Кобрин, Александр Евгеньевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Александр Евгеньевич Кобрин»)
Перейти к: навигация, поиск

Александр Евгеньевич Кобрин (род. 20 марта 1980, Москва) — российский пианист.

Ещё учеником Московской средней специальной музыкальной школе имени Гнесиных участвовал в различных российских и международных музыкальных программах — в частности, в Международном фестивале в честь 100-летия Сергея Прокофьева (1991, Италия).

Окончил Московскую консерваторию по классу Льва Наумова. В студенческие годы стал одним из победителей Московского фестиваля молодых пианистов имени Нейгауза (1998), победителем Шотландского международного конкурса пианистов (1998) и Международного конкурса пианистов имени Бузони (1999), обладателем третьей премии Международного конкурса пианистов имени Шопена (2000). В 2003 г. Кобрину была присуждена вторая премия (в отсутствие первой) на Международном конкурсе пианистов в Хамамацу (Япония). Наконец, в 2005 г. Александр Кобрин выиграл Международный конкурс пианистов имени Вана Клиберна.

Кобрин широко гастролирует по миру. Среди осуществлённых им записей — произведения Шопена, Брамса, Рахманинова.


Напишите отзыв о статье "Кобрин, Александр Евгеньевич"

Отрывок, характеризующий Кобрин, Александр Евгеньевич


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.