Губной староста

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Губной староста — выборный представитель земской власти в Русском государстве с первой половины XVI века до 1702 года.

Название губной, по мнению Татищева, происходит от слова губить, губление. По сведениям Н. М. Карамзина, слово губа в древнем немецком праве означало усадьбу, а в российском — волость или ведомство[1].

Губные старосты появляются в первой половине XVI века для суда по разбойным делам, отвлекая таким образом от суда кормленщиков значительную часть уголовных дел; дополнительные статьи к Судебнику царя Ивана Грозного прибавляют дела татиные, а по Уложению губные старосты ведают и дела убийственные. Таким образом в руках губных старост постепенно сосредоточивается почти вся уголовная юрисдикция. Но вместе с расширением их компетенции происходит и превращение их в людей приказных.

По-прежнему они выбираются исключительно из грамотных дворян и детей боярских (преимущественно отставных) всеми людьми уезда, по-прежнему главная цель их деятельности — борьба с «лихим» элементом в области; но самые выборы их и устроение всего губного управления на земские средства и за земскою ответственностью становится мало-помалу не привилегией, а повинностью населения; правительство все более и более видит в губных старостах исполнителей самых разнообразных поручений в интересах государства, рассматривая их нередко как приказных людей.

Уложение царя Алексея, говоря о компетенции воевод, прибавляет к ним и губных старост, так как последние уже по закону заменяют собою воевод там, где их почему-либо совсем нет или они временно отсутствуют из города.

Что правительство перестало смотреть на губное управление как на право земских людей, видно из того, что нередко оно поручало губные дела другой власти, например, воеводе или особому сыщику, присланному из Москвы, а губной староста принужден был порою браться за совершенно не принадлежащее ему дело измерения и отвода земли во владение (подобный пример встречается в неизданных столбцах Поместного приказа по Вологде).

Формально губные старосты были повсеместным учреждением; но на практике они имелись не везде, несмотря на указ 1627 года. В 1669 году губные старосты были уничтожены, а дело их передано сыщикам; в 1679 году губное дело было возложено на воевод. В 1684 году губные старосты были восстановлены и просуществовали до 1702 года.

Избранный в губные старосты «прямой душою и животом прожиточный человек», непременно грамотный (случаи назначения губного старосты правительством редки), являлся в Москву в Разбойный приказ, там приводился к присяге и получал губной наказ.

Число губных старост в губе и срок нахождения в должности не были строго определены законом, равно как не было строго определено их отношение к воеводам и сыщикам. За исправность прохождения службы старостою отвечал как сам он, так и избиратели («животами» губной староста отвечал вдвое тяжелее сравнительно с губными целовальниками). Губные старосты были подсудны Разбойному приказу.

Напишите отзыв о статье "Губной староста"



Примечания

  1. Н. М. Карамзин История государства Российского. Том 9, глава 7.

Литература

  • Б. Н. Чигерина, «Областные учреждения России в XVII в.»;
  • Ф. M. Дмитриева, «История судебных инстанций»;
  • А. Д. Градовский, «История местного управления».
  • Н. П. Загоскин, «Наука истории русского права» Казань, 1891.
  • Гаврила Успенский, «Опыт повествования о древностях русских». Харьков, 1818 стр. 341—343
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Губной староста

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.