Баранников, Иван Тимофеевич
Поделись знанием:
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
| Иван Тимофеевич Баранников | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
с Анапка (ныне Карагинский район Камчатского края). |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Иван Тимофеевич Баранников (Тымлаткэн; 1921—1941) — советский корякский писатель, фольклорист, переводчик. Один из пионеров корякской литературы[1].
Содержание
Биография
Иван Бараников родился в 1921 году на стойбище Пахтыткуваям близ села Анапка (ныне Карагинский район Камчатского края). В 1931 году по настоянию отца пошёл в Кичигинскую школу. В 1939 году вступил в комсомол. В 1940 году поехал в Ленинград и поступил в Институт народов Севера. Уже будучи студентом первого курса под руководством своего учителя С. Н. Стебницкого занялся сбором произведений корякского фольклора. Баранников записал сказки своей бабушки про творца Вселенной Ворона Куйкынняку и его сына Эмэмкута. Эти произведения он опубликовал в 1940 году в книге «Сказки об Эмэмкуте». Перевёл на корякский язык несколько произведений советской художественной литературы, в частности «Рассказы о Ленине» Михаила Зощенко[2][3].
После начала Великой Отечественной войны, предположительно, ушёл на фронт и погиб в 1941 году в Битве за Ленинград[2].
Сочинения
- Баранников И. Амамхатлымныло (корякские сказки об Эмэмкуте) / Ред. и пер. С. Н. Стебницкого. — Л., 1940.
Напишите отзыв о статье "Баранников, Иван Тимофеевич"
Примечания
- ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke3/ke3-7632.htm Корякская литература] // Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. — 1966
- ↑ 1 2 Огрызко В. [books.google.ru/books?id=c98HAQAAMAAJ&q=Баранников,+Иван+Тимофеевич&dq=Баранников,+Иван+Тимофеевич&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjh94zCwbHMAhUhS5oKHXMNDFAQ6AEIKjAD Иван Тимофеевич Баранников] // Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока: Биобиблиографический справочник. Ч. 1. — М.: Концерн «Литературная Россия», 1998. — С. 95.
- ↑ Z. Khvtisiashvili, V. Golubchikova, E. Akbalian. [books.google.ru/books?id=6zMOAQAAMAAJ&q=%22BARANNIKOV,+Ivan+Timofeyevich%22&dq=%22BARANNIKOV,+Ivan+Timofeyevich%22&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjy9cKH1rHMAhVkMJoKHcWeCSIQ6AEIHTAA Barannikov Ivan Timofeyevich] // Practical Dictionary of Siberia and the North. — Moscow: European Publications, 2005. — P. 78.
Литература
- Корякская литература. Сборник. — М.: Литературная Россия, 2008. — 336 с. — ISBN 978-5-7809-0120-4.
Отрывок, характеризующий Баранников, Иван Тимофеевич
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
