Высшая партийная школа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Высшая партийная школа КПСС (ВПШ) — высшие учебные заведения в СССР в 19461991 годах для подготовки руководящих партийных и советских кадров, а также подготовки руководителей средств массовой информации. Школы создавались и находились под руководством соответствующих Центральных Комитетов Коммунистической партии союзных республик, обкомов и крайкомов КПСС. Учебно-методическое руководство системой ВПШ осуществлялось Высшей партийной школой при ЦК КПСС и Заочной высшей партийной школой (ЗВПШ) при ЦК КПСС.

Существовали очные (ВПШ) и заочные (ЗВПШ) партийные школы. Учебный процесс школ строился, исходя из уровня подготовки абитуриентов:

  1. на базе высшего образования давалось высшее партийно-политическое образование (с 2-годичным сроком обучения в ВПШ и 3-годичным в ЗВПШ)
  2. на базе среднего — высшее общее и партийно-политическое образование (с 4-годичным сроком обучения в ВПШ и 5-годичным в ЗВПШ).

Приём в школу членов партии (со стажем не менее трёх лет) осуществлялся по рекомендации ЦК КП союзных республик, обкомов и крайкомов КПСС. Дополнительным требованием к абитуриентам был опыт партийной, советской, комсомольской, журналистской работы или проявленные организаторские способности в выборных партийных и советских органах.

Учебные планы подготовки кадров и состав кафедр ВПШ менялись в зависимости от конкретных условий (национального состава, образовательного уровня слушателей, требований политического момента). В 1970—1980-х годах в составе ВПШ находились кафедры: истории КПСС, марксистско-ленинской философии, политэкономии, научного коммунизма, партийного строительства, советского государственного строительства и права, международного коммунистического и национально-освободительного движения, советской экономики и управления народным хозяйством, журналистики, русского языка, иностранных языков и др.





ВПШ при ЦК партии

Руководители кафедры диалектического материализма:

История

Необходимость идеологической подготовки кадров для партийной работы была впервые озвучена В. И. Ульяновым в 1906 году. Подготовка руководящих кадров партийных ячеек в период до 1917 года в основном осуществлялась в марксистских кружках.

Первым учебным заведением для подготовки партийных кадров была созданная в пригороде Парижа в 1911 году Партийная школа в Лонжюмо.

После Октябрьской революции 1917 года началось активное строительство новой системы образования, построенной на идеологии классовой борьбы. Практически во всех крупных городах создавались школы или краткие курсы партийной работы.

Предшественниками Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б)/КПСС были курсы агитаторов-инструкторов при ВЦИК, созданные в июне 1918 года, Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова (1919 г.), Высшая школа пропагандистов им. Я. М. Свердлова.

Будучи изначально школой повышения квалификации с продолжительностью обучения 6-8 месяцев Коммунистический университет постепенно перешел к подготовке кадров в течение 2, 3 и 4 лет. В университете с лекциями выступали В.И. Ульянов (Ленин), Я.М. Свердлов, А.М. Горький, М.И. Калинин, В.В. Куйбышев.

В 1921 г. на X съезде РКП (б) было принято решение о создании советско-партийных школ с ускоренным обучением практически в каждом губернском городе, коммунистических университетов в крупных городах страны. Было определено три типа советско-партийных школ. Совпартшкола первой ступени с трехмесячным курсом для рабочих районов и четырехмесячным - для крестьянских районов - ставила задачей дать элементарные политические знания местным работникам. После окончания школы основная масса курсантов возвращалась на места своей прежней работы. Совпартшкола второй ступени готовила советских и партийных работников. Она комплектовалась из лиц, окончивших школу первой ступени или имеющих знания в этом общеме. СПШ второй ступени должна была дать слушателям разностороннее марксистское развитие. Курс был рассчитан на год - шесть месяцев теоретических занятий и три месяца учебы на специальных отделениях. Совпартшкола третьей ступени являлась коммунистическим университетом с трехлетним курсом обучения (два года - общетеоретический курс и один год - специализация). Она должна была готовить «образованных марксистов, призванных сменять старую партийную гвардию»[1].

Впоследствии такие школы неоднократно преобразовывались, в том числе были переориентированы на подготовку специалистов для различных отраслей народного хозяйства (особенно сельского хозяйства). Координация деятельности таких школ осуществлялась местными партийными органами. К концу 1930-х гг. большинство совпартшкол было ликвидировано.

Помимо иных, совпартшколы реализовывали и национальную задачу - обеспечение коренизации кадров в регионах страны. Коренизация государственного аппарата предполагала, с одной стороны, ведение делопроизводства во всех госорганах на национальных языках, а с другой - привлечение в органы власти, управления и суда представителей местного населения, знакомых с его традициями и бытом, В условиях еще неизжитого недоверия к русским, унаследованного от царизма и старательно разжигаемого националистами, было необходимо, чтобы трудящиеся национальных районов видели своих представителей в органах управления автономных республик, областей, трудовых коммун[2].

В 1921 году в соответствии с постановлением Совета народных комиссаров РСФСР был образован Институт по подготовке красной профессуры, призванный готовить преподавательские кадры для преподавания в вузах страны теоретической экономики, исторического материализма, развития общественных форм, новейшей истории и советского строительства.

В 1938 году на его базе создана Высшая школа марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б), преобразованная в 1946 году в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Кроме того, Институт красной профессуры стал основой для создания Академии наук СССР, полностью или частично войдя в нее своими институтами (философии, экономики, истории, советского строительства и права и др.), наряду с институтами Коммунистической академии (была создана в 1918 г.) и Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН) в конце 1930-х гг.

В годы Великой Отечественной войны потребность в гражданских управленческих кадрах возросла, уже с 1944 г. на освобождаемой от захватчиков территории стали воссоздаваться курсы (от одного до шести месяцев) повышения квалификации.

В 1946 г. было принято специальное постановление ЦК КПСС о подготовке и переподготовке партийных и советских работников, согласно которому создавалась система партийных учебных заведений, включавшая в себя Высшую партийную школу при ЦК КПСС (ВПШ), республиканские, областные и краевые партийные школы, курсы переподготовки при ВПШ и при местных партийных школах, Академию общественных наук при ЦК КПСС[3].

Учебные планы партийных школ подчинялись задаче идеологической обработки слушателей. Достаточно отметить, что в учебном плане ВПШ доля исторических дисциплин (история ВКП (б), история СССР, всеобщая история, история международных отношений и внешней политики СССР) составляла 30,8%, дол дисциплин по руководству отраслями народного хозяйства не превышала 19,2%, по партийному строительству - 41%. Тем не менее даже такая подготовка имела значение, поскольку повышала статус работника, прошедшего обучение в партийных школах. Обучение в ВПШ завершалось получением диплома об окончании высшего партийного учебного заведения, а в региональных партийных учебных заведениях - диплома об окончании партийной школы. Это было особенно существенно, если учесть, что среди секретарей райкомов, горкомов, окружкомов партии в 1946 г. было 81,3% работников со средним образованием и ниже, в том числе 25,4% с начальным образованием, а среди секретарей обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик соответственно 498 и 10,8 процента[4].

Система партийного образования строилась по номенклатурному принципу и имела закрытый характер. Прием слушателей в школы происходил по направлению соответствующих партийных комитетов и в зависимости от занимаемой абитуриентом должности.

Всего за период 1947-1956 гг. все виды партийных школ окончили около 80 тыс. человек, в том числе ВПШ - 3,5 тысячи человек[5].

Реформы Н. С. Хрущёва не могли не затронуть сферу расстановки, подготовки и переподготовки кадров. На XX съезде КПСС Хрущев возмущался тем, что партийные учебные заведения готовили работников, "сплошь и рядом не знающих основ конкретной экономики"[6].

В результате он потребовал решительной перестройки системы партийного обучения. Учитывая, что часть политических кадров уже прошла подготовку, ЦК решил сократить существовавшую сеть партийных школ и создать ряд крупных межобластных партийных школ, которые давали бы слушателям законченное высшее партийно-политическое образование.

Были созданы (или сохранены):[7]

1) Высшая партийная школа при ЦК КПСС (г. Москва);

2) межобластные и межреспубликанские партийные (четырехгодичные) школы (Москва, Ленинград, Горький, Куйбышев, Саратов, Сталинград, Воронеж, Ростов, Казань, Свердловск, Пермь, Новосибирск, Барнаул, Красноярск, Иркутск, Хабаровск, Ярославль, Уфа, Харьков, Львов, Одесса, Днепропетровск, Сталино, Минск, Вильнюс, Кишинев, Алма-Ата, Ташкент, Баку);

3) трехгодичные партиные курсы (Курск, Пенза, Смоленск, Тамбов, Саранск, Махачкала, Чкалов, Курган, Омск, Владивосток, Ереван, Фрунзе, Сталинабад.

Была решительно изменена структура учебных планов, которые перешли на 4-годичный цикл обучения. Теперь исторические дисциплины стали занимать всего 18,1%, а экономический цикл дисциплин - 53,3% учебного времени[8]. Вводились такие дисциплины, как «Экономика, организация и планирование предприятий промышленности, строительства и транспорта, а также сельскохозяйственных предприятий»; «Энергетическая база промышленности», «Технология важнейших отраслей промышленности», «Производственное и гражданское строительство», «Животноводство», «Торговля», «Финансы и кредит» и другие. Выпускники партийных школ должны были быть универсалами в вопросах экономики и «немного» знать о партийном строительстве (на это отводилось около 5% учебного времени).

В 1960-х годах завершается процесс комплектования штата управленцев за счет специалистов с высшим образованием. Теперь не только высший эшелон власти в своем большинстве имел высшее образование (эта задача была решена еще при Сталине), но и низший уровень. Именно во времена Хрущева региональная элита стала приобретать «просвещенный» облик.

Смена власти в октябре 1964 года в очередной раз повлияла на содержание обучения в системе партийного образования. На первом после смещения Н.С. Хрущева съезде партии было заявлено, что предстоит серьезно улучшить подготовку и переподготовку партийных, советских и хозяйственных кадров[9].

Последовавшие за этим ряд постановлений ЦК КПСС внесли изменения в структуру и организацию системы высшего политического образования. Сокращалось изучение технологических предметов, вместо этого вводилось изучение основных направлений научно-технического прогресса и передового опыта.

С 1967-1969 гг. до начала 1991 года работали постоянно действующие курсы по переподготовке партийных и советских кадров. Основная цель курсов – повышение квалификации и идейно-политической подготовки освобожденных секретарей первичных организаций, заведующих отделами, инструкторов горкомов, райкомов партии, редакторов и их заместителей многотиражных газет, председателей Советов. Для ведения занятий привлекались штатные лекторы региональных парткомов, а также ведущие преподаватели высших учебных заведений.

В 1971 году подготовка региональных политических кадров была переориентирована на глубокое изучение марксизма-ленинизма, исторического опыта КПСС, принципов партийного и государственного руководства, процессов перерастания социализма в коммунизм. Усиливалось значение изучения основ политической работы (основ партийной пропаганды, социальной идеологии и педагогики в партийной работе, вопросов культурного строительства).

В 1974 году действовало 14 ВПШ. За период 1946—1974 ВПШ окончило свыше 166 тыс. человек.

Прежняя система партийно-государственного управления стала

стремительно изживать себя только после проведения в 1990 г. масштабной политической реформы. Отмена ст. 6 Конституции CCCР в марте 1990 г. упразднила прежний политико-юридический статус КПСС. Партия утратила важнейший правовой аргумент, который обосновывал ее вмешательство во все сферы общественной жизни. После выборов народных депутатов РСФСР и местных Советов на альтернативной основе, прошедших весной 1990 г., партийные комитеты не смогли наладить тесное взаимодействие с коммунистами в Советах, поэтому их политическое влияние на органы государственной власти сильно ослабло. XXVIII съезд КПСС, состоявшийся 2–13 июля 1990 г., принял решение о переходе к регулируемому рынку и, соответственно, устранении партии от управления экономикой. Съезд постановил ликвидировать номенклатуру кадров и наделить аппараты партийных комитетов только информационно-аналитическими, прогнозно-социологическими и консультативными функциями.

На протяжении 1991 года управляющее воздействие партийных органов на специализированные учебные заведения ослаблялось, на базе партийных школ и курсов повышения квалификации появились новые учебные заведения – институты управления (социально-политических наук), школы или курсы организаторов управления и политологии.

К концу 1991 г. имущественный комплекс Академии общественных наук при ЦК КПСС, бывших высших партийных школ в регионах оказался в ведении Администрации Президента Российской Федерации. По инициативе представителей бывших партшкол на их основе была создана система подготовки и повышения квалификации кадров для федеральной государственной службы: образована Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации и региональные академии государственной службы (Дальневосточная, Сибирская, Уральская, Северо-Западная, Северо-Кавказская, Волго-Вятская, Поволжская, Волгоградская).

Здание Ленинградской Высшей партийной школы — располагалось в Таврическом дворце[10]

Известные выпускники

В искусстве

ВПШ увековечена в знаменитой песне А. А. Галича «Право на отдых»:

Тишина на белом свете, тишина,

Я иду и размышляю, не спеша, —-

То ли стать мне президентом США,

То ли взять да окончить ВПШ!...

— [www.bard.ru/cgi-bin/listprint.cgi?id=16.87 Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах.]

См. также

Напишите отзыв о статье "Высшая партийная школа"

Примечания

  1. Леонова Л.С. Из истории подготовки партийных кадров в советско-партийных школах и коммунистических университетах (1921-1925 гг.). — М., 1972. — С. 31-32 с.
  2. Зенков М. Ю., Новокрещёнов А. В. Введение в специальность (Государственное и муниципальное управление). — Новосибирск: Сибирский институт управления (СИУ) РАНХиГС, 2013. — С. 27. — 194 с.
  3. О подготовке и переподготовке руководящих партийных и советских работников // КПСС в резолюциях. — Т. 8. — С. 39-48.
  4. Партийное строительство. — Москва, 1981. — С. 294.
  5. Исторический опыт КПСС по подготовке партийных и советских кадров. Часть 1. — Москва, 1989. — С. 19.
  6. XX съезд КПСС. Стенографический отчет. Т. 1. — С. 425-436.
  7. О мерах по дальнейшему улучшению подготовки руководящих партийных и советских кадров: постановление ЦК КПСС от 26 июня 1956 г. // Справочник партийного работника. Выпуск 1. — С. 410-415.
  8. Зенков М. Ю., Новокрещёнов А. В. Введение в специальность (Государственное и муниципальное управление). — Новосибирск: Сибирский институт управления (СИУ) РАНХиГС, 2013. — С. 31.
  9. XXIII съезд КПСС. Стенографический отчет. Т. 1.. — С. 90.
  10. [omop.su/1005614.html История Ленинградской Высшей партийной школы при ЦК КПСС]

Литература

Отрывок, характеризующий Высшая партийная школа

Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.