Славная революция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Периоды английской истории
Тюдоровский период

(1485—1558)

Елизаветинская эпоха

(1558—1603)

Яковианская эпоха

(1603—1625)

Каролинская эпоха

(1625—1642)

Гражданские войны, республика и Протекторат

(1642—1660)

Реставрация Стюартов и Славная революция

(1660—1688)

Образование Великобритании

(1688—1714)

Георгианская эпоха

(1714—1811)

Регентство

(1811—1830)

Викторианская эпоха

(1837—1901)

Эдвардианская эпоха

(1901—1910)

Первая мировая война

(1914—1918)

Межвоенный период

(1918—1939)

Вторая мировая война

(1939—1945)

Славная революция (англ. Glorious Revolution) — принятое в историографии название государственного переворота 1688 года в Англии, в результате которого был свергнут король Яков II Стюарт. В перевороте участвовал голландский экспедиционный корпус под командованием правителя Нидерландов Вильгельма Оранского, который стал новым королём Англии под именем Вильгельма III (в совместном правлении со своей женой Марией II Стюарт, дочерью Якова II). Переворот получил широкую поддержку среди самых разных слоёв английского общества. Маколей считал данное событие центральным во всей истории Англии.

Данное событие встречается в исторической литературе под названиями «Революция 1688 года» и «Бескровная революция»; последнее название, однако, отражает только характер перехода власти в Англии и не учитывает войны с якобитами в Ирландии и Шотландии.





Историческая обстановка

В 1685 году после смерти английского короля Карла II, не имевшего законных детей, на трон Англии и Шотландии вступил его младший брат Яков II, дядя и тесть Вильгельма Оранского. Первоначально английское общество, помнившее эксцессы недавней революции, отнеслось к нему лояльно. Избранный парламент состоял в основном из консерваторов (тори).

Однако уже через несколько месяцев после коронации Яков, открыто исповедовавший католическую веру, начал проводить политику, вызвавшую крайнее неудовольствие протестантского большинства. Под предлогом борьбы с мелкими мятежами король создал постоянную армию, размер которой быстро вырос до 40 тысяч солдат, и вооружил её мощной артиллерией, причём предпочтение при наборе солдат отдавалось католикам из Ирландии. В ноябре того же 1685 года парламент был распущен и больше уже за весь период правления Якова не собирался[1]. В 1687 году король выпустил «Декларацию о религиозной терпимости», благоприятную для католиков. Опасения католической реставрации в стране и нового передела собственности оттолкнули от короля его естественных сторонников — тори. На все ключевые посты в стране король назначал католиков, а все проявившие малейшее недовольство или непослушание немедленно смещались со своих должностей. Часть оппозиционеров эмигрировала в Голландию.

Особенную тревогу англикан вызвало королевское разрешение католикам занимать офицерские должности в армии[2]. Могущественный французский король Людовик XIV заверил Якова в своей полной поддержке. Папа Римский Иннокентий XI, человек осторожный и проницательный, советовал Якову не форсировать событий, но Яков не внял его совету[3].

Политика «религиозной терпимости» по отношению к католикам вызвала резкий протест англиканских епископов, а также общественности, возмущённой начавшимся изгнанием протестантов из соседней Франции после отмены Нантского эдикта (1685). Король в ответ приказал заключить 10 епископов в Тауэр. Некоторое время противники Якова надеялись на смерть пожилого короля, после чего трон Англии заняла бы его дочь-протестантка Мария, жена Вильгельма. Однако в 1688 году у 55-летнего Якова II неожиданно родился сын, и это событие послужило толчком к перевороту.

Рождение наследного принца вызвало у многих удивление и недоверие, подозревали «папистский обман» (до этого королева Мария Моденская 15 лет была бесплодна). Ходили упорные слухи, что в Сент-Джеймский дворец тайно принесли чужого ребёнка в большой металлической грелке для постели. Слухи подогревались тем, что при рождении наследника присутствовали в основном католики, не допустили даже принцессу Анну[4].

Противники короля (как тори, так и виги) сплотились в тайной оппозиции, умеренное крыло которой возглавил маркиз Галифакс, а более радикальное — граф Дэнби (Thomas Osborne). Что особо важно, в заговоре участвовала и часть армейских офицеров, включая командующего армией Джона Черчилля. Совместно они решили обсудить вариант смены «тирана-паписта» на голландскую чету — Марию и Вильгельма.

Принц Вильгельм Оранский был крупнейшей фигурой среди протестантских правителей во всей Европе, и его как правителя Нидерландов тревожило укрепление Яковом II английской армии и флота, особенно в свете перспективы возможного англо-французского союза. Поэтому отстранение Якова II от власти представлялось Вильгельму крайне желательным даже независимо от собственных перспектив стать правителем Англии. К этому времени Вильгельм несколько раз посетил Англию и завоевал там большую популярность.

Революция

В 1688 году Яков II усилил гонения на англиканское духовенство и окончательно рассорился с тори. Защитников у него практически не осталось (Людовик XIV был занят войной за Пфальцское наследство). В июне семь видных английских политиков, представляющие радикальное крыло заговора — граф Т. Дэнби, граф Ч. Шрусбери, лорд У. Кавендиш, виконт Р. Лэмлэй, адмирал Э. Рассел, епископ Лондонский Г. Комптон и Г. Сидни — написали секретное приглашение Вильгельму, где заверялось, в частности, что 19 из 20 англичан будут очень рады перевороту и воцарению протестантского короля. Послание переправил в Гаагу адмирал Герберт, переодетый матросом. Остальные заговорщики разъехались по стране, чтобы собрать войска и деньги на предстоящую войну с королём. В августе свою поддержку письменно обещал Вильгельму генерал Джон Черчилль. Несколько месяцев Вильгельм выжидал, опасаясь, что Людовик XIV двинет войска на Голландию, но французский король предпочёл вторгнуться в Германию. Это решило судьбу операции.

Скрыть цель и масштаб военных приготовлений Вильгельма было невозможно, и в октябре король Яков попытался смягчить враждебное отношение своих подданных. В частности, он объявил о восстановлении нескольких уволенных лордов-протестантов и прекращении деятельности католических школ. Но было уже слишком поздно. 15 ноября 1688 года Вильгельм высадился в Англии с армией из 40 тысяч пехотинцев (включая матросов) и 5 тысяч кавалеристов. Армия вторжения состояла практически полностью из протестантов, в том числе английских вигов-эмигрантов и прусских союзников. На её штандарте были начертаны слова: «Я буду поддерживать протестантизм и свободу Англии».

Армия Якова II сосредоточилась в Солсбери, однако ни одного серьёзного сражения не произошло, большинство военачальников сразу перешли на сторону Вильгельма, включая генерал-лейтенанта Джона Черчилля. Младшая дочь короля Анна, по совету своей наперсницы, жены Джона Черчилля Сары, также уехала в лагерь Вильгельма. По всей стране начались вооружённые выступления против короля — активно поддержали переворот буржуазия, протестантское духовенство, видные парламентарии и даже королевские министры.

Потеряв надежду на армию, Яков II вернулся в Лондон и оттуда попытался вступить в переговоры с Оранским. Жену и сына он отправил во Францию. 11 декабря Яков II, брошенный всеми и всерьёз опасавшийся за свою жизнь, попытался бежать, но был пойман и доставлен в Лондон, уже присягнувший Вильгельму. В конце декабря Вильгельм помог Якову бежать во Францию[5], откуда тот попытался осуществить реставрацию, но без всякого успеха.

Дальнейшие события

Вильгельм отверг предложение тори, чтобы на престол вступила Мария, а Вильгельм остался бы только консортом. В январе 1689 года парламент провозгласил Вильгельма и его супругу монархами Англии и Шотландии на равных правах. 9 сентября 1689 года (по григорианскому летоисчислению) Вильгельм III присоединился к Аугсбургской лиге против Франции. Спустя 5 лет Мария умерла, и в дальнейшем Вильгельм правил страной сам.

В годы правления Вильгельма III были проведены глубокие реформы, заложившие основу политической и хозяйственной системы страны. В эти годы начинается стремительный взлёт Англии и её превращение в могучую мировую державу. Одновременно закладывается традиция, по которой власть монарха ограничивается рядом законоположений, установленных фундаментальным «Биллем о правах». Уменьшилась дискриминация протестантских меньшинств (Акт о веротерпимости), но сохранилась, а затем усилилась дискриминация католиков — они, в частности, не могли занимать престол и лишались права голоса, см. Акт о престолонаследии.

См. также

Напишите отзыв о статье "Славная революция"

Литература

  • Всемирная история в 24 томах. Том 13. — Минск: Литература, 1996. — 560 с.
  • Ивонина Л. И. Вильгельм III Оранский // Вопросы истории, № 3 (1998), стр. 154—159.
  • Томсинов В. А. «Славная революция» 1688—1689 годов в Англии и Билль о правах. М.: Зерцало-М, 2010.
  • Черчилль, Уинстон. Британия в Новое время (XVI-XVII вв.). — Смоленск: Русич,, 2006. — 416 с. — (Популярная историческая библиотека). — ISBN 5-8138-0601-6.

Примечания

Отрывок, характеризующий Славная революция

– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.