Мошав

Не следует путать с мошаво́й — видом сельскохозяйственного поселения в Палестине времён Первой алии.

Моша́в (ивр. ‏מוֹשָׁב‏‎ — букв. «поселение»; мн. ч. ‏מוֹשָׁבִים‎‏‎ — мошави́м) — вид сельских населённых пунктов в Израиле.

В своей классической форме мошав представляет собой сельскохозяйственную общину, действующую на кооперативных началах в снабженческо-сбытовой сфере при частичном или полном обобществлении труда и собственности на средства производства, но, как правило, при сохранении индивидуального землепользования членов мошава в виде аренды отдельных земельных наделов и осуществлении принципов индивидуального потребления (в отличие от коллективного потребления, свойственного кибуцу).

На сегодняшний день в Израиле существует более 400 (по некоторым оценкам, около 450) мошавов.

Виды мошавов

Основными видами мошавов являются «моша́в овди́м» (ивр. ‏מוֹשָׁב עוֹבְדִים‏‎, буквально «поселение трудящихся») и «моша́в шитуфи́» (ивр. ‏מוֹשָׁב שִׁיתּוּפִי‏‎, буквально «кооперативное поселение»).

Сравнение разных форм хозяйства:

Тип поселения	Снабжение и сбыт	Производство	Потребление
Мошав овдим	кооперативные	частное	частное
Мошав шитуфи	кооперативные	кооперативное	частное
Кибуц	кооперативные	кооперативное	кооперативное

Мошав овдим

Официальным определением «мошава овдим» является «сельскохозяйственный кооператив, представляющий собой отдельное поселение, в цели которого входят организация поселенческой деятельности его членов, поддержание кооперации в снабжении, сбыте и взаимопомощи и управление общественной жизнью поселения в соответствии с уставом кооператива».

Классическая форма «мошава овдим» предполагает индивидуальное землепользование членами мошава при соблюдении следующих принципов:

• Сельскохозяйственное предназначение.
• Национальная (государственная или находящаяся в руках национальных организаций) собственность на землю.
• Самостоятельный труд членов мошава на основе семейного подряда при сокращении использования наёмного труда.
• Взаимопомощь.
• Кооперация в снабженческо-сбытовой сфере.
• Демократическая форма внутреннего управления.

Подавляющее большинство мошавов в Израиле относятся к типу «мошав овдим».

Со временем большинство мошавов так или иначе отошли от основополагающих принципов, и на сегодняшний день бо́льшая часть жителей мошавов не занимается сельскохозяйственной деятельностью (см. далее: раздел «Социальные и экономические перемены в мошавах»). При этом аграрный сектор большинства мошавов во многом основывается на наёмной работе — в частности, на работе иностранных рабочих.

Мошав шитуфи

Официальным определением «мошава шитуфи» является «поселенческий кооператив, представляющий собой отдельное поселение, объединённый на основе собственности кооператива на средства производства, процесс сбыта и общественное имущество, на основе обобществления в процессе производства и воспитания и на основе равенства в потреблении[…]».

Мошав шитуфи является по сути переходной формой хозяйства между «мошавом овдим» и кибуцем. В классической форме мошав шитуфи основан на полном обобществлении труда и коллективной собственности на землю и средства производства вместо предоставления членам мошава отдельных земельных наделов. С другой стороны в подобном мошаве (в отличие от кибуца) сохраняется разделение в потреблении, и семьи членов в праве распоряжаться своим бытом и доходами по своему усмотрению. Классическая модель предполагает при этом, что члены мошава будут получать равные доходы, вычисляемые в соответствии с размером их семей.

История мошавов

Идея основания мошавов

Идеологам мошавного движения были хорошо известны существующие на тот момент формы еврейских сельскохозяйственных поселений в Палестине: мошава́ (множественное число: мошавот) — сельскохозяйственная колония времен Первой алии, основанная на наёмном труде — и кибуц — сельскохозяйственная коммуна времён Второй алии. Не принимая ни одну из этих форм, основатели мошавов пытались создать модель поселения, в котором самостоятельная сельскохозяйственная работа методом семейного подряда будет совмещена с общественной жизнью поселения, исходя из принципа равенства членов поселения, но и уважая их индивидуальные выборы.

Идея сельскохозяйственной кооперации в виде основания мошавов, включая главные принципы деятельности мошава — национальная собственность на землю, самостоятельная сельскохозяйственная работа, семейный подряд, взаимопомощь и снабженческо-сбытовая кооперация — была впервые чётко сформулирована в 1919 году в брошюре Элиэзера Липы Йоффе «Об основании поселений трудящихся» (ивр. ‏ליסוד מושבי עובדים‏‎ Ле-йису́д мошве́й овди́м). Идея также получила развитие в работах агронома Ицхака Эльазари-Волкани (Вилькански), описавшего хозяйственную модель управления подобных поселений.

Идея создания «мошавов шитуфи» родилась в поиске синтеза между классической моделью мошава, подчёркивающей индивидуальную деятельность членов, и моделью кибуца, делающей ударение на коммунный образ жизни и потребления. Идея зародилась в середине 30-х годов в среде членов организации «Ха-Коцер», многие из которых проживали в то время в кибуцах, но искали альтернативу кибуцному образу жизни, не оставлявшему места индивидуальному семейному быту.

Основание мошавов

Практическое воплощение идеи основания мошавов стало возможным после окончания Первой мировой войны, при обновлении активной поселенческой деятельности Всемирной сионистской организации в Палестине.

Первыми мошавами стали Нахалаль (ивр. ‏נהלל‏‎) и Кфар-Йехезкель (ивр. ‏כפר יחזקאל‏‎), основанные в 1921 году на землях, купленных Йехошуа Ханкиным (ивр. ‏יהושע חנקין‏‎) в Изреельской долине. До конца 20-х годов там же были основаны дополнительные восемь мошавов.

В 1930-е годы мошавы стали основываться и в других частях Палестины: в первую очередь на прибрежной равнине, включая долину Хефер, но также в Иудейских горах и на юге Палестины. В начале 1930-х годов была также предпринята программа «Поселение тысячи» (ивр. ‏התיישבות האלף‏‎ hитъяшву́т ha-э́леф), направленная на заселение тысячи еврейских семей в новых сельскохозяйственных поселениях.

Многие мошавы были основаны также в рамках операции «Хома у-мигдаль» во второй половине 1930-х годов.

В эти же годы были основаны и первые «мошавы шитуфи»: Кфар-Хитим (ивр. ‏כפר חיטים‏‎) в конце 1936 года и Моледет (ивр. ‏מולדת‏‎) в 1937 году.

После окончания Второй мировой войны ветеранами войны, выходцами из «Еврейской бригады» и других британских военных подразделений, были основаны дополнительные мошавы. По окончании британского мандата в Палестине в 1948 году в Палестине было 58 мошавов.

После основания Государства Израиль мошав стал одним из основных способов расселения вновь прибывших волн репатриации в Израиль. Направление волн репатриантов на сельскохозяйственное поселение в мошавы было предназначено для одновременного достижения нескольких целей: быстрая интеграция новоприбывших в обществе и в трудовом секторе, увеличение производства сельскохозяйственной продукции для удовлетворения нужд резко возрастающего населения страны и рассредоточение населённых пунктов для заселения максимальной площади территории страны.

В 1960-е стали появляться также мошавы достаточно узкой направленности такие, как Амирим, основанный вегетарианцами.

К 1975 году в Израиле уже существовало 350 мошавов (из них 326 — типа «мошав овдим»), в которых проживало около 132 800 человек (из общего населения 493 100 человек, проживавших на тот момент в 788 поселениях сельского сектора Израиля).

Темп основания новых мошавов резко снизился, начиная с 1980-х годов. На сегодняшний день^{[когда?]} в Израиле существует более более 400 (по некоторым оценкам около 450) мошавов.

Организационная поддержка мошавов

Процесс основания новых мошавов породил необходимость в существовании органа, оказывающего мошавам поддержку, начиная с формирования групп для заселения новых мошавов и заканчивая профессиональным, кредитным и прочим сопровождением деятельности мошавов. Это привело к основанию организации «Тнуат ха-мошавим» (ивр. ‏תנועת המושבים‏‎ — Мошавное движение) в 1925 году. В рамках организации, в которую на сегодняшний день входят 254 мошава, предоставляются различные услуги мошавам, вошедшим в организацию, в том числе финансовая поддержка мошавов и их членов, профессиональная консультация, организация взаимопомощи между мошавами, предоставление ссуд, организация совместного снабжения и сбыта, постройка общих сельскохозяйственных сооружений, развитие общественной и культурной жизни в мошавах и т. п.

Следующие по размеру подобные организации — «Ха-иху́д ха-хаклаи́» (ивр. ‏האיחוד החקלאי‏‎) и «Ха-поэ́ль ха-мизрахи́» (ивр. ‏הפועל המזרחי‏‎)) — объединили около 130 дополнительных мошавов. Существуют также другие, менее крупные организации, объединяющие бо́льшую часть остальных мошавов (или в некоторых случаях мошавы и другие типы поселений), как, например, «Мишке́й Херу́т Бейта́р» (ивр. ‏משקי חרות בית"ר‏‎), «Ха-ове́д ха-цийони́» (ивр. ‏העובד הציוני‏‎), «Поале́й агуда́т исраэ́ль» (ивр. ‏העובד הציוני‏‎), «Хитъахдут ха-икарим» (ивр. ‏התאחדות האיכרים‏‎).

С начала действия мошавов центральный профсоюз трудящихся «Гистадрут» также пытался вовлечь мошавы в сферу своего влияния. Несмотря на первичное неприятие этой идеи, мошавы подчинились сначала организации «Сельскохозяйственный центр» (ивр. ‏המרכז החקלאי‏‎ һа-мерка́з һа-хаклаи́), а после основания Государства Израиль формально подчинились и «Гистадруту», передав своё имущество в управление центрального кооператива «Нир шитуфи».

Дополнительное сопровождение деятельности мошавов оказывают региональные советы, а также государственные органы, как, например, Министерство сельского хозяйства и сельского развития Израиля, Управление землями Израиля и т. д.

Социальные и экономические перемены в мошавах

Уже в 1940-х годах, а в особенности вскоре после основания Государства Израиль в 1948 году, мошавное движение претерпело значительные идеологические изменения. В то время как мошавы, основанные до того периода, заселялись в первую очередь идеологически настроенными поселенцами Второй и Третьей алии, готовыми идти на лишения ради воплощения идей сельскохозяйственной кооперации и идеалов сионизма, дальнейшие волны репатриации были менее идеологически настроены, а после Второй мировой войны состояли (кроме небольших остатков уцелевшего после Холокоста европейского еврейства) из евреев-выходцев из исламских стран, которым были чужды социалистические чаяния их предшественников.

Основание государства, породившее значительный административный, военный, обслуживающий и промышленный сектор, повлекло также снижение профессионального престижа и экономической привлекательности сельскохозяйственных профессий.

При этом поддержка сельскохозяйственной кооперации оставалось приоритетным направлением внутренней политики Израиля в период власти партии «Мапай», остававшейся у власти от основания государства до 1977 года.

С конца 1970-х годов в израильской экономике усилились тенденции либерализации экономики и постепенной приватизации государственного имущества и имущества «Гистадрута». В 1980-х годах экономику Израиля также постиг тяжёлый экономический кризис. Кризис особенно тяжело ударил по аграрному сектору, поставив многие сельскохозяйственные кооперативы на грань банкротства. Социальные процессы в израильском обществе, связанные с постепенным отходом от идеалов социализма, равенства и первопроходчества, также глубоко повлияли на дальнейшую судьбу сельскохозяйственных кооперативов в Израиле.

С целью облегчить положение мошавов и их членов вследствие экономического кризиса Управление землями Израиля было вынуждено ввести исключения из правил о неделимости мошавных наделов и позволить мошавам добиваться продвижения планов застройки новых жилищных районов в мошаве для передачи участков в аренду новым жителям, не являющимся членами мошава. Также во многих случаях было разрешено использование сельскохозяйственных угодий для иных целей, как то торговля, промышленность и т. п. Хоть этот процесс и помог в улучшении финансового положения мошавов, он нанёс ущерб общинному характеру мошавной жизни.

Восстановление аграрного сектора после экономического кризиса сопровождалось ускорением процессов либерализации, включившим уменьшение государственных субсидий и стимулирование повышения конкурентоспособности.

Новое население мошавов — выходцы из городов, продолжающие работу в городах — было более заинтересовано в направлении ресурсов мошава и региональных советов на улучшение качества жизни и уровня муниципальных услуг, нежели чем на развитие хозяйства мошава.

В результате всех этих явлений к началу XXI века большинство жителей мошавов в Израиле уже не занимались напрямую сельским хозяйством. Многие из них нашли работу вне мошавов, продолжая проживать в мошавах, другие основали в мошавах предприятия, заводы и туристические проекты.

Администрация мошава

Как и другие кооперативы в Израиле, мошав осуществляют свою административную деятельность в соответствии с Указом о кооперативах 1933 года (ивр. ‏פקודת האגודות השיתופיות‏‎), подзаконными актами, изданными на основании Указа, и уставом мошава, утверждённым при учреждении кооператива.

Общее собрание членов мошава избирает, как правило, «совет» или «совет села» (ивр. ‏מועצת הכפר‏‎), который в свою очередь избирает комитет мошава (ивр. ‏הוועד‏‎), представляющий собой центральный административный орган мошава. Комитет может также назначать комиссии для исполнения полномочий комитета в различных сферах деятельности мошава.

Регистратор кооперативов (ивр. ‏רשם האגודות השיתופיות‏‎) в Министерстве трудоустройства обладает полномочиями надзора и вмешательства в деятельность органов мошава, начиная с утверждения учреждения кооператива и вплоть до роспуска комитета и назначения внешнего комитета для управления мошавом или ликвидации мошава. Также, в случаях, предусмотренных уставом мошава, Регистратор организует проведение арбитражных разбирательств по делам мошавов и их членов.

Так как мошав представляет собой отдельное поселение, входящее в большинстве случаев в состав регионального совета (ивр. ‏מועצה אזורית‏‎) (муниципального образования, состоящего из нескольких населённых пунктов), комитет мошава, помимо своих полномочий в соответствии с кооперативным правом, получает также полномочия «местного комитета» (ивр. ‏ועד מקומי‏‎) — местного органа власти в соответствии с муниципальным правом.

Права землепользования в мошаве

Земельные участки в мошаве принято делить на три категории: надел Алеф (ивр. ‏'נחלה א‏‎) (участок, на котором расположен дом члена мошава), надел Бет (ивр. ‏'נחלה ב‏‎) (сельскохозяйственный надел члена мошава) и надел Гимель (ивр. ‏'נחלה ג‏‎) (общий сельскохозяйственный надел мошава).

На сегодняшний день существуют три основных модели распределения прав на землю среди членов мошавов:

• «Трёхсторонний договор»: Управление землями Израиля (ивр. ‏מינהל מקרקעי ישראל‏‎), в распоряжении которого находятся, помимо прочего, земли в государственной собственности и земли в собственности «Еврейского национального фонда», передаёт землю в аренду на трёхлетний срок (продлеваемый по окончании срока) поселенческому отделу Еврейского агентства, которое в свою очередь передаёт право на пользование землёй мошаву, а мошав передаёт право на пользование наделами членам мошава в соответствии с уставом мошава.
• «Двусторонний договор» (модель, предназначенная для упрощения схемы контрактных отношений): Управление землями Израиля передаёт право на пользование землей или аренду на трёхлетний срок (продлеваемый по окончании срока) напрямую мошаву, а мошав передаёт право на пользование наделами или субаренду членам мошава.
• Повторение предыдущей модели при добавлении процесса заключения прямых контрактов между членами мошава и Управлением землями Израиля.

Так как при осуществлении первой модели права членов мошава на землю весьма ограничены, на сегодняшний день мошавы ведут борьбу за осуществление третьей модели контрактных отношений.

Правопреемником члена мошава в отношении земельного надела становится «сын-продолжатель» (ивр. ‏בן ממשיך‏‎) — один из детей (или внуков) хозяина надела, получающий надел в соответствии с безвозвратным обязательством хозяина надела или в наследство.

В случае утверждения плана жилищной застройки на территории мошава, предназначенной для передачи в аренду жильцам, не являющимся членами мошава, а также в случае увеличения размеров существующих участков для заселения дополнительными семьями (ивр. ‏הרחבה‏‎), новый жилец, по получении рекомендации мошава, заключает с Управлением землями Израиля трёхлетний договор о застройке своего участка (ивр. ‏הסכם פיתוח‏‎), и в случае успешного завершения строительства становится прямым арендатором участка.

В рамках реформы в управлении землями, находящимися в государственной собственности, предпринятой в 2009 году, арендаторы участков в мошаве, предназначенных для жилья, смогут получить эти участки в полную собственность при согласии мошава.

См. также

• Кибуц

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12862 Мошав] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Федорченко А. В., [www.m-economy.ru/art.php?nArtId=126 «Израильский вариант развития аграрного сектора экономики»], Проблемы современной экономики, № 3(3)
• [polpred.com/download/user/pdf/132_1.pdf Раздел «Агропром»], в выпуске «Деловой Израиль» (2002)
• [www.ynet.co.il/yaan/0,7340,L-15706-MTU3MDZfMTQwOTQzMzA2XzE0ODY4NzIwMAeqeq-FreeYaan,00.html Статья «мошав»], в Энциклопедии Ynet  (иврит)
• [tnuathaavoda.info/zope/home/100/terms/1108924654 Статья «мошав овдим»], на сайте партии «Авода»  (иврит)
• [www.tmoshavim.org.il/ Сайт организации «Тнуат ха-мошавим»]  (иврит)
• [www.ihaklai.org.il/ Сайт организации «Ха-ихуд ха-хаклаи»]  (иврит)
• [www.nahalal.org.il/on_EN.asp О мошаве Нахалаль] на сайте мошава  (англ.)
• [israelmoshavim.netzah.org/ Мошавы в Израиле]

Отрывок, характеризующий Мошав

Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.