов из водяного пистолета).
- Клоны — растительные двойники инопланетного происхождения. Вырастают прямо из-под земли и принимают облик главных героев (причем, вполне качественно). Для лучшей маскировки любят делать вид, что подчиняются командам игрока. Оружия не имеют, слабы (как зомби), но многочисленны (как зомби). Взяты из фильма Вторжение похитителей тел.
- Красное дерево — инопланетное растение, разбрасывающее по округе не то огромные споры, не то свои плоды. Является источником распространения красной ядовитой колючей травы, ходить по которой опасно для жизни, а уничтожить которую можно только газонокосилкой (после убийства дерева, трава расти перестает). Неуязвимо для водяного пистолета.
- Грибной человечек — инопланетный гном, временами вылезающий из красной травы. Встречается редко и особых проблем не создает.
- Студенистая клякса — некая плотоядная амебоподобная масса (из кинофильма Капля). Выползает из бочек с радиоактивными отходами либо из заражённых водоемов. Плюется сгустками слизи, которые, попадая на голову жертве, наносят ей вред и делают временно беспомощной. Крайне устойчива ко всему, кроме мороженого и огнетушителя.
- Оборотень — волк-оборотень из десятков фильмов. Быстр, силен, умеет прыгать на запредельные расстояния. Дополнительную опасность представляет тем, что может оказаться вашим соседом, и превратиться с заходом солнца. Мгновенно умирает при применении серебра (столовые приборы). Выдает своё присутствие воем.
- Гигантский муравей — двухметровое насекомое. Толпами лезут из своих нор. Двигаются быстро, перелезают через стены, утаскивают всё, что плохо лежит, к себе (навсегда!). Бывают двух типов: черные и рыжие — вторые сильнее. В силу своей многочисленности и не самой слабой живучести, способны превратить жизнь героя, не вооруженного бластером, в настоящий ад. Скорее всего, позаимствованы из «Империи муравьёв» с Джоан Коллинз в главной роли.
- Вампир — каноничный Дракула из старых голливудских экранизаций романа Брэма Стокера. Перемещается, превращаясь в летучих мышей. Атакует ими же. Силён, вездесущ. Своё присутствие выдает демоническим «Ухааа!». Вампиры обитают в замках, редко появляясь в количестве двух штук.
- Чудовище Франкенштейна — наиболее редкий противник в игре. Не менее известный герой множества экранизаций романа Мэри Шелли «Современный Прометей», чем румынский граф. Встречается исключительно в замковых лабораториях, пристегнутым к электрической машине. При приближении игрока освобождается и сыплет электрическими разрядами. Крайне силён и опасен, хоть и медлителен.
- Горящий человечек — маленький монстрик, выскакивающий из огня, лавы или сгоревшей куклы-убийцы. Может передвигаться крайне быстро. Мгновенно исчезает от огнетушителя или содовой.
- Марсианин — гость с красной планеты, с огромной головой и беспредельной наглостью. Вооружён кокон-бластером, способен использовать телепортацию. Марсиане слабы, но многочисленны. Многие ошибочно полагают, что облик этих врагов позаимствован из фильма Тима Бёртона «Марс атакует!», вышедшего в 1996 году, что уже дает противоречие. На самом же деле, их оригинальным образом являются персонажи из фильма 1957 года [en.wikipedia.org/wiki/Invasion_of_the_Saucer_Men "Invasion of the Saucer Men"].
- Футболисты — одержимые игроки американского футбола. Встречаются на уровнях с футбольным полем. Очень быстро перемещаются и атакуют героев, "пасуя" их друг-другу. Убегают прочь, если кинуть им мяч для регби.
- Морское Чудовище — не то земноводное, не то рептилия, обитающее в водоемах. Прообразом, скорее всего, послужил монстр из фильма «Тварь из Чёрной Лагуны». Умеет с легкостью как выпрыгивать из воды, так и запрыгивать обратно. Единственный монстр, способный преследовать игрока в воде. Болотные гады быстры, многочисленны и достаточно сильны, чтобы создать хлопоты, но далеко уйти от воды не могут. На уровнях, где обитают эти твари, соседи-купальщики практически обречены.
- Паук — тарантул, бегает быстро и дохнет быстро. Способен на мелкие подлости, поскольку подбегает незаметно. Обитает в малых количествах на чердаках.
- Щупальца — пасхальный монстр. Появляется редко, в основном в секретных уровнях. Является прямой отсылкой к другой игре LucasArts — Day of the Tentacle.
- Призрак — особенный монстр, так как ни за кем не гоняется, а иногда выскакивает из открытого шкафа/сундука/ящика и пугает героя.
Боссы
По сути боссы в игре не столько «боссы» в каноничном понимании этого термина, сколько сильные и огромные особые противники, смерть которых не обязательна, но желательна для облегчения/возможности прохождения очередного уровня. Среди них встречаются:
- Гигантский младенец — карапуз высотой в «дцать» метров. Бегает и шалит, время от времени выдавая фирменное «О-оу!». Давит всех, кто попадается ему под ноги, а также поливает из бутылочки с молоком. После победы над ним превращается в обычного ребёнка. Возможно, взят совсем не из фильма ужасов, а из семейной комедии «Дорогая, я увеличил ребёнка».
- Корабль марсиан — летающая тарелка с марсианским пилотом. Летает по всей карте и атакует героя электрической дугой, замыкающейся на земле. Для её уничтожения нужно несколько раз попасть содовой (можно также использовать ящик пандоры) в небольшой люк на крыше в момент, когда тот открыт;
- Песчаный червь (Снейкоид) — огромная тварь невыясненных размеров. Перемещается под землей, оставляя весьма заметные следы своего пребывания, атакует героя внезапно и с оглушительным ревом. Явно скопирован с тварей из фильма «Дрожь земли». Обитают в пещерах и заброшенных шахтах, чаще всего парами;
- Гигантский паук — большой тарантул, в которого превращается Доктор Тонгу, испив очередного своего зелья. Атакует хелицерами, паутиной и кучей мелких паучат. Схватка с ним усложняется тем, что данный монстр постепенно обклеивает пол паутиной, существенно замедляющей перемещение героя (можно убрать газонокосилкой);
- Голова Доктора Тонгу — финальный Босс. Появляется после очередного приема доктором своих микстур. Летает, атакуя языками, лучами из глаз, и просто швыряя игрока на стены. Есть мнение, что данный монстр является отсылкой к роману Беляева «Голова профессора Доуэля»;
Бонусы
В игре присутствует множество бонусных начислений очков за определенные заслуги при прохождении уровня:
- «Massive destruction» — если с помощью базуки или красного эликсира разрушить большую часть уровня;
- «Vampire destroyed» — за убийство всех вампиров на уровне;
- «Еxtra bonus victim» — за спасение всех соседей в течение нескольких уровней;
- «All victims saved bonus» — так же за спасение всех соседей;
- «Alien invasion repulsed» — за сбитый корабль марсиан;
- «No bazooka fired bonus» — за неиспользование базуки на этапе с муравьями или маньяками с бензопилами;
- «Extermination» — за массовые убийства муравьев;
- «Chainsaw maniacs begone» — за истребление всех маньяков с бензопилами на уровне;
- «Weed cutting bonus» — за истребление всех ядовитых растений и большей части красной травы на уровне;
- «Fish fry bonus» — за массовое убийство болотных гадов, из которых вываливается ещё живая рыба.
Есть ещё бонус:
- «Extra bonus player» — это значит, что вы получили дополнительную жизнь;
Цензура
В Европе и Австралии игра была выпущена под названием «Zombies», в виду «нецензурности» фразы насчет съедаемых соседей. Также в «отцензурированной» версии игры бензопилы маньяков были заменены на пожарные топоры(?).
Список уровней
1. Zombie panic
BONUS: Day of the Tentacle
2. Evening of the undead
3. Terror in aisle five
4. Chainsaw hedgemaze mayhem
5. Weird kids on the block
6. Pyramid of fear
7. Dr. Tongue’s castle of terrors
8. Titanic toddler
9. Toxic terrors
BONUS: Mushroom men
10. No assembly required
11. Weeds gone bad
12. Mars need cheerleaders
BONUS: Cheerleaders Vs Monsters
13. Chopping mall
14. Seven meals for seven zombies
15. Dinner on the Monster Island
16. Ants
17. Office of the doomed
BONUS: Some place very warm
18. Squidmen of the deep
19. Nightmare on the terror street
20. Invasion of the snakeoids
21. The day the Earth run away
22. Revenge of the Doctor Tongue
BONUS: The son of Dr. Tongue
23. Caves of mystery
24. Warehouse of the evil dolls
25. Look who’s shopping
26. Where the red fern growls
27. Dances with werewolfes
28. Mark of the vampire
29. Zombie house party
30. The horror of floor thirteen
31. Look who’s coming to dinner
32. Giant ant farm
33. Fish and crypts
BONUS: Curse of the pharaohs
34. I was a chainsaw maniac
35. Boardwalk of terrors
36. Monster phobia
37. Labyrinth of horrors
38. Monster of the Blue Lagoon
39. Destroy all vampires
40. Pyramid of fear-2
41. Martians, go home!
42. Spikes
43. Super fund cleanup site
44. The curse of Dr. Tongue
45. Danger in Picnic Park
46. Day of the chainsaw
47. Gridiron terror
48. Curse of the monster
BONUS: Monsters among us
Напишите отзыв о статье "Zombies Ate My Neighbors"
Примечания
- ↑ [www.nintendo.com/whatsnew/detail/ji_pjvCIWzQYUpIwY339q08pgm7vIGns Nintendo Offers Downloadable Halloween Fun from Axe to Zombies]. Nintendo of America (26 October 2009). Проверено 27 октября 2009. [www.webcitation.org/66sSyHCpg Архивировано из первоисточника 13 апреля 2012].
- ↑ [www.nintendolife.com/reviews/vc/zombies_ate_my_neighbors_snes B-Grade horror movie action comes to the Virtual Console] (англ.). Проверено 11 декабря 2014.
- ↑ В игре присутствует своеобразный «феномен берсерка», связанный с превращением в зверя. Он заключается в том, что время превращения строго ограничено, но при интенсивном избиении оппонентов это время может увеличиваться (такой процесс сопровождается яростным ревом зверя).
Отрывок, характеризующий Zombies Ate My Neighbors
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
