Государственный переворот 1934 года в Эстонии
Государственный переворот 1934 года ознаменовал собой начало периода авторитарной диктатуры Пятса. Переворот начался в 14:00:00 12 марта 1934 года. Руководили им государственный старейшина Константин Пятс, а также помогавший ему генерал Йохан Лайдонер. К вечеру того же дня управление государством взяли в свои руки государственный старейшина Пятс, а также его приближенные. К осени 1934 года организаторы прекратили формальную деятельность Парламента Эстонии (Рийгикогу), перейдя к полностью авторитарному правлению. Данное событие в истории Эстонии по-прежнему неоднозначно трактуется как в самой стране, так и за её пределами. В 2012 году Парламент Эстонии (Рийгикогу) отказался давать оценку перевороту 1934 года[1].
Содержание
Предпосылки
К началу 30-х годов в политически нестабильной Первой эстонской республике резко усилилось влияние ультраправого движения вапсов (Лига ветеранов Освободительной войны), во главе с Артуром Сирком, весьма популярных в народе. Это ветеранское движение начало активно участвовать в политике, где достигло значительных успехов. Вапсы также выступали за установление в стране авторитарного режима по примеру Италии, Германии и Финляндии. На референдуме в 1933 году по проекту новой Конституции вапсы получили подавляющее большинство мест в Парламенте. Чтобы избежать установления диктатуры вапсов, лидер аграрной партии Константин Пятс, остерегавшийся сближения с нацистской Германией и более склонный к сотрудничеству с СССР, организовал сговор с генералом Лайдонером, идеи которого в целом были нейтральными. Для совершения госпереворота Пятс и Лайдонер использовали три роты кадетов военного училища Тонди, а также политическую полицию Таллинна[2].
Хронология переворота
- 27 февраля 1934 был введён запрет на членство военнослужащих в политических организациях, что ослабило позиции вапсов.
- 12 марта 1934 в 14:00:00 государственный переворот начался в Таллинне, где Пятс объявил о введении в Эстонии чрезвычайного положения.
- 12 марта 1934 в 17:30:00 состоялось экстренное собрание правительства Пятса.
- 15 марта 1934 Пятс выступил с политической речью Рийгикогу.
- 22 марта 1934 Пятс ввёл запрет на деятельность ветеранов-освободителей, вскоре вапсы были арестованы по обвинению в покушении на государственный переворот. Пятс запретил все политические партии и независимую прессу[3], демонстрации и забастовки.
- 25 сентября 1934 Карл Эйнбунд был назначен министром внутренних дел и вице-премьер-министром страны
- 2 октября 1934 состоялось последнее заседание Парламента (Рийгикогу), прекращение формальной деятельности которого ознаменовало начала диктатуры («Периода молчания»)[4].
Напишите отзыв о статье "Государственный переворот 1934 года в Эстонии"
Примечания
- ↑ [rus.delfi.ee/daily/estonia/rijgikogu-otkazalsya-davat-ocenku-perevorotu-1934-goda.d?id=64582780 Рийгикогу отказался давать оценку перевороту 1934 года — Delfi]
- ↑ [www.patriot.ee/?page_id=187 Patriot.ee | Мартовский переворот 1934 года и «эпоха безмолвия»]
- ↑ [professionali.ru/Soobschestva/voennye_i_byvshie_voennye_professionaly_rossii/v_estonii/ В Эстонии — Военные и бывшие военные профессионалы России — Профессионалы.ru]
- ↑ [www.eestiajalugu.ee/index.php?event=Show_main_layers&layer_id=166&lang=rus Эстонская Республика 1918—1940: авторитарный государственный переворот в Эстонии в 1934 г. | Histrodamus.ee]
Ссылки
- Розенталь Р. [www.estonica.org/ru/Государственный_переворот_12_марта_1934_г_и_установление_авторитарного_режима/ Государственный переворот 12 марта 1934 г. и установление авторитарного режима]. Эстоника (06.11.2009). Проверено 13 мая 2014.
Отрывок, характеризующий Государственный переворот 1934 года в Эстонии
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
