Опочинин, Константин Фёдорович

Константин Фёдорович Опочинин
На акварели В. Гау, 1847 год
Дата рождения:	16 ноября 1808(1808-11-16)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	18 января 1848(1848-01-18) (39 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Награды и премии:

Константин Федорович Опочинин (16 ноября 1808 — 18 января 1848) — полковник, флигель-адъютант из рода Опочининых. Внук фельдмаршала М. И. Кутузова, правнук тайного советника М. С. Опочинина.

Биография

Единственный сын обер-гофмейстера Фёдора Петровича Опочинина (1779—1852) от его брака с фрейлиной Дарьей Михайловной Голенищевой-Кутузовой (1788—1854). Крестник великого князя Константина Павловича, в честь которого был назван. Первоначальное воспитание получил под присмотром своей бабушки, вдовы фельдмаршала, и много путешествовал с ней по Европе.

Состоя при дворе пажом, обучался в С.-Петербургском университете. В 1826 году был зачислен прапорщиком в Волынский уланский полк, после переведен в лейб-гвардии Подольского кирасирского полков. Принимал участие в подавление Польского восстания. С декабря 1831 года служил корнетом в лейб-гвардии Конном полку, с 1832 года поручик. Состоял полковым адъютантом генерал-майора Е. Ф. Мейендорфа.

В 1839 году был пожалован в штаб-ротмистры. В декабре 1840 года произведен во флигель-адъютанты императора Николая I, с 1844 года полковник. Был награждён орденом Св. Анны 3 ст., орденом Св. Владимира 4 ст. и несколькими иностранными орденами.

Живя постоянно в Петербурге, Опочинин был близок ко двору, где за свои нравственные качества, пользовался любовью окружающих. Внешне очень похожий на мать, от которой взял «интересное лицо и красивые карие глаза», Опочинин имел мягкий и ровный характер отца, был «добрейшее в мире существо, чувствительное, ласковое и жизнерадостное». Симпатизировавшая ему А. О. Смирнова вспоминала

Он был умен, приятен выражением умных глаз и танцевал удивительно, императрица это заметила... с этой поры наш Опочинин получил аксельбанты, потому что в самом деле он их заслужил, был лучший офицер в полку и сделался модным человеком.

Благоприятный отзыв об Опочинине оставила С. Н. Карамзина: «Это замечательно приятный и остроумный господин, соединяющий в себе природный ум с общей просвещенностью и начитанностью». В известном салоне своей тетки Е. М. Хитрово Опочинин встречался с Пушкиным, находившим его «очень достойным молодым человеком».

Но, как ни странно, князь А. В. Трубецкой называл имя Опочинина в числе «шалунов» из аристократической молодежи, участвовавших в рассылке анонимных писем мужьям-рогоносцам, одно из которых было направленно поэту. В числе знакомых Опочинина был и Лермонтов, любивший играть с ним в шахматы.

«Обещавший так много для отечества» К. Ф. Опочинин, скоропостижно скончался в январе 1848 года, в возрасте тридцати девяти лет, во время эпидемии холеры в Петербурге. Похоронен на кладбище Троице-Сергиевой Приморской пустыни под С.-Петербургом.

Семья

С 11 ноября 1840 года был женат на фрейлине Вере Ивановне Скобелевой (28.05.1825—03.01.1897), дочери военного писателя и тетки генерала М. Д. Скобелева. Большую часть своей жизни она провела в придворном обществе и была в дружеских отношениях с великой княжной Марией Николаевной, состояла в переписке с германским императором Вильгельмом I и канцлером Бисмарком. Знакомый с Верой Ивановной А. В. Никитенко, отмечал в своем дневнике в 1852 году:

Был вечером вместе с графом Д. И. Толстым у прелестной женщине Опочининой, урожденной Скобелевой. Была там и жена её умершего брата, бывшая Полтавцева, не столь прелестная, как первая, но по-видимому, большая умница. Вообще, обе эти дамы читают, интересуются мыслию, поэзией, искусством и в разговорах касались предметов, о которых редко толкуют в салонах. Они говорили о ничтожестве и пустоте светской жизни и стереотипности нынешнего аристократического поколения, о жалкой необходимости, однако ж быть с ней заодно.

Овдовев, жила с детьми в своём петербургском особняке на наб. Кутузова, д. 30. После смерти сына, она оставила столицу и поселилась в Мышкинском уезде Ярославской губернии в селе Шишкино, в родовой усадьбе Опочининых, где прожила последние пятнадцать лет и была похоронена. В браке родились:

• Дарья Константиновна (07.03.1844—07.03.1870), в январе 1869 году во Флоренции сочеталась морганатическим браком с герцогом Евгением Лейхтенбергским, получила титул графини Богарне; умерла при родах дочери Дарьи.
• Екатерина Константиновна (06.03.1846—05.12.1902), с 1869 года замужем за флигель-адъютантом Н. П. Тучковым.
• Фёдор Константинович (26.09.1848—14.06.1881), археограф и библиофил, умер от чахотки.

Отрывок, характеризующий Опочинин, Константин Фёдорович

– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.