Насер, Гамаль Абдель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гамаль Абдель Насер
араб. جمال عبد الناصر‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Египта
23 июня 1956 года — 28 сентября 1970 года
(с 22 февраля 1958 года — президент Объединённой Арабской Республики)[1]
Предшественник: Мохаммед Нагиб
Преемник: Анвар Садат
Премьер-министр Объединённой Арабской Республики
19 июня 1967 года — 28 сентября 1970 года
Предшественник: Мухаммед Сидки Сулейман
Преемник: Махмуд Фавзи
Премьер-министр Египта
(с 22 февраля 1958 года — премьер-министр Объединённой Арабской Республики)
18 апреля 1954 года — 29 сентября 1962 года
Предшественник: Мохаммед Нагиб
Преемник: Али Сабри
25 февраля — 8 марта 1954 года
Предшественник: Мохаммед Нагиб
Преемник: Мохаммед Нагиб
Заместитель премьер-министра Египта
8 марта — 18 апреля 1954 года
Предшественник: Гамаль Салем
Преемник: Гамаль Салем
18 июня 1953 года — 25 февраля 1954 года
Предшественник: Сулейман Хафез
Преемник: Гамаль Салем
Министр внутренних дел Египта
18 июня 1953 года — 25 февраля 1954 года
Предшественник: Сулейман Хафез
Преемник: Закария Мохи эд-Дин
Председатель Совета революционного командования Египта
14 ноября 1954 года — 25 июня 1956 года
Предшественник: Мохаммед Нагиб
Преемник: должность упразднена
Генеральный секретарь Движения неприсоединения
5 октября 1964 года — 8 сентября 1970 года
Предшественник: Иосип Броз Тито
Преемник: Кеннет Каунда
Председатель Организации африканского единства
17 июля 1964 года — 21 октября 1965 года
Предшественник: Хайле Селассие I
Преемник: Кваме Нкрума
 
Вероисповедание: ислам суннитского толка
Рождение: 15 января 1918(1918-01-15)
Александрия, султанат Египет
Смерть: 28 сентября 1970(1970-09-28) (52 года)
Каир, Объединённая Арабская Республика
Место погребения: Мечеть Гамаль Абдель Насера, Каир
Отец: Абдель Насер Хусейн
Мать: Фахима Хамад
Супруга: Тахья Казем
Дети: сыновья: Халид, Абдель Хаким и Абдель Хамид
дочери: Хода и Мона
Партия: Арабский социалистический союз
Образование: Королевская военная академия
 
Военная служба
Годы службы: 1938–1952
Звание: полковник
Сражения: Арабо-израильская война (1947—1949)
 
Награды:


Запрос «Насер» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Гама́ль А́бдель На́сер Хусейн (араб. جمال عبد الناصر حسين‎; 15 января 1918, Александрия — 28 сентября 1970, Каир) — египетский государственный и политический деятель, второй президент Египта (1956—1970). Возглавил свержение короля Фарука в 1952 году и в том же году начал далеко идущую земельную реформу. Пережив покушение члена Братьев-мусульман в 1954 году, разгромил эту организацию, посадил президента Мухаммеда Нагиба под домашний арест и стал во главе страны, официально заняв пост президента после референдума 1956 года.

Осуществлённая им в 1956 году национализация Суэцкого канала привела к Суэцкому кризису и значительно увеличила его популярность в Египте и в арабском мире. Придерживаясь идеологии панарабизма, в 1958—1961 возглавлял Объединённую Арабскую Республику в составе Египта и Сирии. В 1962 году начал осуществлять широкие социалистические реформы и модернизацию страны. Несмотря на провалы панарабизма на международной арене, к 1963 году сторонникам Насера удалось прийти к власти в нескольких арабских странах, сам он оказался втянут в гражданскую войну в Северном Йемене. В марте 1965 на выборах на безальтернативной основе был переизбран на должность главы государства. После поражения Египта в Шестидневной войне с Израилем в 1967 году подал в отставку, однако, после массовых демонстраций в собственную поддержку отменил решение. К 1968 году занял пост премьер-министра, начал войну на истощение с Израилем с целью отвоевать утраченные земли, запустил процесс деполитизации вооружённых сил и либеральные политические реформы. Скончался в 1970 году от сердечного приступа, что вызвало широкий отклик в арабском мире: на похоронах египетского президента в Каире присутствовало около 5 миллионов человек.

Насер остаётся культовой фигурой в арабском мире, почитаясь, в частности, за стремления к социальной справедливости и арабскому единству, политику модернизации и антиимпериализма. На правление этого президента Египта пришёлся бум культуры и индустриализации: были сооружены Асуанская плотина и промышленный город Хелуан. Насер подвергается критике за авторитаризм, популизм, нарушения прав человека и неспособность построить в стране гражданское общество.





Содержание

Ранняя жизнь

Гамаль Абдель Насер родился 15 января 1918 года в александрийском районе Бакос в семье почтового работника Абдель Насера и его жены Фахимы[2], поженившихся в 1917 году. Был первым сыном в семье, затем появились на свет двое его братьев — Изз аль-Араб, что означает «гордость арабов»[3], и аль-Лити[2]. Из-за характера работы отца семья часто переезжала и в 1923 году обосновалась в городе Хататба в 43 километрах от Каира. В Хататбе Гамаль ходил в детский сад для детей работников железных дорог, пока в 1924 году не был отправлен к дяде по отцовской линии в Каир, где посещал начальную школу[4]. В апреле 1926 года при родах скончалась мать мальчика[5][6], что глубоко на него повлияло[7]. В 1928 году он переехал в Александрию к бабушке по материнской линии, где продолжил образование[6][7]. В следующем году Насер был зачислен в школу-интернат в Хелуане, затем вернулся в Александрию, где поступил в среднюю школу и начал помогать отцу в работе[6][7]. Здесь в 1930 году его сын впервые оказался вовлечён в политический активизм: после того, как полиция попыталась разогнать демонстрацию против колониализма, собравшуюся из-за отмены премьер-министром Исмаилом Сидки конституции 1923 года[7], присоединился к митингующим, не зная причин протеста[8], был арестован и провёл ночь в отделении полиции[9], пока отец не вызволил юношу оттуда[6].

В 1933 году после перевода отца в Каир Насер вместе с ним переехал туда[10]. 13 ноября 1935 года юноша возглавил протест учащихся против заявления министра иностранных дел Великобритании Сэмюэля Хора об отсутствии перспектив восстановления конституции 1923 года[7]. Демонстрация была подавлена властями: двое человек было убито[9], Гамаля легко задело в голову полицейской пулей, что удостоило его упоминания в прессе[11]. 12 декабря новый король Фарук объявил о восстановлении старого основного закона[7].

Будучи активно вовлечённым в политическую деятельность, в свой последний год в школе Насер посещал её всего 45 дней[12][13]. Он строго осуждал англо-египетский договор от 1936 года, подтверждавший присутствие британских военных баз в стране, несмотря на поддержку соглашения практически всеми политическими силами Египта. Политическая активность в государстве пошла на спад, и Насер возобновил обучение[12], выпустившись в 1936 году[7].

Развитие политических взглядов

Происходя из небогатой семьи, на протяжении жизни Насер развивал недовольство по отношению к местной элите[14]. В Каире, где Насер проживал рядом с национальной библиотекой, он много читал, в частности, знакомился с Кораном, хадисами пророка Мухаммеда, жизнеописаниями его сподвижников[15], биографиями националистических лидеров Наполеона, Ататюрка, Бисмарка, Гарибальди и автобиографией Черчилля «Мои ранние годы»[7][9][16][17].

На Насера значительно повлиял египетский национализм, исповедовавшийся активистом Мустафой Камилем, поэтом Ахмедом Шауки[15] и инструктором Насера в военной академии Азизом Али аль-Мисри, которому он выразил признательность в газетном интервью 1961 года[18]. Особое значение Насер придавал роману Тауфика аль-Хакима «Возвращение духа», позже назвав его побудившим к революции 1952 года. В этом произведении автор писал о нужде египтян в лидере, который выразил бы их чаяния[9][16].

Военная карьера

В 1937 году Насер подал заявление о приёме в королевскую военную академию[19], однако из-за участия Насера в протестах ему было отказано в зачислении. Разочарованный, он поступил в юридический колледж при Каирском университете[20], однако, проучившись лишь семестр, бросил колледж и вновь подал заявление в академию[21]. Будучи одержим героями-освободителями и завоевателями, Насер считал карьеру в армии первейшей целью[22].

Понимая, что он нуждается в покровителе, в том же году Насер тайно встретился с заместителем военного министра Ибрагимом Хайри-пашой[19], который пообещал ему поддержку[19], и в конце года тот поступил в академию[20][23], где встретил Абдель Хакима Амера и Анвара Садата, в будущем ставших его ближайшими соратниками[19]. Усердно учась, Насер практически порвал связи с семьёй и в июле 1938 года был выпущен в звании лейтенанта и назначен в город Манкабат близ Асьюта[14]. В местном гарнизоне Насер с близкими друзьями, в том числе с Амером и Садатом, обсуждал широко распространённую в стране коррупцию и их желание свергнуть монархию и выделился как лидер группы[24].

В 1941 году Насер был переведён в город Хартум в Судане, который в то время был частью государства. На короткое время он был вновь назначен в Египет, затем в сентябре 1942 года вернулся в Судан. В мае 1943 года Насер занял должность инструктора в военной академии в Каире[14]. В феврале 1942 года британский посол Майлс Лэмпсон бесцеремонно потребовал от короля под угрозой насильственного отречения отправить в отставку премьер-министра Сирри-пашу за симпатии к странам «оси». Насер видел инцидент как грубое нарушение суверенитета страны, чувствуя стыд из-за того, что вооружённые силы не отреагировали на происходящее, но желал повторения случившегося для прекращения господства Великобритании. В том же году он был зачислен в академию генштаба[25] и начал формировать группу молодых офицеров-убеждённых националистов, которые поддерживали будущую революцию[26]. Насер поддерживал контакт с ними в основном через Амера, который продолжал искать заинтересованных членов всего офицерского корпуса и предоставлял ему подробное досье на каждого из них[27].

Арабо-израильская война (1947—1949)

Свой первый боевой опыт Насер получил в подмандатной Палестине в ходе арабо-израильской войны 1947—1949 годов[28]. Сначала он хотел вступить в силы Верховного арабского комитета под руководством Амина аль-Хусейни, встретился с ним и произвёл на него впечатление[29], однако по неясным причинам начальство отказало Насеру[29][30].

В мае 1948 года после прекращения британского мандата король Фарук направил в Палестину войска[31], в составе которых в 6-м пехотном батальоне служил Насер[32], в ходе войны писавший, что египетские вооружённые силы были к ней не готовы, а солдат бездумно бросали на вражеские укрепления[31]. Он служил заместителем командующего войсками в фалуджском котле, 12 июля был легко ранен. К августу бригада Насера, будучи отрезана от командования[33], была окружена израильтянами, но, несмотря на отсутствие запрошенной у иорданского Арабского легиона помощи, отказывалась сдаваться. После мирных переговоров между Египтом и Израилем деревня аль-Фалуджа отошла последнему[31].

Египетская певица Умм Кульсум публично встретилась с офицерами, несмотря на препятствие властей, на которых оказывали давление британцы. Заметная разница в отношении к ветеранам между официальными лицами и народом лишь укрепила уверенность Насера в необходимости свержения самодержавия[34]. Ему также горько было осознавать, что его соединению так и не была оказана помощь[35]. Во время боевых действий в аль-Фалудже Насер начал писать книгу «Философия революции»[33] (впоследствии он опубликует ещё две: «Мемуары о палестинской войне» и «На пути к свободе»[36]).

После окончания войны Насер вернулся на работу инструктором военной академии[37]. В октябре 1948 года он предпринял попытку организовать союз с Братьями-мусульманами, но вскоре пришёл к выводу, что их религиозная идеология несовместима с его националистическими взглядами, и затем пытался ограничить влияние этой организации через своих приближённых, не оставляя, однако, собственную группу[31]. В феврале 1949 года Насер вошёл в состав делегации по заключению перемирия с Израилем на греческом острове Родос, но счёл предлагаемые условия унизительными, в частности, из-за израильской оккупации Эйлата во время переговоров в марте того же года[38].

Революция

«Свободные офицеры»

Одновременно с возвращением Насера с фронта в Сирии был свергнут президент Хусни аз-Займ. Успех переворота и его поддержка сирийцами усилили революционные стремления Насера. Вскоре после прибытия на родину его вызвал премьер-министр Хади-паша, в ходе беседы пытавшийся выяснить у Насера, причастен ли он к созданию группы инакомыслящих офицеров, что тот отрицал. В присутствии начальника генерального штаба Хади-паша колебался, не решаясь начать репрессии против армии, и отпустил Насера. Допрос заставил его ускорить подготовку к перевороту[38].

После 1949 года группа была переименована в «Общество свободных офицеров»[37]. Насер был единогласно избран председателем его учредительного комитета, состоявшего из 14 человек различных происхождения и политических взглядов — среди членов комитета были представители Братьев-мусульман, националистической партии младоегиптян, местной коммунистической партии и аристократии[38].

На парламентских выборах в 1950 году в основном из-за их бойкота Братьями-мусульманами одержала победу партия «Вафд» под руководством Наххас-паши, в которой «Свободные офицеры» видели угрозу из-за схожих взглядов[39]. Начали раздаваться обвинения членов партии в коррупции, затем распространяться всё новые слухи и недоверие, что помогло членам группы подняться по политической лестнице[40]. К тому моменту их число выросло до 90 человек, однако тесного знакомства и подчинения иерархии между ними не было, но всеми ими руководил Насер[40]. Он понимал, что его сторонники ещё не готовы к выступлению против власти, и на протяжении почти двух последующих лет занимался в основном привлечением новых членов в группу и организацией подпольной печати[41].

11 октября 1951 года правительство объявило о разрыве англо-египетского договора от 1936 года, дававшего британцам право владения Суэцким каналом до 1956 года. Популярность этого шага и поддержки властями партизанской войны против англичан заставила Насера действовать[41], организовав серию политических убийств. В январе 1952 года он вместе с соратником Хасаном Ибрагимом осуществил неудачное покушение на жизнь генерала-роялиста Амера, обстреляв его машину на улице Каира, в результате чего была ранена прохожая, что убедило Насера в дальнейшем отказаться от подобных действий[42].

Близкий к королю Амер был назначен им председателем офицерского собрания. Насер же жаждал независимости вооружённых сил от самодержавия и, видя в генерале его сторонника, желал его смещения членом «Свободных офицеров» популярным генералом Нагибом, который подал в отставку в 1942 году в знак протеста против британского произвола и в ходе войны в Палестине был трижды ранен. На выборах Нагиб одержал победу с большим перевесом, что насеристы, имевшие связи с крупной газетой «аль-Мисри», использовали для пропаганды армейского национализма[43].

Июльский переворот 1952 года

Основная статья: Июльская революция в Египте

25 января 1952 года в ходе столкновения британских войск и местной полиции в городе Исмаилия погибло 40 полицейских, что вызвало бунт в Каире, унёсший жизни 76 человек. В свете событий Насер опубликовал манифест из шести пунктов, призванных ликвидировать феодализм и свести на нет английское влияние на страну. В мае Насеру стало известно, что король знает имена членов группы и их арест неизбежен, и руководитель «Свободных офицеров» поручил соратнику эд-Дину начать подготовку к военному перевороту[44].

Группа намеревалась не прийти к власти, а восстановить парламентскую демократию. Насер, к тому времени подполковник, не верил, что египтяне пойдут за офицером такого низкого ранга, и подчинился генералу Нагибу, под именем которого и был осуществлён путч. 22—23 июля лояльные «Свободным офицерам» войска захватили столичные правительственные здания, в том числе и здание генерального штаба, радиостанции и полицейские участки. В отличие от многих соратников, Насер не командовал отрядом, а, в целях конспирации переодевшись в гражданское, осуществлял контроль за происходящим на местах. Чтобы предотвратить иностранную интервенцию, за два дня до переворота подполковник предупредил о нём британское и американское правительства, которые согласились оставить поддержку Фарука[44][45]. Под давлением США тот был отправлен в почётную ссылку[46].

18 июня 1953 года в Египте была провозглашена республика, Нагиб занял пост президента[44]. Военные намеревались заняться борьбой с аристократией, а управлеческие функции передать гражданским, для чего бывшему премьер-министру Али Махиру было предложено сформировать кабинет без вхождения в него представителей вооружённых сил[47]. «Свободные офицеры» вошли в состав Совета революционного командования во главе с президентом, его заместителем был назначен Насер[48]. Из-за слишком радикальных, по мнению Махира, преобразований — аграрной реформы, упразднения монархии и реорганизации политических партий[49] — которые желал претворить в жизнь Насер, отношения между премьер-министром и Советом революционного командования накалились, и 7 сентября Махир подал в отставку. Его сменил Нагиб, Насер занял должность заместителя главы кабинета[50][51]. В том же месяце начала осуществляться аграрная реформа, которая, по его мнению, дала Совету отличительную особенность и превратила переворот в революцию[52].

В августе 1952 года на текстильной фабрике в Кафр-эд-Давваре вспыхнули левые беспорядки, в ходе подавления которых было убито 9 человек. В противовес большинству членов СРК Насер проголосовал против казни двух их зачинщиков. Братья-мусульмане поддерживали Совет и после путча потребовали четыре министерских портфеля в новом правительстве, но Насер отказал организации, вместо этого предложив ей два незначительных поста при условии, что кандидаты на них официально будут беспартийными[52].

На пути к власти

Противоречия с Нагибом

В январе 1953 года Насер, преодолев сопротивление Нагиба, добился запрещения иных политических партий[53], кроме Освободительного съезда во главе с ним самим[54] — слабо организованной структуры, чьей основной задачей было проведение массовых собраний и лекций в поддержку Совета[55]. Несмотря на запрет, Насер оставался сторонником проведения парламентских выборов, хоть и не снискал поддержки со стороны СРК[53]. В марте того же года он возглавил делегацию на переговорах по выводу британских сил из зоны Суэцкого канала[56].

Когда Нагиб стал дистанцироваться от земельной реформы и начал сближение со старыми политическими силами — партией «Вафд» и Братьями-мусульманами[57], Насер принял решение о необходимости смещения председателя Совета. В июне он был назначен на пост министра внутренних дел взамен лояльного Нагибу Сулеймана Хафеза[57] и стал оказывать на генерала давление с целью окончательного уничтожения монархии[56].

После того, как 23 февраля 1954 года СРК собрался без Нагиба, 25 февраля он подал в отставку. День спустя Насер, занявший должности председателя Совета и премьер-министра[58], принял прошение и отправил бывшего президента под домашний арест. Как и рассчитывал генерал, во власти начались брожения: раздавались призывы к возвращению Нагиба и роспуску СРК[59]. В надежде на достижение компромисса Насер посетил генеральный штаб и первоначально был вынужден пойти на уступки[60], однако 27 февраля преданные ему войска окружили здание[61]. В ответ на это в тот же день на улицы вышли сотни тысяч людей, в основном члены Братьев-мусульман, призывавшие к возвращению экс-президента и аресту Насера[62]. Обладавшая значительным весом группировка внутри Совета во главе с Халедом Мохи эд-Дином потребовала восстановления Нагиба в должности. Насеру пришлось уступить, однако он попросил отложить возвращение генерала до 4 марта, что позволило ему утвердить своего сторонника Абдель Хакима Амера на пост главнокомандующего, которым ранее был Нагиб[63].

5 марта лояльные Насеру органы госбезопасности провели массовые аресты. С целью подогреть оппозиционные выступления СРК объявил о разрешении старых партий и уходе «Свободных офицеров» из политики[62], что вызвало широкий народный протест[64]: около миллиона работников транспорта объявили забастовку, тысячи крестьян маршем прошли по Каиру[65]. Стремление Нагиба подавить недовольство силой было саботировано руководством вооружённых сил. 29 марта Насер объявил об отмене недавно изданных указов. В апреле—июне сотни сторонников генерала в армии подверглись репрессиям, Мохи эд-Дин был отправлен представителем Совета в Швейцарию[66]. Король Саудовской Аравии Сауд пытался наладить отношения между Насером и Нагибом, но безуспешно[67].

Во главе Совета революционного командования

26 октября 1954 года во время речи Насера в Александрии по случаю вывода британских войск из страны, транслировавшейся по радио в арабских странах, в него восемь раз выстрелил член Братьев-мусульман Мухаммед Абдель Латиф, но промахнулся. В толпе началась паника, однако член СРК сумел взять себя в руки и призвал к спокойствию, затем в порыве чувств обратился к народу:
Соотечественники, моя кровь льётся за вас и Египет. Я буду жить ради вас и умру во имя ваших свободы и чести. Пусть они убьют меня; неважно, как долго я давал вам гордость, свободу и честь. Если Гамаль Абдель Насер должен погибнуть, то каждый из вас Гамаль Абдель Насер. … Гамаль Абдель Насер от вас и из вас и клянётся положить жизни ради народа.

— [68]

Неудачную попытку убийства Насер использовал в собственных целях[69]: по возвращению в Каир он приказал начать масштабные чистки, в ходе которых были арестованы тысячи недовольных, в основном принадлежавших к Братьям, 8 членов руководства которых были приговорены к смертной казни, однако лидер движения Сеийд Кутб отделался 15-летним тюремным заключением[70]. Арестам подверглись и коммунисты, 140 верных Нагибу офицеров было разжаловано[69], сам он был вновь смещён с поста президента и без суда помещён под домашний арест. Устранив политических противников, Насер стал бесспорным руководителем страны[68].

Несмотря на это, для проведения дальнейших реформ и закрепления в должности Насер недоставало народной поддержки, и в политических целях он отправился в турне по Египту и ввёл цензуру в прессе[71]. На свою сторону Насер привлёк ведущих арабских певцов того времени Умм Кульсум и Абдель Халима Хафеза, в своих песнях прославлявших его арабский национализм, и стал делать на него упор в собственных речах 1954—1955 годов[72]. Ряды сторонников Насера пополнились и драматургами, очернявших его оппонентов. В январе 1955 года он стал председателем СРК до проведения выборов[73].

В тот же период Насер пытался тайно наладить контакты с Израилем, однако пришёл к выводу, что мир с «экспансионистским государством, презирающим арабов» невозможен[74]. 28 февраля 1955 года израильские войска вторглись в находившийся под контролем Египта сектор Газа под предлогом прекращения атак палестинских повстанцев. Насер, считая, что египетские вооружённые силы не готовы к конфронтации, не отреагировал подобающим образом, что продемонстрировало неэффективность армии и поставило под угрозу растущую популярность председателя СРК[75][76]. Впоследствии он отдал приказ о начале блокады израильского судоходства в проливе эт-Тиран и в начале сентября ограничил полёты израильских воздушных судов над заливом Акаба[75], на что израильтяне ответили ликвидацией 21 сентября демилитаризованной зоны аль-Ауджа на египетской границе[76].

Одновременно с февральской операцией Израиля между некоторыми региональными союзниками Великобритании был подписан Багдадский пакт, в котором Насер видел угрозу его планам по ограничению английского влияния на Ближнем Востоке и Арабской лиге. Осознавая, что для удержания собственного влияния в регионе Египту необходимы современные вооружения, которые западные страны отказались поставлять на приемлемых финансовых и военных условиях[76][77], глава Совета повернулся к государствам Варшавского договора и 27 сентября заключил соглашения с Чехословакией на поставки оружия на 320 миллионов долларов[75], что позволило более-менее уравнять военную мощь Египта и Израиля и укрепить позицию Насера как противостоящего Западу арабского лидера[76].

Политика нейтралитета

На Бандунгской конференции, прошедшей в Индонезии в конце апреля 1955 года, Насер был тепло принят как ведущий представитель арабских стран[78][79]. На пути в Бандунг он посетил Пакистан[80], Индию[81], Бирму и Афганистан[82], а 9 апреля заключил в Каире дружественное соглашение с Индией, укрепившее экономические и политические связи двух стран[83].

В Индонезии руководитель СРК прилагал силы для объединения прозападных, просоветских и нейтральных режимов в борьбе с колониализмом в Африке и Азии и стремлении к прекращению Холодной войны, что нашло отражение в коммюнике, опубликованном после закрытия конференции[78], искал поддержки в неприсоединении к оборонным блокам, провозглашении независимости французских колоний Туниса и Алжира, борьбе за право палестинцев на возвращение на родину и выполнение резолюций ООН по арабо-израильскому конфликту. По каждому из этих пунктов участниками саммита была принята резолюция, что одобрили Китай и Индия[84]. Вскоре «позитивный нейтрализм», которого придерживались президент Югославии Иосип Броз Тито и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, был принят концепцией египетской внешней политики и оставался ей в годы Холодной войны[79][85]. Дипломатические успехи значительно усилили популярность Насера[86].

Конституция 1956 года и президентство

С существенным укреплением собственных позиций в стране Насер выдвинулся на первый план в Совете революционного командования и заполучил единоличную власть, которая мало кем оспаривалась[82], особенно в вопросах внешней политики[87]. В январе 1956 года был подготовлен проект новой конституции, предусматривавшей установление однопартийной системы во главе с Национальным союзом[87], реорганизованным из Освободительного съезда[88], который, по мнению Насера, так и не смог собрать достаточной народной поддержки[89]. В новую организацию председатель Совета стремился привлечь больше граждан, утверждавшихся в членстве местными партийными комитетами, с целью укрепить массовую поддержку режима[89]. Кандидат на пост президента выдвигался в Национальном союзе[87].

23 июня того же года в ходе референдума подавляющим числом голосов новая конституция вступила в силу, а Насер был избран президентом[87]. В июле прошли выборы в свежесозданную Национальную ассамблею из 350 депутатов[88], утверждавшихся главой государства[90]. Новый основной закон провозглашал равноправие полов и запрет дискриминации по половому признаку[91]. В рамах перехода к гражданскому правлению СРК самораспустился, его члены подали в отставку с занимаемых постов[92]. Новый президент стремился потеснить его противников в рядах бывших «Свободных офицеров» и назначил своих ближайших сторонников на значительные должности в правительстве[87].

Национализация Суэцкого канала

С официальным закреплением Насера как руководителя страны после трёхлетнего переходного периода стремления египетского президента во внутренней и внешней политике столкнулись с региональными интересами Великобритании, недовольной осуждением главой Египта Багдадского пакта, и Франции, не одобрявшей поддержку Насером алжирской войны за независимость. Нейтралитет египетского лидера, признание им коммунистического Китая и оружейная сделка с Чехословакией отдаляли Египет от США. 19 июля 1956 года Соединённые Штаты и Великобритания внезапно отозвали своё предложение профинансировать сооружение Асуанской плотины[92], ссылаясь на опасения, что осуществление проекта подвергнет экономику государства тяжёлому удару[93]. Насер был глубоко оскорблён этим поступком. Предложение национализировать Суэцкий канал приобрело актуальность с началом вывода британских войск в 1954 году, завершившегося 13 июня 1956 года, и было принято президентом в середине июля после обсуждения с членами бывшего СРК аль-Багдади и инженером Махмудом Юнисом, причём оставшаяся их часть узнала об этом лишь 24 июля, а большая часть министров — лишь за несколько часов до публичного оглашения решения[94]. По иной версии, Насер принял его единолично, ни с кем не советовавшись[95].

26 июля президент Египта в своей речи в Александрии заявил о национализации канала в свете необходимости средств для постройки Асуанской плотины, осудив английский империализм в стране и английский же контроль за доходами от судоходного пути, при строительстве которого, по словам Насера, погибло 120 000 египтян[96]. Таким образом, египетское правительство разорвало соглашение с Великобританией от 19 октября 1954 года[97], однако всем акционерам были выплачены компенсации[98].

Речь Насера была крайне одобрительно встречена по всему арабскому миру: тысячи выходили на улицы с лозунгами в поддержку решения[99], которое обеспечило египетскому лидеру почти полную народную поддержку и прочно закрепило за ним образ «харизматичного лидера» и «защитника Третьего мира»[100]. В день национализации канал был закрыт для израильских судов[98].

Суэцкий кризис

Основная статья: Суэцкий кризис

Франция и Великобритания, будучи основными акционерами канала, увидели в его национализации ещё одну враждебную к ним меру, предпринятую египетским руководством. Насер понимал, что его решение спровоцирует международный кризис и, скорее всего, иностранную интервенцию[101], однако считал, что у государства есть ещё как минимум два месяца до начала английской военной операции, а израильское вторжение и вовсе расценивал как невозможное[102]. В начале октября Советом Безопасности ООН была принята резолюция по национализации Суэцкого канала, признававшая право Египта на контроль за ним, пока по нему позволено осуществлять иностранное судоходство[103], после чего Насер счёл, что вторжение маловероятно[104]. Тем не менее, вскоре Великобритания, Франция и Израиль заключили во французском Севре секретное соглашение по захвату канала, оккупации его зоны[97][105] и смещению Насера[106][107][108]. 29 октября 1959 года израильские войска вторглись на Синайский полуостров, уничтожив египетские посты на границе, и быстро достигли поставленных задач. Два дня спустя британские и французские самолёты начали бомбардировки египетских аэродромов в зоне канала[109]. Президент страны отдал приказ об отступлении с Синая в целях усиления обороны судоходного пути и предотвращения окружения и уничтожения бронетанкового корпуса на полуострове в случае англо-французской высадки в Порт-Саиде. Амер не согласился с Насером, считая, что египетские танки нужно бросить в бой с израильтянами, но 3 ноября после бурных дебатов уступил[110]. Насер также дал указание блокировать канал путём уничтожения или вывода из строя 49 кораблей на входе в него[109].

Несмотря на приказ об отступлении, египетские войска в сражениях с израильтянами потеряли около 2 тысяч человек, приблизительно 5 тысяч египтян попали в плен[111]. Амер и Салах Салем призвали Насера заключить перемирие, последний также предложил ему сдаться британской армии. Насер подверг товарищей по бывшему СРК критике, полностью отмёл предложения капитулировать и сам занял пост верховного главнокомандующего[109]. Хоть израильская операция по захвату Синайского полуострова прошла сравнительно легко, престиж египетского лидера на родине и в арабском мире не пострадал[112]. В целях противодействия израильтянам он дал указание раздать около 400 тысяч винтовок добровольцам, из которых были сформированы сотни отрядов, во главе многих из которых стояли политические противники Насера[113].

Сопротивление вражеской высадке в Порт-Саиде Насер рассматривал как важнейшее стратегическое преимущество в моральном плане. В город в качестве подкреплений были посланы 3-й пехотный батальон и сотни ополченцев, двум пехотным ротам была дана задача организовать народное сопротивление. Президент и аль-Багдади для поднятия боевого духа посетили зону канала. Согласно мемуарам последнего, по пути туда, увидев разбитую египетскую технику, Насер признал, что армия разбита[114]. 5—6 ноября в ходе десанта англо-французские войска столкнулись с жёстким сопротивлением ополчения, что вылилось в уличные бои[113]. Командующий местными войсками был готов начать переговоры о прекращении огня, но по приказу Насера продолжил сражаться. К 7 ноября войска противника заняли большую часть Порт-Саида[115], защищая который, погибли 750—1000 египтян[111].

США и СССР осудили вторжение, поддержав резолюции ООН, призывавшие к выводу иностранных войск с территории Египта, при этом администрация президента Дуайта Эйзенхауэра, в отличие от советского правительства, поддержала предложение о размещении на Синае Чрезвычайных вооружённых сил ООН[116]. Это с удовлетворением было воспринято Каиром[117]. К концу декабря английские и французские силы покинули страну[118], в марте 1957 за ними последовал Израиль, освободивший всех военнопленных[111][119]. В результате Суэцкого кризиса египетскими властями были ужесточены условия проживания иностранцев и получения гражданства, стало применяться выдворение, которому подверглись в основном граждане Соединённого Королевства и Франции, евреи-иностранцы и некоторые местные евреи[120].

После окончания боевых действий Амер обвинил Насера в развязывании ненужной войны и в перекладывании ответственности за поражение на вооружённые силы[121]. 8 апреля 1960 года канал был вновь открыт[122]. Широко расцениваемый провал интервенции и одной из её целей — смещения президента — значительно увеличил его популярность[97].

Панарабизм и социализм

См. также: Насеризм

К 1957 году панарабизм стал главенствующей идеологией в арабском мире, а Насер воспринимался большинством арабов как неоспоримый лидер[123]. Каирская радиостанция «Голос арабов» широко распространяла его панарабские воззрения и сыграла значительную роль в росте его популярности в арабских странах[124]. С помощью посольства Египта сторонниками президента этой страны для пропаганды его идей были приобретены СМИ в Ливане, региональном пресс-центре. Насера также поддерживали различные националистические организации, именовавшие себя «насеритами», хотя сам он предпочитал называть их «арабскими националистами». Несмотря на многочисленность и хорошее финансирование, они были плохо организованы и не имели постоянных структур[125].

В январе 1957 года США приняли доктрину Эйзенхауэра, предполагавшую противостояние распространению коммунизма и его предполагаемым агентам на Ближнем Востоке. Хоть Насер и противился коммунизму в регионе, распространение его панарабистских взглядов расценивалось как угроза местными прозападными режимами. Эйзенхауэр пытался изолировать египетского лидера и ослабить его влияние на Ближнем Востоке путём усиления короля Саудовской Аравии Сауда[126][127]. В этом же месяце новоизбранный премьер-министр Иордании, сторонник Насера[128] Сулейман ан-Набульси заключил между Иорданией, Египтом, Сирией и Саудовской Аравией военный договор[129].

Отношения между Насером и иорданским королём Хусейном заметно ухудшились после того, как последний обвинил первого в организации двух попыток его смещения, хоть причастность египетского руководителя так и не была доказана[130][131], и отправил правительство ан-Набульси в отставку[129][132]. «Голос арабов» назвал Хусейна «инструментом империалистов»[133]. Отношения с Саудом также приобрели характер противостояния после того, как тот стал считать рост популярности Насера в королевстве опасной угрозой монаршему дому[129]. Несмотря на негативное отношение руководства Иордании, Саудовской Аравии, Ирака и Ливана, он продолжал пользоваться расположением жителей этих и других арабских стран[125].

К концу 1957 года Насер завершил национализацию оставшихся в стране британских и французских активов, в том числе предприятий табачной, цементной, фармацевтической и фосфатной промышленностей. Усилия по снижению налогов и привлечению иностранных инвесторов не принесли заметных результатов, и национализации подверглись ещё больше компаний, которые были объединены с целью поспособствовать экономическому развитию, но вскоре она была прекращена: в частных руках оставалось около двух третей фирм. Предпринятые руководством Египта меры имели некоторый успех: увеличились производство сельскохозяйственной продукции и инвестиции в индустриализацию. Преизидент выступил инициатором постройки металлургического завода в Хелуане, вскоре ставшего крупнейшим предприятием в стране, обеспечив её продуктом и тысячами рабочих мест. Насеру также принадлежала идея обратиться к Советскому Союзу за помощью в сооружении Асуанской дамбы[134].

Объединённая Арабская Республика

Основная статья: Объединённая Арабская Республика

Несмотря на популярность египетского лидера в арабском мире, к середине 1957 года единственным региональным союзником Насера была Сирия. В сентябре турецкие войска были сосредоточены возле сирийской границы, что дало пищу слухам о том, что страны Багдадского пакта могут вторгнуться в это государство с целью свержения его левого правительства. Насер приказал отправить в Сирию армейский контингент в качестве символа солидарности, что ещё больше подняло его престиж в арабских странах и в Сирии в частности[135].

С ростом политической нестабильности в Сирии в Египет стали отправляться сирийские делегации с требованием о немедленном объединении двух государств, на что Насер не соглашался, ссылаясь на несовместимость их политической и экономической систем, недостаток близости, опыт вмешательства сирийских вооружённых сил в политику и их глубокое деление на фракции[136]. Тем не менее, в январе 1958 года второе сирийское посольство сумело убедить Насера в угрозах прихода к власти в Сирии коммунистов и скатывании её в междоусобицу[137], и тот согласился на союз, но на условиях полного политического объединения во главе с ним как президентом ОАР, на что сирийские делегаты во главе с президентом Шукри аль-Куатли дали своё согласие[138]. 1 февраля новое государство было провозглашено, что встретило массовое одобрение в арабском мире[139]. Насер развернул преследование местных коммунистов, уволив многих с государственных должностей[140][141].

24 февраля во время нежданного визита Насера в Сирию его приветствовали сотни тысяч людей[142]. В Дамаск прибыл и наследный принц Северного Йемена Мухаммед аль-Бадр с целью переговоров о вступлении в ОАР. Вместо полного слияния Насер согласился сформировать непрочные Объединённые Арабские Государства[143]. Тем временем король Саудовской Аравии планировал убить Насера во время обратного полёта в Каир[144]. 4 марта на митинге в сирийской столице президент нового образования продемонстрировал саудовский чек на имя начальника сирийской разведки Сараджа, ярого сторонника Насера[145]. В результате провала заговора старшие члены монаршего дома вынудили Сауда передать большую часть полномочий своему брату Фейсалу, противнику Насера, придерживавшемуся идеологии панисламизма[146].

5 марта президент ОАР объявил о принятии временной конституции, предполагавшей создание Национальной ассамблеи из 600 депутатов (400 от Египта и 200 от Сирии) и роспуск всех политических партий. Вице-президентами от Египта были назначены аль-Багдади и Амер, от Сирии — аль-Асали и Акрам аль-Хаурани[146]. Вскоре Насер посетил Москву, где встретился с Хрущёвым, призвавшим разрешить коммунистическую партию, на что первый ответил, что это внутреннее дело государства. Ошеломлённый, его собеседник стал отрицать намерения вмешаться во внутреннюю политику ОАР. Разногласие было забыто в стремлении обоих лидеров предотвратить распад сирийско-египетского союза[147].

Влияние на арабский мир

В Ливане столкновения между насеритами и сторонниками президента Шамуна, стойкого противника египетского лидера, к маю 1958 года вылились в политический кризис. Насер стремился к вхождению Ливана в состав ОАР, чему противился приверженец дальнейшей независимости Шамун[148], и поручил Сараджу надзор за ситуацией: тот ограниченно помог ливанским насеритам деньгами, лёгкими вооружениями и обучением офицеров[149]. Насер не жаждал контроля над Ливаном, видя в нём особый случай, но добился того, что Шамун не стал баллотироваться на второй срок[150].

14 июля того же года иракские офицеры Абдель Керим Касем и Абдул Салам Ареф свергли монархию, на следующий день бывший премьер-министр Нури ас-Саид, ведущий противник Насера в арабских странах, был убит[151]. Глава объединённого государства признал новое иракское руководство, заявив, что «любая атака на Ирак будет равнозначна атаке на ОАР». 15 июля по официальным просьбам Ливана и Иордании с целью предотвратить приход насеритов к власти в первом высадились военнослужащие Корпуса морской пехоты США, во второй — британские спецподразделения. Президент Египта считал, что революция 14 июля открыла дорогу для арабского объединения[152]. 19 июля он впервые открыто признал, что борется за союз всех арабских стран, хотя планов по присоединению Ирака к ОАР у Насера не было[153]. Большинство членов Совета революционного командования Ирака были согласны на объединение с Егпитом и Сирией[154], но Касем желал независимости страны и был недоволен широкой поддержкой Насера в народе[151].

Осенью 1958 года он создал комитет по развитию Сирии из трёх членов, куда вошли Закария Мохи эд-Дин, аль-Хаурани и Салах ад-Дин Битар. Двух последних, которые были баасистами и имели собственные взгляды на управление страной, Насер устранил с политической арены, переведя на эту работу в Каир. Власть над Сирией оказалась в руках Сараджа, который превратил её в полицейское государство, арестовывая и высылая недовольных проведением египетской земельной реформы землевладельцев и коммунистов[155]. После того, как в сентябре того же года президентом Ливана был избран Фуад Шехаб, отношения между этим государством и ОАР значительно улучшились. 25 марта 1959 года Насер и Шехаб встретились на сирийско-ливанской границе для переговоров о завершении ливанского кризиса[156].

Отношения между Насером и Касемом ожесточились[157] после подавления 9 марта 1959 года верными иракскому лидеру силами восстания в Мосуле, поднятого за день до этого сторонниками присоединения к ОАР при поддержке её руководства[158]. Лидер объединённого государства подумывал об интервенции с целью оказания помощи бунтовщикам, но не сделал этого[159]. Так как иракские коммунисты поддерживали Касема, их египетские единомышленники подверглись преследованию со стороны властей. Несколько влиятельных коммунистов, в том числе Халед Мохи эд-Дин, вернувшийся в Египет в 1956 году, были арестованы[157].

К декабрю того же года политическая ситуация в Сирии начала терять стабильность, и Насер передал руководство провинцией Амеру. В знак протеста против назначения многие местные функционеры подали в отставку. Когда обстановка накалилась, Насер встретился с лидерами сирийской оппозиции и заявил, что власть в ОАР принадлежит ему как «избранному» президенту, а те, кому это не нравится, могут «уйти»[155].

Распад ОАР

Противники союза заняли прочные позиции среди экономической, политической и военной элит Сирии[160]. В ответ на ухудшение состояния её экономики, которое Насер связывал с её «буржуазностью», в июле 1961 года президент ОАР начал социалистические преобразования и национализировал обширные секторы местной экономики[161]. Для того, чтобы сдержать нараставший политический кризис, в сентябре этого же года Сарадж был отправлен в отставку. В Египте экономическая ситуация была лучше: ВНП вырос на 4,5 процента, наблюдался быстрый рост промышленности[162]. В 1960 году египетская пресса, и ранее сотрудничавшая с властями, подверглась национализации с целью усиления пропаганды социалистических реформ[71].

28 сентября 1961 года сторонники выхода из состава ОАР в рядах сирийских вооружённых сил осуществили государственный переворот[163]. В ответ верные союзу войска подняли восстание на севере страны, в её крупных городах прошли митинги в поддержку Насера[160]. Для поддержки своих сторонников он направил в Латакию египетские спецподразделения, но через 2 дня отозвал их, ссылаясь на недопустимость арабской междоусобицы. В речи от 5 октября[164] Насер признал личную ответственность за распад объединённого государства и новое сирийское правительство[165]. Неофициально он обвинил в произошедшем вмешательство его противников в арабском мире. Случившееся тяжело повлияло на египетского президента[164].

Рост регионального влияния

См. также: Гражданская война в Северном Йемене

Позиции Насера в регионе значительно изменились после того, как сторонник лидера Египта Абдалла ас-Саляль 27 сентября 1962 года сверг в ходе военного переворота короля Северного Йемена Мухаммеда аль-Бадра[166]. Бывшему монарху и его приверженцам начала оказывать поддержку Саудовская Аравия, и 30 сентября ас-Саляль обратился к Насеру за военной помощью. Египет оказался прочно втянут в продолжительную гражданскую войну, пока его войска не покинули страну в 1967 году[167]. Большинство старых соратников Насера задавалось вопросом о необходимости продолжения египетского участия, но Амер заверил его в скорой победе[168]. В 1968 году президент признал, что решение о вторжении в Йемен было «просчётом»[167].

В июле 1962 года Алжир провозгласил независимость от Франции, завершив войну с ней. Будучи последовательным сторонником алжирского движения за независимость и поддерживая его финансово и политически, Насер видел в её провозглашении свою личную победу[168]. В начале 1963 года группа его сторонников в саудовской королевской семье во главе с принцем Талялем вместе с начальником генерального штаба вооружённых сил Иордании сбежали в Египет[169].

8 февраля 1963 года объединившиеся баасисты и насериты свергли Касема, который был вскоре застрелен. Пост президента занял сторонник Насера Абдул Салам Ареф[168]. 8 марта их единомышленники осуществили военный переворот в Сирии[170]. 14 марта новые иракское и сирийское правительства направили в Каир делегации на переговоры о формировании арабского союза[171]. На встрече Насер раскритиковал сирийских баасистов за «помощь» в развале ОАР[172] и заявил о своём лидерстве среди арабов. Переходное соглашение об объединении, предусматривающее создание федеративного государства[171], было подписано 17 апреля и вступало в силу в мае 1965 года[173], однако несколько недель спустя после чисток в сирийском офицерском корпусе, которым подверглись сторонники Насера, договор был расторгнут. 18 июля во главе с полковником Джасимом Альваном они попытались устроить военный переворот, но потерпели неудачу, после чего Насер назвал баасистов «фашистами»[174].

В январе 1964 года на саммите Лиги арабских государств в Каире Насер призвал арабов объединиться против отвода Израилем вод реки Иордан в экономических целях. Действия израильтян были восприняты Сирией и Иорданией как объявление войны[175]. В этой, по его словам, «катастрофической ситуации» он винил межарабские разногласия. Он отговорил сирийских и палестинских боевиков от провокаций в сторону Израиля, заявив, что не планирует воевать с ним. За время съезда Насер наладил близкие связи с королём Иордании Хусейном и завязал отношения с руководителями Саудовской Аравии, Марокко и Сирии. В мае президент Египта инициировал создание Организации освобождения Палестины, таким способом формально разделив с ней своё лидерство по палестинскому вопросу[176], а на деле использовав для контроля борцов за освобождение Палестины[177]. Главой ООП стал протеже Насера Ахмед аш-Шукейри[176].

После многих лет координации внешней политики и налаживания связей в 1961 году президенты Индонезии Сукарно и Югославии Иосип Броз Тито и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру сформировали Движение неприсоединения[178], провозгласившее собственными целями противостояние войне и колонизации и поощрение экономического развития развивающихся стран[179]. В 1964 году Насер занял пост президента организации и провёл её второй съезд в Каире[180].

В конце 1950-х — начале 1960-х Насер играл значительную роль в укреплении африканского единства, хотя его влияние на континент с 1962 года значительно сместилось в сторону Алжира. В этот период Египет служил пристанищем для антиколониальных лидеров из некоторых стран Африки, а Каир — площадкой для распространения их взглядов. Мнение президента страны стало решающим в дискуссиях среди африканских лидеров, приведших к созданию Организации африканского единства в 1961 году[181].

Модернизация и внутренние конфликты

Университет аль-Азхар

В 1961 году Насер, желая окончательно утвердить Египет лидером арабского мира, начал продвигать «вторую революцию», призванную объединить исламское и социалистическое учения. С этой целью и в стремлении упрочить влияние наиболее авторитетного суннитского университета аль-Азхар по сравнению с Братьями-мусульманами и поддерживавшимся Саудовской Аравией более консервативным ваххабизмом руководитель государства начал реформировать это учебное заведение[182]. С 1953 года он использовал наиболее лояльных властям университетских улемов, чтобы уравновесить Братьев[53]. По указанию Насера в учебный план были внесены изменения, что повлекло за собой преобразования в школах: были созданы учебные заведения совместного обучения, в школьный курс была включена эволюция. Реформы также предусматривали слияние религиозных и светских судов. Под давлением египетского лидера университет издал фетву, признававшую принадлежность шиитов, алавитов и друзов к основному направлению ислама, хотя на протяжении веков называл их еретиками[182].

Соперничество с Амером

После распада ОАР Насер стал беспокоиться о неспособности Амера тренировать и модернизировать армию и о том, что он выстроил государство в государстве в вооружённых силах и разведке[183][184]. В конце 1961 года был создан Президентский совет, утверждавший назначения на высшие армейские посты, что ранее в одиночку делал Амер. По указанию главы государства они стали производиться не из личной преданности, а по заслугам[185]. Сторонники Амера в офицерском корпусе воспротивились этим мерам, и под их давлением Насер был вынужден отменить их. В начале 1962 года он снова попытался лишить Амера контроля над командованием вооружёнными силами[186], на что тот впервые ответил открытой критикой президента Египта и тайно начал сплачивать лояльных себе офицеров[185]. Опасаясь вооружённой конфронтации между военными и гражданским руководством, Насер пошёл навстречу сопернику[187].

Национальная хартия и второй президентский срок

В октябре 1961 года Насер начал реализовывать широкую программу национализации, веря, что полный переход к социализму поможет решить проблемы страны и что он мог бы предотвратить развал ОАР[188]. С целью упрочить свою поддержку в народе в противовес влиянию вооружённых сил в 1962 году он представил Национальную хартию, призывавшую к созданию всеобщей системы здравоохранения, строительству доступного жилья, появлению профучилищ, увеличению прав женщин, семейному планированию и расширению Суэцкого канала, год спустя была принята новая конституция[183].

Лидер Египта пытался также контролировать госаппарат и предотвратить его разрастание[183]. Новое законодательство предусматривало минимальный размер заработной платы, начисление доли прибыли работникам, бесплатные образование и медицину, уменьшение рабочего времени и поощряло трудящихся к участию в управлении. Земельные реформы гарантировали защиту прав фермеров-арендаторов[189], способствовали росту сельского хозяйства и позволили сократить число голодающих в сельской местности[190]. В результате национализации доля государства в египетском бизнесе возросла до 51 процента. Национальный союз был переименован в Арабский социалистический союз[191]. Одновременно власти страны развернули репрессии: тысячи исламистов и множество офицеров были арестованы[188]. В знак протеста против движения Египта к советской системе управления соратники Насера аль-Багдади и Хусейн аш-Шафеи подали в отставку с занимаемых постов[166].

В 1965 году Насер на безальтернативных выборах в форме референдума был переизбран президентом. Его политическим оппонентам было законодательно запрещено баллотироваться, а ближайшие сторонники египетского руководителя потеряли политические привилегии. Год спустя главный идеолог Братьев-мусульман Сайид Кутб был заключён в тюрьму и по обвинению в попытке убийства Насера приговорён к смертной казни[192]. В том же 1966 году экономический рост начал замедляться, государственный долг значительно увеличился, и Насер ослабил контроль над частным сектором, поощряя госзаймы и стимулируя экспорт[193]. В конце концов экономика страны приблизилась к краху, что значительно уменьшило популярность Насера[194].

Присвоение звания Героя Советского Союза

Во время официального визита Н. С. Хрущёва в Египет с 9 по 25 мая 1964 года по его личной инициативе 13 мая того же года указом Президиума Верховного Совета СССР Насер[195] и Амер[196] были удостоены звания Героев Советского Союза[197], что было негативно воспринято советским обществом[198][199]: высказывалось недовольство тем, что члены египетской компартии подвергались преследованиям, а Хрущёв не внял возражениям других членов руководства СССР по поводу награждения. Этот инцидент стал одним из предлогов для обвинения Первого секретаря ЦК КПСС в «субъективизме» и «волюнтаризме» во время его отстранения в октябре 1964 года[197][200][201].

Награждение породило ряд анекдотов и куплетов[202][203], в частности:

— [195]

— [204]

Оно нашло отражение в творчестве Владимира Высоцкого:

— [202][205]

и Александра Галича:

— [202][205]

Шестидневная война

Основная статья: Шестидневная война

В мае 1967 года Советский Союз предупредил Насера о готовящейся Израилем военной операции против Сирии, однако начальник египетского генштаба Мухаммед Фавзи, посланный Насером в Сирию, отметил отсутствие концентрации израильских войск на границе и счел советское предупреждение необоснованным[206][207]. Амер использовал советскую информацию как предлог для отправки войск на Синай 14 мая, после чего глава Египта потребовал вывода сил ООН с полуострова[206][208]. Ранее в тот же день он получил послание от иорданского короля Хусейна, в котором говорилось о сговоре Израиля и США с целью втянуть Египет в войну. Амер скрывал от президента Египта, что письмо было получено 2 мая, и передал его лишь 14 мая[209][210]. Несмотря на то, что в предыдущие месяцы Хусейн и Насер обвиняли друг друга в стремлении избежать войны с Израилем, король подозревал, что египетско-израильская война может привести к оккупации последним западного берега реки Иордан[209]. США и СССР заверили президента Египта в том, что Соединённые Штаты будут удерживать Израиль от нападения, он, в свою очередь, заявил о том, что его страна будет лишь обороняться[211].

21 мая Амер попросил египетского президента, чтобы тот отдал приказ о начале блокады пролива эт-Тиран, и заверил Насера, что вооружённые силы готовы к конфликту[212], в чём Насер сомневался[213]. Он считал, что блокада станет для Израиля формальным поводом для начала войны[209]. Амер выступал за нанесение упреждающего удара[214], на что Насер не пошёл[215] из-за уверенности в том, что ВВС недостаёт пилотов и что подобранные фельдмаршалом офицеры некомпетентны[216]. Руководитель страны также считал, что в случае атаки Израиля из-за численного превосходства египетских войск им удастся сдерживать противника как минимум две недели, что позволит начать мирные переговоры[217]. К концу мая Насер под напором арабской общественности и правительств различных стран арабского мира[207][218] прекратил сопротивляться войне и смирился с её неизбежностью[217][219]. 26 мая он заявил о том, что основной задачей арабов будет уничтожение Израиля[220]. 30 мая Иордания вошла в состав Объединённого арабского командования, где уже состояли Египет и Сирия[221].

Утром 5 июня израильские самолёты атаковали аэродромы египетских ВВС и уничтожили их большую часть, вражеские бронетанковые подразделения прорвали египетские линии обороны и захватили город Эль-Ариш[222]. На следующий день Амер отдал приказ о выводе войск с Синайского полуострова, что вызвало наибольшее потери египтян за всё время конфликта[223]. Вскоре израильтяне заняли полуостров, сектор Газа и Западный берег реки Иордан, захваченные в 1948 году Египтом и Иорданией, и сирийские Голанские высоты[222]. После того, как египетский гарнизон в Шарм-эш-Шейхе был отрезан противником, Насер прибыл в министерство обороны с целью ознакомления с ситуацией на фронтах и встретился с Амером, с которым вступил в перепалку[224]. Сформированный Насером для контроля за деятельностью вооружённых сил Верховный исполнительный комитет пришёл к выводу, что противостояние между фельдмаршалом и президентом и полная некомпетентность первого привела страну к череде военных поражений[222]. В своих мемуарах министр иностранных дел Египта в 1973—1977 годах Исмаил Фахми писал, что постоянные неудачи Египта на поле боя были вызваны тем, что Насер отмёл всякий рациональный анализ происходящего и принял серию неразумных решений[225].

Отставка и её последствия

Я принял решение, с которым мне нужна ваша помощь. Я решил полностью отказаться во благо от любой официальной должности и политической роли и вернуться в ряды масс, исполняя свой долг среди них, подобно любому другому гражданину. Время действовать, а не горевать. … Всё моё сердце с вами, и пусть ваши сердца будут со мной. Да пребудет с нами бог — вера, надежда и верный путь в наших сердцах.

— из речи Насера 9 июня[226]

На протяжении первых 4 дней войны арабский мир верил пропаганде, предрекающей неизбежную арабскую победу, однако 9 июня президент в своём выступлении по телевидению сообщил египтянам о поражении[226]. Позже в этот же день он объявил о своей отставке и передаче всех полномочий вице-президенту Закарии Мохи эд-Дину, который не был осведомлён о планах президента и отказался от новой должности[227]. Сотни тысяч сочувствовавших вышли на улицы Египта и арабских стран в знак протеста против решения[228], скандируя: «Мы твои солдаты, Гамаль!»[229]. 10 июня он вернулся на пост президента[229].

11 июля Амер был сменён генералом Фавзи на посту главнокомандующего[230][231], на что сторонники фельдмаршала ответили протестами, 600 из них направились в министерство обороны и потребовали восстановления Амера в должности. После того, как треть его сторонников была уволена из армии[232], он запланировал на 27 августа военный переворот. Насеру было известно о заговоре, и он потребовал от Амера личной встречи, на которой 24 августа сообщил фельдмаршалу о провале путча. Тот всё отрицал, но был помещён под арест и 14 сентября покончил с собой. Несмотря на возникший между ними конфликт, Насер заявил о кончине Амера как о потере «ближайшего друга»[233]. Вскоре египетским руководителем был начат процесс деполитизации силовых структур путём массовых арестов сторонников фельдмаршала в их рядах[234].

29 августа на саммите ОАГ в суданском Хартуме Насер уступил лидерские позиции королю Саудовской Аравии Фейсалу. На съезде было заключено перемирие, положившее конец гражданской войне в Йемене, и принята резолюция[235]. СССР в скором времени восполнил египетские арсеналы наполовину от их бывшего состояния и разорвал дипломатические отношения с Израилем. В стремлении подогреть противостояние между Советским Союзом и США Насер во время войны порвал отношения с последними[236]. В ноябре Египет принял резолюцию 242 СБ ООН, призывавшую к выводу израильских войск с оккупированных в ходе боевых действий территорий. По одной версии, этот дипломатический шаг позволил Насеру протянуть время, необходимое для начала нового конфликта с Израилем, по иной — означал угасание его интереса к провозглашению независимости Палестины[237].

Последние годы у власти

Реформы внутри страны

19 июня 1967 года Насер занял должности премьер-министра и главнокомандующего[238]. После того, как военный трибунал снисходительно отнёсся к офицерам ВВС, обвинённым в халатности во время войны, в конце февраля 1968 года начались студенческие и рабочие протесты, призывавшие к масштабным политическим реформам[239][240]. В ответ египетский лидер вывел из правительства большинство военных и сменил нескольких высокопоставленных членов Арабского социалистического союза на их должностях восемью гражданскими[241]. К 3 марта египетская разведка ослабила давление на граждан, сконцентрировавшись на зарубежных операциях, и президент объявил о «конце государства мухабарат»[242].

30 марта Насер представил манифест, провозглашавший восстановление гражданских свобод, большую независимость парламента от исполнительной власти[240], значительные структурные изменения внутри АСС и антикоррупционную кампанию в госаппарате[241]. В мае предлагаемые меры были утверждены на референдуме, в высший орган АСС — Верховный исполнительный комитет — были проведены выборы[240]. Несмотря на то, что большая часть обещаний так и не воплотилась в жизнь, манифест стал важным шагом на пути к либерализации[241].

В декабре 1969 года Садат и Хусейн аш-Шафеи были назначены Насером на должности вице-президентов. К тому времени его отношения со старыми соратниками, а именно Халедом и Закарией Мохи эд-Динами и бывшим вице-президентом Сабри, стали напряжёнными[243]. К середине 1970 года после примирения с аль-Багдади Насер раздумывал о замене первым Садата[244].

Война на истощение

В феврале 1968 года президент Египта начал Войну на истощение с Израилем с целью отвоевать захваченные им земли, отдав приказ об артиллерийском обстреле израильских позиций к востоку от заблокированного Суэцкого канала[245]. После сражения при Караме в марте Насер предложил движению ФАТХ во главе с Ясиром Арафатом помощь оружием и финансами, посоветовав Арафату подумать о примирении с Израилем и создании палестинского государства на территории сектора Газа и западного берега реки Иордан[246], таким образом эффективно уступив лидеру ФАТХ своё лидерство по палестинскому вопросу[237].

На египетские артобстрелы израильтяне ответили обстрелами и бомбардировками вражеской территории и вылазками диверсионных отрядов, что привело к бегству жителей египетских населённых пунктов по западному берегу канала[247][248]. Насер прекратил все военные операции и с денежной помощью различных арабских государств начал строительство укреплений. В марте 1969 года война возобновилась[249]. В ноябре того же года Насер выступил посредником в заключении соглашения между ООП и ливанскими вооружёнными силами, дававшего палестинским повстанцам право использовать ливанскую территорию для атак на Израиль[250].

В июне 1970 года президент Египта под давлением Советского Союза, опасавшегося развития регионального конфликта в войну с Соединёнными Штатами[251][252], поддержал предложенный госсекретарём США Уильямом Роджерсом план, предполагавший прекращение боевых действий и вывод израильских войск с египетской территории, но план был отклонён Израилем, ООП и большинством стран арабского мира, за исключением Иордании[244]. Насер считал, что перемирие послужит тактическим шагом на пути к отвоеванию Суэцкого канала[253]. Он упреждал любые стремления по началу прямых переговоров с Израилем, считая, что их проведение будет равнозначно капитуляции[254]. В конце концов Израиль согласился на прекращение огня, которое Насер использовал для размещения в зоне канала ракет «земля-воздух»[251][252].

Тем временем в Иордании обострился конфликт между становившейся всё более автономной ООП и властями страны[255]: после захвата самолётов на «Досонс Филд» иорданская армия начала операцию по выдворению палестинских боевиков. Боевые действия увеличили вероятность войны в регионе и побудили Насера созвать 27 сентября в Каире экстренный съезд Организации арабских государств[256], где президент Египта провёл мирные переговоры[257].

Смерть и похороны

28 сентября после окончания саммита и проводов уехавшего последним эмира Кувейта Сабаха III глава Египта перенёс сердечный приступ и был перевезён к себе домой, где, несмотря на оказанную медицинскую помощь, спустя несколько часов скончался[258]. В качестве причины смерти личный врач покойного назвал атеросклероз, варикоз и осложнения от диабета, которым с начала 1960-х годов болел Насер. Он был заядлым курильщиком, а два его брата скончались от сердечных заболеваний, не дожив до 60, и страдал также от высокого кровяного давления. Состояние здоровья президента до его кончины не было известно народу[259][260]. В 1966 году и в сентябре 1969 года он уже переносил сердечные приступы, после второго из которых 6 недель провёл в постели[259]. Смерть Насера шокировала Египет и арабский мир[261]. Похороны, состоявшиеся 1 октября, собрали по меньшей мере 5 миллионов человек[262][263]. 10-километровая процессия растянулась от старой штаб-квартиры Совета революционного командования и двинулась с пролётом над ней МиГ-21. Завёрнутый во флаг гроб размещался на орудийном передке, в который были запряжены 6 лошадей, впереди шла кавалерийская колонна[263]. На церемонии присутствовали руководители всех арабских стран, кроме саудовского короля Фейсала[264]. Король Иордании Хусейн и Арафат плакали, ливийский лидер Муаммар Каддафи от стресса дважды упал в обморок. Несколько представителей неарабского мира, включая председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгина и премьер-министра Франции Жака Шабан-Дельмаса, также сопровождали Насера в последний путь[262].

Почти сразу же после начала процессии люди окружили гроб, крича: «Нет бога, кроме Аллаха, и Насер — возлюбленный богом… Каждый из нас Насер». Полиция безуспешно пыталась успокоить толпу, в результате чего большинство представителей иностранных государств были выведены из неё. Конечной точкой следования была мечеть Наср, переименованная в мечеть Абдель Насера, где он и был похоронен[263].

Тысячи людей в знак скорби вышли на улицы крупных городов арабского мира: более 12 человек погибло в ходе беспорядков в Бейруте, в Иерусалиме около 75 000 арабов прошли по старому городу с лозунгом «Насер никогда не умрёт». Ливанская газета L’Orient-Le Jour вышла с заголовком «Сто миллионов человек — арабы — сироты»[263].

Наследие

Насер полностью освободил Египет от британского влияния[265], в его правление страна стала влиятельной силой среди развивающихся государств[266]. Одной из главных задач проводимой им внутренней политики стало обеспечение социальной справедливости, которую он рассматривал как предпосылку для либеральной демократии[267]. За то время, пока Насер пребывал у власти, египтянам были предоставлены жилье, образование, работа, здравоохранение, льготы и прочие меры поддержки в беспрецедентных ранее для Египта объёмах, феодальное влияние на страну ослабло[266][268]. К концу его президентства значительно увеличились уровень занятности и улучшились условия труда, однако уровень бедности был всё ещё высок, а значительные ресурсы, предназначавшиеся для социального обеспечения, пошли на военные нужды[267].

Благодаря аграрной реформе, масштабным проектам модернизации, в том числе сооружению сталелитейного центра Хелуана и Асуанской дамбы, а также национализации экономика государства значительно выросла. После экономического роста начала 1960-х годов она начала переживать спад, продолжившийся до конца десятилетия, и восстановилась лишь в 1970 году[269]. Культура Египта в правление Насера переживала «золотой век», доминируя в арабском мире[270].

Во время президентства Хосни Мубарака в стране начали появляться насеристские партии, первой из которых была Арабская демократическая насеристская партия[271][272], приобретшая большое влияние[273]. Внутрипартийные расколы, начавшиеся в 1995 году, привели к созданию мелких партий[274], одной из которых была основанная Хамдином ас-Сабахи в 1997 году «аль-Карама». На президентских выборах 2012 года ас-Сабахи занял третье место[275]. Последователи Насера входили в число основателей движения «Кефайя», бывшего одной из основных оппозиционных Мубараку сил[276]. 19 сентября 2012 года 4 насеритские партии, в том числе АДНП и «аль-Карама», сформировали Объединённую насеристскую партию[277].

Образ

Президент Египта был известен своими тесными отношениями с народом[278][279]: несмотря на покушения, Насер был доступен для простых людей[280]. Умелый оратор[281], в 1953—1970 годах Насер произнёс 1359 речей — рекорд для руководителей Египта[282]. Несмотря на то, что местные интеллектуалы активно критиковали его во время Шестидневной войны и после его смерти, народ симпатизировал ему при жизни и после кончины[278]. Ситуация в стране во время правления Мубарака подогрела ностальгию по Насеру, президентство которого связывалось с идеей национального предназначения, надеждой, социальной сплочённостью и культурной мощью[270].

В настоящее время Насер остаётся иконой в арабском мире[266][283] как символ его единения и достоинства[284][285][286] и видная фигура в современной ближневосточной истории[23]. Во время Арабской весны, вылившейся в 2011 году в революцию в Египте, фотографии Насера демонстрировались на акциях протеста[287][288].

Критика

Критики Насера расценивают его как диктатора, подавлявшего движение к демократии, заключившего в тюрьму тысячи диссидентов и создавшего репрессивный режим, ответственный за многочисленные нарушения прав человека[268]. Египетские исламисты, особенно члены преследовавшихся Братьев-мусульман, видели в Насере деспота и тирана[289]. Некоторые местные либеральные и исламистские критики, включая основателей Новой партии Вафд, осуждали его популярность в массах как продукт манипуляции и демагогии[290].

Американский политолог Марк Купер писал, что наследие Насера было «гарантией нестабильности» из-за его опоры на личную власть и отсутствия в его правление сильных политических институтов[291]. Историк Абд аль-Азим Рамадан считал его нерациональным и безответственным лидером, чья склонность к единоличному принятию решений привела, среди прочего, к египетским потерям в ходе Суэцкого кризиса[292]. Закария Мохи эд-Дин обвинял Насера в пустом блефе в преддверии Шестидневной войны, а его действия во время её связывал с диабетом[293].

В своей инаугурационной речи 7 октября 1970 года преемник Насера Садат заявил о намерении «продолжать путь Насера», но с укреплением собственных позиций внутри страны после Войны Судного дня начал отходить от политики предшественника[273][294]. Новый президент предпринял меры по открытию экономики государства для зарубежных инвесторов[295].

В конце 1940-х годов в Египет начали прибывать военные советники из числа бывших нацистов[296]. Иммиграция, которую, как считается, приветствовал Насер, продолжилась и в 1950-х годах[297]. Общее число немцев, нашедших убежище в стране, составило не менее 150 человек, которые в тот период открыто жили в Каире. Среди них был и разыскивавшийся Центром Симона Визенталя[298] врач Ариберт Хайм[296], однако нет сведений о том, знали ли власти о его прежней деятельности. Некоторые из переселенцев по заказу правительства занимались антисемитской пропагандой, другие, как предполагали израильтяне, развивали египетскую ракетную программу. В 1960-х годах необходимость в немецких иммигрантах уменьшилась благодаря помощи со стороны СССР, и отношение к ним со стороны государства ухудшилось[297]. В интервью немецкой газете в 1964 году Насер заявил: «Ни один человек, даже самый глупый, не воспринимает серьёзно ложь о шести миллионах евреев, убитых в Холокосте»[299][300][301]. Неизвестно о том, чтобы он когда-либо ещё раз публично ставил вопрос о числе жертв «окончательного решения еврейского вопроса», вероятно, не сделав этого под давлением собственных советников и ГДР[302].

Региональное лидерство

Благодаря своим политике и речам, выражавшим арабские чаяния, Насер вдохновил несколько националистических революций в арабских странах[303]. Он определил политику своего поколения и предпочитал непосредственное общение с массами, а не с властями[290]. Степень регионального влияния Насера заставила новых националистических лидеров искать хороших отношений с Египтом с целью усилить свою поддержку в народе[304].

Этатистская система управления государством, выстроенная Насером на родине, в различной степени распространилась практически на все арабские республики[23][305]. Первый президент Алжира Ахмед бен Белла был стойким последователем Насера[306]. Абдалла ас-Саляль сверг короля Северного Йемена Мухаммеда аль-Бадра во имя арабского единения[166]. Перевороты в Ираке в июле 1958 года и Сирии в 1963 году также были вдохновлены президентом Египта[307]. Муаммар Каддафи, в 1969 году свергший ливийского короля Идриса, считал Насера своим героем и после его кончины стремился сменить его в роли «лидера арабов»[308]. В том же году его сторонник полковник Нимейри захватил власть в Судане[309]. Арабское националистическое движение помогало Насеру распространять его панарабские взгляды по всему арабскому миру[310][311][311].

Личная жизнь

В 1944 году Гамаль женился на 22-летней Тахье Казем, с братом которой он дружил. Девушка происходила из обеспеченной ирано-египетской семьи[312]. После свадьбы чета переехала в дом в каирский пригород Маншият аль-Бакри, где и прожила большую часть жизни. Офицерская должность Насера давала хороший по местным меркам заработок[14]. Иногда муж и жена обсуждали дома политику, но чаще всего Гамаль отделял работу от семьи[313]. Он предпочитал проводить свободное время со своими детьми: дочерьми Ходой и Моной и сыновьями Абдель Хакимом, Халедом и Абдель Хамидом[314].

Несмотря на то, что Насер был приверженцем секуляризма, он был набожным мусульманином и в 1954 и 1965 годах совершал хадж в Мекку[315][316]. Президент Египта пользовался репутацией неподкупного[317][318][319], что ещё больше увеличило его популярность в стране и в арабском мире[320]. Гамаль увлекался шахматами, любил американские фильмы, журналы на арабском, английском и французском языках и классическую музыку[321]. Он работал по 18 часов в день и редко брал отпуски[259].

Напишите отзыв о статье "Насер, Гамаль Абдель"

Примечания

  1. ↑ Объединённая Арабская Республика (ОАР) была создана в 1958 году как союз Сирии и Египта. После того, как в 1962 году Сирия вышла из союза, Египет продолжал использовать название ОАР до 1971 года.
  2. ↑ 1 2 Vatikiotis 1978, pp. 23–24
  3. ↑ Aburish 2004, pp. 12–13
  4. ↑ Stephens 1972, С. 26
  5. ↑ Stephens 1972, pp. 28–32
  6. ↑ 1 2 3 4 Alexander 2005, С. 14
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Abdel Nasser, Hoda [nasser.bibalex.org/Common/pictures01-%20sira_en.htm#1 A Historical Sketch of Gamal Abdel Nasser]. Bibliotheca Alexandrina. Проверено 23 июля 2013.
  8. ↑ Joesten 1974, С. 19
  9. ↑ 1 2 3 4 Litvin 2011, С. 39
  10. ↑ Alexander 2005, С. 15
  11. ↑ Joesten 1974, С. 66
  12. ↑ 1 2 Alexander 2005, pp. 19–20
  13. ↑ Stephens 1972, С. 32
  14. ↑ 1 2 3 4 Alexander 2005, pp. 26–27
  15. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 11–12
  16. ↑ 1 2 Alexander 2005, С. 16
  17. ↑ [nasser.bibalex.org/Common/pictures01-%20sira4_en.htm#1 The Books Gamal Abdel Nasser Used to Read, 1. During his Secondary School Years]. Bibliotheca Alexandrina. Проверено 20 августа 2013.
  18. ↑ Talhami 2007, С. 164
  19. ↑ 1 2 3 4 Aburish 2004, pp. 15–16
  20. ↑ 1 2 Alexander 2005, С. 20
  21. ↑ Reid 1981, С. 158
  22. ↑ Aburish 2004, С. 15
  23. ↑ 1 2 3 Cook 2011, С. 41
  24. ↑ Aburish 2004, С. 16
  25. ↑ Aburish 2004, С. 18
  26. ↑ Nutting 1972, С. 20
  27. ↑ Aburish 2004, С. 22
  28. ↑ Stephens 1972, С. 63
  29. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 23
  30. ↑ Aburish 2004, С. 24
  31. ↑ 1 2 3 4 Aburish 2004, pp. 25–26
  32. ↑ Heikal 1973, С. 103
  33. ↑ 1 2 Brightman 2004, С. 233
  34. ↑ Dokos 2007, С. 114
  35. ↑ Pollack 2002, С. 27
  36. ↑ [nasser.bibalex.org/Books/BooksMain.aspx?ID=0&x=7&lang=en Gamal Abdel Nasser Writings]. Bibliotheca Alexandrina. Проверено 24 июня 2013.
  37. ↑ 1 2 Heikal 1973, С. 17
  38. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 27–28
  39. ↑ Aburish 2004, С. 30
  40. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 32
  41. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 33
  42. ↑ Aburish 2004, С. 34
  43. ↑ Aburish 2004, pp. 34–35
  44. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 35–39
  45. ↑ Nutting 1972, pp. 36–37
  46. ↑ Stephens 1972, С. 108
  47. ↑ Aburish 2004, С. 41
  48. ↑ Nutting 1972, pp. 38–39
  49. ↑ Dekmejian 1971, С. 24
  50. ↑ Stephens 1972, С. 114
  51. ↑ Aburish 2004, С. 46
  52. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 45
  53. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 46–47
  54. ↑ Kandil 2012, С. 23
  55. ↑ Kandil 2012, С. 22
  56. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 51
  57. ↑ 1 2 Kandil 2012, С. 27
  58. ↑ Nutting 1972, С. 60
  59. ↑ Kandil 2012, С. 32
  60. ↑ Kandil 2012, С. 33
  61. ↑ Kandil 2012, С. 34
  62. ↑ 1 2 Kandil 2012, С. 35
  63. ↑ Aburish 2004, С. 52
  64. ↑ Kandil 2012, С. 36
  65. ↑ Kandil 2012, С. 38
  66. ↑ Kandil 2012, С. 39
  67. ↑ Aburish 2004, pp. 52–53
  68. ↑ 1 2 Rogan 2011, С. 228
  69. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 54
  70. ↑ Brown 2000, С. 159
  71. ↑ 1 2 Atiyeh & Oweis 1988, pp. 331–332
  72. ↑ Jankowski 2001, С. 32
  73. ↑ Aburish 2004, С. 56
  74. ↑ Aburish 2004, С. 239
  75. ↑ 1 2 3 Rasler, Thompson & Ganguly 2013, pp. 38–39
  76. ↑ 1 2 3 4 Dekmejian 1971, С. 44
  77. ↑ Kandil 2012, pp. 45–46
  78. ↑ 1 2 Tan & Acharya 2008, С. 12
  79. ↑ 1 2 Dekmejian 1971, С. 43
  80. ↑ Ginat 2010, С. 115
  81. ↑ Ginat 2010, С. 113
  82. ↑ 1 2 Jankowski 2001, pp. 65–66
  83. ↑ Ginat 2010, С. 105
  84. ↑ Ginat 2010, С. 111
  85. ↑ Cook 2011, С. 66
  86. ↑ Ginat 2010, pp. 111–112
  87. ↑ 1 2 3 4 5 Jankowski 2001, С. 67
  88. ↑ 1 2 Ansari 1986, С. 84
  89. ↑ 1 2 Peretz 1994, С. 242
  90. ↑ Peretz 1994, С. 241
  91. ↑ Sullivan 1986, С. 80
  92. ↑ 1 2 Dekmejian 1971, С. 45
  93. ↑ James 2008, С. 149
  94. ↑ James 2008, С. 150
  95. ↑ Podeh 2004, pp. 105–106
  96. ↑ Goldschmidt 2008, С. 162
  97. ↑ 1 2 3 Jankowski 2001, С. 68
  98. ↑ 1 2 [news.bbc.co.uk/onthisday/hi/dates/stories/july/26/newsid_2701000/2701603.stm 1956: Egypt Seizes Suez Canal], BBC News (26 July 1956). Проверено 4 марта 2007.
  99. ↑ Aburish 2004, С. 108
  100. ↑ Hamad 2008, С. 96
  101. ↑ Rogan 2011, С. 299
  102. ↑ Heikal 1973, С. 91
  103. ↑ Heikal 1973, pp. 103–104
  104. ↑ Heikal 1973, С. 105
  105. ↑ Shlaim, Avi (1997), [users.ox.ac.uk/~ssfc0005/The%20Protocol%20of%20Sevres%201956%20Anatomy%20of%20a%20War%20Plot.html The Protocol of Sèvres,1956: Anatomy of a War Plot], vol. 73:3, сс. 509–530, <users.ox.ac.uk/~ssfc0005/The%20Protocol%20of%20Sevres%201956%20Anatomy%20of%20a%20War%20Plot.html>. Проверено 6 октября 2009. 
  106. ↑ Dawisha 2009, С. 179
  107. ↑ Jankowski 2001, С. 66
  108. ↑ Kandil 2012, С. 47
  109. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 118–119
  110. ↑ Shemesh & Troen 1990, С. 116
  111. ↑ 1 2 3 Bidwell 1998, С. 398
  112. ↑ Dekmejian 1971, С. 46
  113. ↑ 1 2 Alexander 2005, С. 94
  114. ↑ Kyle 2011, pp. 445–446
  115. ↑ Kyle 2001, pp. 113–114
  116. ↑ Большая советская энциклопедия. — Москва: Советская энциклопедия, 1958. — Т. 51. — С. 15-16. — 460 с.
  117. ↑ Dawisha 2009, С. 180
  118. ↑ Yaqub 2004, С. 51
  119. ↑ [www.un.org/en/peacekeeping/missions/past/unef1backgr2.html Establishment of UNEF (United Nations Emergency Force)]. United Nations. Проверено 29 июля 2010.
  120. ↑ Beinin 2005, С. 87
  121. ↑ Kandil 2012, С. 50
  122. ↑ Aburish 2004, С. 123
  123. ↑ Dawisha 2009, С. 184
  124. ↑ Rogan 2011, С. 305
  125. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 135–136
  126. ↑ Aburish 2004, С. 127
  127. ↑ Yaqub 2004, С. 102
  128. ↑ Dawisha 2009, С. 155
  129. ↑ 1 2 3 Dawisha 2009, pp. 181–182
  130. ↑ Dann 1989, С. 169
  131. ↑ Aburish 2004, С. 130
  132. ↑ Dawisha 2009, С. 191
  133. ↑ Aburish 2004, pp. 130–131
  134. ↑ Aburish 2004, pp. 138–139
  135. ↑ Dawisha 2009, pp. 191–192
  136. ↑ Dawisha 2009, pp. 193
  137. ↑ Dawisha 2009, С. 198
  138. ↑ Dawisha 2009, pp. 199–200
  139. ↑ Dawisha 2009, С. 200
  140. ↑ Aburish 2004, pp. 150–151
  141. ↑ Podeh 1999, pp. 44–45
  142. ↑ Dawisha 2009, pp. 202–203
  143. ↑ Aburish 2004, С. 158
  144. ↑ Dawisha 2009, С. 190
  145. ↑ Aburish 2004, pp. 160–161
  146. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 161–162
  147. ↑ Aburish 2004, С. 163
  148. ↑ Dawisha 2009, С. 208
  149. ↑ Aburish 2004, С. 164
  150. ↑ Aburish 2004, С. 166
  151. ↑ 1 2 Dawisha 2009, С. 209
  152. ↑ Aburish 2004, pp. 169–170
  153. ↑ Aburish 2004, pp. 174–175
  154. ↑ Aburish 2004, С. 172
  155. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 176–178
  156. ↑ Salam 2004, С. 102
  157. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 181–183
  158. ↑ Dawisha 2009, С. 216
  159. ↑ Aburish 2004, pp. 179–180
  160. ↑ 1 2 Dawisha 2009, С. 231
  161. ↑ Dawisha 2009, С. 229
  162. ↑ Aburish 2004, pp. 189–191
  163. ↑ Dawisha 2009, С. 230
  164. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 204–205
  165. ↑ Podeh 2004, С. 157
  166. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 207–208
  167. ↑ 1 2 Dawisha 2009, С. 235
  168. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 209–211
  169. ↑ Dawisha 2009, С. 237
  170. ↑ Seale 1990, pp. 76–77
  171. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 215–217
  172. ↑ Dawisha 2009, С. 239
  173. ↑ Seale 1990, С. 81
  174. ↑ Seale 1990, pp. 82–83
  175. ↑ Dawisha 2009, pp. 243–244
  176. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 222–223
  177. ↑ Cubert 1997, С. 52
  178. ↑ Mehrotra 1990, С. 57
  179. ↑ Mehrotra 1990, С. 58
  180. ↑ Aburish 2004, С. 234
  181. ↑ Adi & Sherwood 2003, pp. 140–141
  182. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 200–201
  183. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 235–237
  184. ↑ Kandil 2012, С. 51
  185. ↑ 1 2 Farid 1996, С. 71
  186. ↑ Brooks 2008, С. 88
  187. ↑ Farid 1996, pp. 71–72
  188. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 205–206
  189. ↑ Stork 2001, pp. 235–236
  190. ↑ Akram-Lodhi, Borras & Kay 2007, pp. 258–259
  191. ↑ Abdelmalek 1968, pp. 363–365
  192. ↑ Aburish 2004, pp. 238–239
  193. ↑ Cook 2011, С. 123
  194. ↑ Ferris 2013, С. 2
  195. ↑ 1 2 Николай Уфаркин. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1070 Насер, Гамаль Абдель]. Герои страны. Проверено 26 июля 2016.
  196. ↑ Николай Уфаркин. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2380 Амер, Абдель Хаким]. Герои страны. Проверено 26 июля 2016.
  197. ↑ 1 2 Юрий Аксютин. [books.google.co.il/books?id=aU4qAQAAMAAJ Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953—1964 гг.]. — РОССПЭН, 2010. — С. 550. — 621 с. — ISBN 978-5-8243-1397-0.
  198. ↑ Юрий Васильевич Емельянов. [books.google.co.il/books?id=X4HwAAAAMAAJ Хрущёв. Смутьян в Кремле]. — Вече, 2005. — С. 335. — 413 с. — ISBN 5953303793.
  199. ↑ Ачкасов В. А., Ланцов С. А. Отношения России с арабскими странами // Мировая политика и международные отношения. — Аспект Пресс, 2011. — 480 с. — ISBN 978–5–7567–0618–5.
  200. ↑ Андрей Артизов. [books.google.co.il/books?id=_KgjAQAAIAAJ Никита Хрущев, 1964: стенограммы пленума ЦК КПСС и другие документы]. — МФД, 2007. — С. 206, 484+. — 572 с.
  201. ↑ Karen Dawisha. [books.google.co.il/books?id=tFiuCwAAQBAJ Soviet Foreign Policy Towards Egypt]. — Springer, 1979. — P. 32—33. — 271 p. — ISBN 1349041874.
  202. ↑ 1 2 3 Иосиф Раскин. [books.google.co.il/books?id=5UgyAAAAMAAJ Энциклопедия хулиганствующего ортодокса]. — Ėрго, 1995. — С. 294—295+. — 475 с.
  203. ↑ John Kolasky. [books.google.co.il/books?id=Id67EmChdPsC Laughter Through Tears: Underground Wit, Humor, and Satire in the Soviet Russian Empire]. — Veritas Pub., 1985. — P. 6, 32. — 144 p. — ISBN 0949667102.
  204. ↑ Bruce Adams. [books.google.co.il/books?id=Id67EmChdPsC Tiny Revolutions in Russia: Twentieth Century Soviet and Russian History in Anecdotes and Jokes]. — Routledge, 2005. — P. 78. — 184 p. — ISBN 1134264852.
  205. ↑ 1 2 Михаил Аронов. [books.google.co.il/books?id=UPZ4BgAAQBAJ Александр Галич. Полная биография]. — Новое Литературное Обозрение, 2015. — С. 484. — ISBN 5444803690.
  206. ↑ 1 2 Kandil 2012, С. 76
  207. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 252
  208. ↑ Brooks 2008, С. 90
  209. ↑ 1 2 3 Kandil 2012, С. 77
  210. ↑ Parker 1996, С. 159
  211. ↑ Aburish 2004, pp. 254–255
  212. ↑ Kandil 2012, pp. 77–78
  213. ↑ Brooks 2008, С. 95
  214. ↑ Aburish 2004, С. 255
  215. ↑ Kandil 2012, С. 86
  216. ↑ Aburish 2004, С. 257
  217. ↑ 1 2 Brooks 2008, С. 97
  218. ↑ Aburish 2004, pp. 252–254
  219. ↑ Aburish 2004, С. 258
  220. ↑ Mutawi 2002, С. 95
  221. ↑ Aburish 2004, С. 256
  222. ↑ 1 2 3 Aburish 2004, pp. 260–261
  223. ↑ Kandil 2012, С. 82
  224. ↑ Aburish 2004, С. 263
  225. ↑ Fahmy 2013, С. 19
  226. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 262
  227. ↑ Bidwell 1998, С. 276
  228. ↑ Kandil 2012, С. 84
  229. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 268–269
  230. ↑ Kandil 2012, С. 85
  231. ↑ Nutting 1972, С. 430
  232. ↑ Kandil 2012, С. 87
  233. ↑ Aburish 2004, С. 277
  234. ↑ Kandil 2012, pp. 89–90
  235. ↑ Aburish 2004, pp. 270–271
  236. ↑ Aburish 2004, С. 272
  237. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 281
  238. ↑ Aburish 2004, С. 276
  239. ↑ Brownlee 2007, С. 88
  240. ↑ 1 2 3 Farid 1996, С. 97
  241. ↑ 1 2 3 Brownlee 2007, С. 89
  242. ↑ Kandil 2012, С. 92
  243. ↑ Aburish 2004, pp. 299–301
  244. ↑ 1 2 Aburish 2004, С. 304
  245. ↑ Aburish 2004, С. 280
  246. ↑ Aburish 2004, pp. 288–290
  247. ↑ Byman & Waxman 2002, С. 66
  248. ↑ Rasler, Thompson & Ganguly 2013, С. 49
  249. ↑ Aburish 2004, pp. 297–298
  250. ↑ Aburish 2004, С. 301
  251. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 305
  252. ↑ 1 2 Viorst 1987, С. 133
  253. ↑ Farid 1996, С. 163
  254. ↑ [books.google.com/books?id=vNQ3K5HfiHAC&pg=PA192 From June to October: The Middle East Between 1967 And 1973]. — Transaction Publishers. — P. 192. — ISBN 978-1-4128-2418-7.
  255. ↑ Dawisha 2009, С. 259
  256. ↑ Aburish 2004, pp. 309–310
  257. ↑ Dawisha 2009, С. 262
  258. ↑ Nutting 1972, С. 476
  259. ↑ 1 2 3 Daigle 2012, С. 115
  260. ↑ [www.alarabiya.net/articles/2010/09/26/120379.html Claims that Sadat killed Nasser are unfounded]. Al Arabiya (26 September 2010). Проверено 27 января 2011.
  261. ↑ Aburish 2004, С. 310
  262. ↑ 1 2 Aburish 2004, pp. 315–316
  263. ↑ 1 2 3 4 [content.time.com/time/magazine/article/0,9171,942325,00.html Nasser's Legacy: Hope and Instability], Time (12 октября 1970). Проверено 18 июля 2016.
  264. ↑ Weston 2008, С. 203
  265. ↑ Reich 1990, С. 379
  266. ↑ 1 2 3 Cook 2011, С. 111
  267. ↑ 1 2 Darling 2013, С. 192
  268. ↑ 1 2 [weekly.ahram.org.eg/2000/501/nasser2.htm Liberating Nasser's Legacy], Al-Ahram Weekly, Al-Ahram (4 November 2000). Проверено 23 ноября 2009.
  269. ↑ Cook 2011, С. 112
  270. ↑ 1 2 Gordon 2000, С. 171
  271. ↑ Bernard-Maugiron 2008, С. 220
  272. ↑ Brynen, Korany & Noble 1995, С. 50
  273. ↑ 1 2 Podeh 2004, С. 100
  274. ↑ El-Nahhas, Mona. [weekly.ahram.org.eg/2000/503/el5.htm Nasserism's potential untapped], Al-Ahram Weekly (18 October 2000). Проверено 10 июня 2013.
  275. ↑ [www.aljazeera.com/news/middleeast/2012/05/201252613122175999.html Egypt candidate to seek election suspension], [Al Jazeera English, Al-Jazeera (27 May 2012). Проверено 10 июня 2013.
  276. ↑ [english.ahram.org.eg/NewsContent/33/104/26690/Elections-/Political-Parties/AlKarama.aspx Egypt Elections Watch: Al-Karama]. Ahram Online and Jadaliyya (18 November 2011). Проверено 11 июня 2013.
  277. ↑ [www.egyptindependent.com/news/nasserist-groups-announce-new-unified-political-party Nasserist groups announce new, unified political party], Egypt Independent, Al-Masry Al-Youm (20 September 2012). Проверено 11 июня 2013.
  278. ↑ 1 2 Podeh 2004, pp. 67–68
  279. ↑ Hamad 2008, pp. 100–101
  280. ↑ Golia, Maria. [www.egyptindependent.com/news/kings-never-die-tale-devoted-iconography Kings never die: A tale of a devoted iconography], Egypt Independent, Al-Masry Al-Youm (23 July 2011). Проверено 30 июня 2013.
  281. ↑ Dawisha 2009, С. 149
  282. ↑ Hamad 2008, С. 99
  283. ↑ Hardy, Roger. [news.bbc.co.uk/2/hi/middle_east/5204490.stm How Suez made Nasser an Arab icon], BBC News, BBC MMIX (26 July 2006). Проверено 23 ноября 2009.
  284. ↑ Hourani 2002, С. 369
  285. ↑ Seale 1990, С. 66
  286. ↑ Dekmejian 1971, С. 304
  287. ↑ Andoni, Lamis. [www.aljazeera.com/indepth/opinion/2011/02/201121115231647934.html The resurrection of pan-Arabism], Al-Jazeera English, Al-Jazeera (11 February 2011). Проверено 15 февраля 2011.
  288. ↑ El-Tonsi, Ahmed. [weekly.ahram.org.eg/News/1031/21/The-legacy-of-Nasserism.aspx The legacy of Nasserism], Al-Ahram Weekly (16 January 2013). Проверено 1 июля 2013.
  289. ↑ Podeh 2004, С. 61
  290. ↑ 1 2 Podeh 2004, pp. ix–x
  291. ↑ Cooper 1982, С. 64
  292. ↑ Podeh 2004, С. 105
  293. ↑ Richard B. Parker. The Politics of Miscalculation in the Middle East. — Indiana University Press, 1993. — С. 79. — 292 с. — ISBN 978-0253207814.
  294. ↑ Cooper 1982, С. 67
  295. ↑ Osman 2011, С. 44
  296. ↑ 1 2 Kulish, Nicholas. [www.nytimes.com/2015/01/11/sunday-review/old-nazis-never-die.html Old Nazis Never Die], The New York Times (10 января 2015). Проверено 25 июля 2016.
  297. ↑ 1 2 [www.foxnews.com/story/2009/02/06/news-nazi-secret-life-sheds-light-on-egypt-sensitive-past.html News of Nazi's Secret Life Sheds Light on Egypt's Sensitive Past] (англ.), Fox News (6 February 2009). Проверено 25 июля 2016.
  298. ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/in_depth/7871121.stm The life and crimes of 'Dr Death'], BBC News (5 февраля 2009). Проверено 25 июля 2016.
  299. ↑ Satloff Robert. Among the Righteous: Lost Stories from the Holocaust's Long Reach Into Arab lands. — PublicAffairs, 2007. — P. 163. — ISBN 9781586485108.
  300. ↑ Laqueur Walter. The Changing Face of Antisemitism: From Ancient Times to the Present Day. — Oxford University Press, 2006. — P. 141. — ISBN 9780195304299.
  301. ↑ Robert S. Wistrich. Hitler's Apocalypse: Jews and the Nazi Legacy. — 1985. — С. 188. — 320 с. — ISBN 978-0297787198.
  302. ↑ Achar Gilbert. The Arabs and the Holocaust. — Saqi Books, 2011. — P. 210.
  303. ↑ Osman 2011, С. 42
  304. ↑ Dawisha 2009, С. 151
  305. ↑ Podeh 2004, С. 47
  306. ↑ Abdel-Malek, Anouar (1964), [socialistregister.com/index.php/srv/article/view/5927 Nasserism and Socialism], vol. 1, с. 52, <socialistregister.com/index.php/srv/article/view/5927>. Проверено 26 ноября 2009. 
  307. ↑ Asterjian 2007, С. 52
  308. ↑ Fetini, Alyssa. [www.time.com/time/world/article/0,8599,1876539,00.html Muammar Gaddafi], Time (3 February 2009). Проверено 24 ноября 2009.
  309. ↑ Rubin 2010, С. 41
  310. ↑ Kimmerling & Migdal 2003, С. 225
  311. ↑ 1 2 Dawisha 2009, С. 156
  312. ↑ Sullivan 1986, С. 84
  313. ↑ Sullivan 1986, С. 85
  314. ↑ Aburish 2004, pp. 313–320
  315. ↑ Aburish 2004, С. 148
  316. ↑ Alexander 2005, С. 74
  317. ↑ Alexander 2005, С. 97
  318. ↑ Makdissi 2011, С. 217
  319. ↑ Bird 2010, С. 177
  320. ↑ Goldschmidt 2008, С. 167
  321. ↑ Bird 2010, С. 178

Литература

  • Abdelmalek, Anwar (1968), Egypt: Military Society, New York City: Random House, OCLC [worldcat.org/oclc/314333504 314333504] 
  • Aburish, Said K. (2004), Nasser, the Last Arab, New York City: St. Martin's Press, ISBN 978-0-312-28683-5 
  • Adi, Hakim & Sherwood, Marika (2003), Pan-African History: Political Figures from Africa and the Diaspora since 1787, New York City: Routledge, ISBN 0-415-17352-3 
  • Alexander, Anne (2005), Nasser Life and Times (illustrated ed.), London: Haus Publishing, ISBN 978-1-904341-83-3 
  • Akram-Lodhi, Haroon; Borras, Saturnino M. & Kay, Cristóbal (2007), Land, Poverty and Livelihoods in an Era of Globalization: Perspectives from Developing and Transition Countries, New York City: Routledge, ISBN 978-0-415-41449-4 
  • Ansari, Hamied (1986), Egypt: The Stalled Society, Albany: State University of New York Press, ISBN 978-0-7914-9499-8 
  • Asterjian, Henry D. (2007), The Struggle for Kirkuk: The Rise of Hussein, Oil, and the Death of Tolerance in Iraq, Westport: Greenwood Publishing Group, ISBN 0-275-99589-5 
  • Atiyeh, George Nicholas & Oweis, Ibrahim M. (1988), Arab Civilization: Challenges and Responses, New York City: State University of New York Press, ISBN 978-0-7914-9541-4 
  • Beinin, Joel (2005), The Dispersion of Egyptian Jewry: Culture, Politics, and the Formation of a Modern Diaspora, Cairo: American University in Cairo Press, ISBN 977-424-890-2 
  • Bernard-Maugiron, Nathalie (2008), Judges and Political Reform in Egypt, Cairo: American University in Cairo Press, ISBN 978-977-416-201-5 
  • Bidwell, Robin Leonard (1998), Dictionary Of Modern Arab History, Abingdon: Routledge, ISBN 0-7103-0505-2 
  • Bird, Kai (2010), Crossing Mandelbaum Gate: Coming of Age Between the Arabs and Israelis, 1956–1978, New York City: Simon & Schuster, ISBN 978-1-4165-4440-1 
  • Botman, Selma (1988), The Rise of Egyptian Communism, 1939–1970, New York City: Syracuse University Press, ISBN 978-0-8156-2443-1 
  • Brightman, Carol (2004), Total Insecurity: The Myth Of American Omnipotence, London: Verso Books, ISBN 1-84467-010-4 
  • Brooks, Risa (2008), Shaping Strategy: The Civil-military Politics of Strategic Assessment, Princeton: Princeton University Press, ISBN 978-0-691-12980-8 
  • Brown, Leon Carl (2000), Religion and State: The Muslim Approach to Politics, New York City: Columbia University Press, ISBN 0-231-12038-9 
  • Brownlee, Jason (2007), Authoritarianism in an Age of Democratization, New York City: Cambridge University Press, ISBN 978-0-521-86951-5 
  • Brynen, Yaacov; Korany, Bahgat & Noble, Paul (1995), Political Liberalization and Democratization in the Arab World, vol. 1, Boulder: Lynne Rienner Publishers, ISBN 1-55587-559-9 
  • Byman, Daniel & Waxman, Matthew (2002), The Dynamics of Coercion: American Foreign Policy and the Limits of Military Might, New York City: Cambridge University Press, ISBN 978-0-521-00780-1 
  • Cook, Steven A. (2011), The Struggle for Egypt: From Nasser to Tahrir Square, New York: Oxford University Press, ISBN 978-0-19-979526-0 
  • Cooper, Mark N. (1982), The Transformation of Egypt, Hoboken: Taylor & Francis, ISBN 0-7099-0721-4 
  • Cubert, Harold M. (1997), The PFLP's Changing Role in the Middle East, London: Psychology Press, ISBN 978-0-7146-4772-2 
  • Daigle, Craig (2012), The Limits of Detente: The United States, the Soviet Union, and the Arab–Israeli Conflict, 1969–1973, New Haven: Yale University Press, ISBN 978-0-300-16713-9 
  • Dann, Uriel (1989), King Hussein and the Challenge of Arab Radicalism, New York: Oxford University Press, ISBN 978-0-19-536121-6 
  • Darling, Linda T. (2013), A History of Social Justice and Political Power in the Middle East: The Circle of Justice From Mesopotamia to Globalization, New York: Routledge, ISBN 978-1-136-22018-0 
  • Dawisha, Adeed (2009), Arab Nationalism in the Twentieth Century: From Triumph to Despair, Princeton: Princeton University Press, ISBN 0-691-10273-2 
  • Dekmejian, Richard Hrair (1971), Egypt Under Nasir: A Study in Political Dynamics, Albany: State University of New York Press, ISBN 978-0-87395-080-0 
  • Dokos, Thanos P. (2007), Security Sector Transformation in Southeastern Europe and the Middle East, Washington, D.C.: IOS Press, ISBN 978-1-58603-757-4 
  • Fahmy, Ismail (13 September 2013), [books.google.com/books?id=iZXcAAAAQBAJ&pg=PA20 Negotiating for Peace in the Middle East (Routledge Revivals)], Routledge, ISBN 978-1-135-09415-7, <books.google.com/books?id=iZXcAAAAQBAJ&pg=PA20> 
  • Farid, Abdel Magid (1996), Nasser: The Final Years, Reading: Garnet & Ithaca Press, ISBN 0-86372-211-3 
  • Ferris, Jesse (2013), Nasser's Gamble: How Intervention in Yemen Caused the Six-Day War and the Decline of Egyptian Power, Princeton University Press, ISBN 0-691-15514-3 
  • Ginat, Rami (2010), Syria and the Doctrine of Arab Neutralism: From Independence to Dependence, Portland: Sussex Academic Press, ISBN 978-1-84519-396-6 
  • Goldschmidt, Arthur (2008), A Brief History of Egypt, New York: Infobase Publishing, ISBN 978-0-8160-6672-8 
  • Gordon, Joel (2000), "Nasser 56/Cairo 96: Reimaging Egypt's Lost Community", in Walter Armbrust, Mass Mediations: New Approaches to Popular Culture in the Middle East and Beyond, Berkeley: University of California Press, ISBN 0-520-21925-2 
  • Hamad, Mahmoud (2008), When the Gavel Speaks: Judicial Politics in Modern Egypt, ProQuest, ISBN 978-1-243-97653-6 
  • Haydock, Nickolas & Risden, Edward L. (2009), Hollywood in the Holy Land: Essays on Film Depictions of the Crusades and Christian-Muslim Clashes, Jefferson: McFarland and Company, ISBN 0-7864-4156-9 
  • Heikal, Mohamed Hassanein (1973), The Cairo Documents: The Inside Story of Nasser and His Relationship with World Leaders, Rebels, and Statesmen, New York City: Doubleday, ISBN 978-0-385-06447-7 
  • Hourani, Albert (2002), A History of the Arab Peoples, Cambridge: Harvard University Press, ISBN 0-674-01017-5 
  • Hourani, Albert & Khoury, Phillip Shukry (2004), The Modern Middle East: A Reader, London: I.B. Tauris, ISBN 1-86064-963-7 
  • James, Laura M. (2008), "When Did Nasser Expect War? The Suez Nationalization and its Aftermath in Egypt", in Simon C. Smith, Reassessing Suez 1956: New Perspectives on the Crisis and Its Aftermath, Aldershot: Ashgate Publishing, ISBN 978-0-7546-6170-2 
  • Jankowski, James P. (2001), Nasser's Egypt, Arab Nationalism, and the United Arab Republic, Boulder: Lynne Rienner Publishers, ISBN 1-58826-034-8 
  • Joesten, Joachim (1974), Nasser: The Rise to Power, Long Acre, London: Odhams Press Limited, OCLC [worldcat.org/oclc/317256563 317256563] 
  • Kandil, Hazem (2012), Soldiers, Spies and Statesmen: Egypt's Road to Revolt, Brooklyn: Verso Books, ISBN 978-1-84467-962-1 
  • Kimmerling, Baruch & Migdal, Joel S. (2003), The Palestinian People: A History, Cambridge: Harvard University Press, ISBN 0-674-01129-5 
  • Kyle, Keith (2001), "Britain's Slow March to Suez", in David Tal, The 1956 War: Collusion and Rivalry in the Middle East, London: Psychology Press, ISBN 0-7146-4840-X 
  • Kyle, Keith (2011), Suez: Britain's End of Empire in the Middle East, London: I.B. Tauris, ISBN 978-1-84885-533-5 
  • Litvin, Margaret (2011), Hamlet's Arab Journey: Shakespeare's Prince and Nasser's Ghost, Princeton: Princeton University Press, ISBN 978-0-691-13780-3 
  • Makdissi, Usama (2011), Faith Misplaced: The Broken Promise of U.S.-Arab Relations: 1820–2001, New York: PublicAffairs, ISBN 978-1-58648-680-8 
  • Mehrotra, Raja R. (1990), Nehru: Man Among Men, New Delhi: Mittal Publications, ISBN 978-81-7099-196-0 
  • Mutawi, Samir A. (18 July 2002), [books.google.com/books?id=g9bBJusRJIMC&pg=PA94 Jordan in the 1967 War], Cambridge University Press, ISBN 978-0-521-52858-0, <books.google.com/books?id=g9bBJusRJIMC&pg=PA94> 
  • Nelson, Cynthia (2000), Situating Globalization: Views from Egypt, Bielefeld: Transcript, ISBN 978-3-933127-61-7 
  • Nutting, Anthony (1972), Nasser, New York City: E.P. Dutton, ISBN 978-0-525-16415-9 
  • Osman, Tarek (2011), Egypt on the Brink: From Nasser to Mubarak, New Haven: Yale University Press, ISBN 978-0-300-16275-2 
  • Parker, Richard Bordeaux (1996), The Six-Day War: A Retrospective, Gainesville: University Press of Florida, ISBN 978-0-8130-1383-1 
  • Peretz, Don (1994), The Middle East Today (6th ed.), Santa Barbara: Greenwood Publishing Group, ISBN 978-0-275-94576-3 
  • Podeh, Elie (1999), The Decline of Arab Unity: The Rise and Fall of the United Arabic Republic, Portland: Sussex Academic Press, ISBN 1-902210-20-4 
  • Podeh, Elie (2004), Rethinking Nasserism: Revolution and Historical Memory in Modern Egypt, Gainesville: University Press of Florida, ISBN 0-8130-2704-7 
  • Pollack, Kenneth M. (2002), Arabs at War: Military Effectiveness, 1948–1991, Lincoln: University of Nebraska Press, ISBN 0-8032-3733-2 
  • Rasler, Karen; Thompson, William R. & Ganguly, Sumit (2013), How Rivalries End, Philadelphia: University of Pennsylvania Press, ISBN 978-0-8122-4498-4 
  • Reich, Bernard (1990), Political Leaders of the Contemporary Middle East and North Africa: A Biographical Dictionary, Santa Barbara: Greenwood Publishing Group, ISBN 978-0-313-26213-5 
  • Reid, Donald Malcolm (1981), Lawyers and Politics in the Arab World: 1880–1960, Minneapolis: Bibliotheca Islamica, Inc., ISBN 978-0-88297-028-8 
  • Rogan, Eugene (2011), The Arabs: A History, New York: Basic Books, ISBN 978-0-465-02822-1 
  • Rubin, Barry (2010), Guide to Islamist Movements, Armonk: M.E. Sharpe, ISBN 978-0-7656-1747-7 
  • Seale, Patrick (1990), Asad of Syria: The Struggle for the Middle East, Berkeley: University of California Press, ISBN 978-0-520-06976-3 
  • Salam, Nawaf A. (2004), Options for Lebanon, Location: I.B. Tauris, ISBN 1-85043-928-1 
  • Stephens, Robert Henry (1972), Nasser: A Political Biography, New York: Simon & Schuster, ISBN 978-0-671-21224-7 
  • Shemesh, Moshe & Troen, Selwyn Illan (1990), The Suez-Sinai Crisis: A Retrospective and Reappraisal, New York: Psychology Press, ISBN 0-7146-3356-9 
  • Shlaim, Avi & Louis, William Roger (2012), [books.google.com/books?id=8YhNPNeBh8IC&pg=PA199 The 1967 Arab-Israeli War: Origins and Consequences], Cambridge University Press, ISBN 978-1-107-00236-4 
  • Stork, Joe (2001), "Egypt", in Joel Krieger, The Oxford Companion to Politics of the World, New York: Oxford University Press, ISBN 0-19-511739-5 
  • Sullivan, Earl L. (1986), Women in Egyptian Public Life, Syracuse: Syracuse University Press, ISBN 978-0-8156-2354-0 
  • Talhami, Ghada Hashem (2007), Palestine in the Egyptian Press: From al-Ahram to al-Ahali, Lanham: Lexington Books, ISBN 978-0-7391-1784-2 
  • Tan, See Seng & Acharya, Amitav (2008), Bandung Revisited: The Legacy of the 1955 Asian-African Conference for International Order, Singapore: NUS Press, ISBN 978-9971-69-393-0 
  • Yaqub, Salim (2004), Containing Arab Nationalism: The Eisenhower Doctrine and the Middle East, Chapel Hill: University of North Carolina Press, ISBN 0-8078-5508-1 
  • Vatikiotis, Panayiotis J. (1978), Nasser and His Generation, London: Croom Helm, ISBN 978-0-85664-433-7 
  • Viorst, Milton (1987), Sands of Sorrow: Israel's Journey from Independence, London: I.B.Tauris, ISBN 978-1-85043-064-3 
  • Weston, Mark (2008), Prophets and Princes: Saudi Arabia from Muhammad to the Present, New York: John Wiley & Sons, ISBN 978-0-470-18257-4 

Ссылки

Гамаль Абдель Насер в Викицитатнике?
  • [www.nasser.org/home/main.aspx?lang=en Сайт, посвящённый жизни и творчеству Насера]
  •  Николай Уфаркин. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1070 Насер, Гамаль Абдель]. Сайт «Герои Страны». Проверено 23 мая 2016.

Отрывок, характеризующий Насер, Гамаль Абдель



От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Насер,_Гамаль_Абдель&oldid=81632558»