Стебницкий, Сергей Николаевич

Сергей Николаевич Стебницкий
Дата рождения:	19 февраля 1906(1906-02-19)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	1941(1941)
Научная сфера:	этнография, лингвистика
Место работы:	ЛГУ им. Жданова, Институт народов Севера, Ленинградский государственный педагогический институт им. А. И. Герцена, Ленинградский институт истории, философии и лингвистики
Учёная степень:	кандидат филологических наук
Учёное звание:	доцент
Альма-матер:	Петроградский университет
Научный руководитель:	В. Г. Богораз
Известные ученики:	Кецай Кеккетын, Иван Баранников, Лев Жуков
Известен как:	специалист по корякским языкам

Сергей Николаевич Стебницкий (19 февраля 1906—1941) — советский лингвист, этнограф-северовед, создатель корякской письменности, организатор первых корякских школ, автор первых книг для детей на корякском языке, погиб на фронте. Окончил филологический факультет Ленинградского университета. Преподавал в Институте народов Севера. В 1927 в соавторстве с В. Г. Богоразом составил на русском языке «Букварь для северных народностей». Переводил работы Льва Жукова, Кецая Кеккетына и других корякских писателей.

Биография

Сергей Стебницкий родился 19 февраля 1906 года в Санкт-Петербурге в дворянской семье. В 1921 году окончил трудо­вую школу № 15 второй ступени и поступил на филологический факультет Петроградского государственного университета (позднее преобразованный в факультет общественных наук). Во время учёбы на факультете стал личным секретарем В. Г. Богораза. Параллельно преподавал математику в единой трудовой школе № 26 Смольнинского района Ленинграда. В 1923 году принимал участие в экспедиции в Валдайский уезд Новгородской губернии, занимался сбором частушек. В 1925 году окончил ЛГУ, получив диплом по специальности «Этнография и лингвистика (народности палеоазиатской группы»).

С 1925 по 1927 год работал ассистентом этнографического отделения географического факультета ЛГУ. Занимался изучением культуры и языков народов Северо-Востока России. В 1927 году в соавторстве с В. Г. Богоразом составил на русском языке «Букварь для северных народностей». Для лучшего усвоения материала книга была проиллюстрирована сценами из повседневной жизни северных народов: рыбалка, охота, олени и тому подобное. С сентября 1927 по сентябрь 1928 года году принимал участие в экспедиции на Камчатку. Работал завучем в корякских школах сёл Апука и Кичига. Параллельно изучал языки, фольклор и быт коренных народов.

После возвращения в Ленинград с 1928 по 1932 год работал ассистентом в Историко-лингвитическом институте. Одновременно преподавал корякский язык в Институте народов Севера. С 1930 года работал также в Педагогическом институте им. Герцена. Основываясь на корякском фольклоре написал ряд детских книг: «Эгги-охотник», «Летучий нинвит», «Непеуге-делегат», «Пурга», «Школа на тундре».

В октябре 1932 года снова отправился в командировку на Камчатку. Работал заместителем председателя Комитета нового алфавита при Корякском национальном округе и преподавателем корякского языка в окружной совпартшколе. Незадолго до этого в Ленинграде под руководством Стебницкого был издан букварь «Красная грамота» и ряд других книг на корякском языке. На Камчатке он занимался внедрением корякской письменности. Среди его учеников были первые корякские писатели Кецай Кеккетын, Иван Баранников и Лев Жуков.

В мае 1934 года вернулся в Ленинград. Получил звание доцента, продолжил работу в Институте народов Севера, в Педагогическом институте, в Институте истории, философии и лингвистики. В 1937 году также работал в Ленинградском отделении Центрального научно-исследовательского института языка и письменности народов СССР. В 1938 году защитил диссертацию и получил степень кандидата филологических наук. С 1939 года преподавал на кафедре этнографии филологического фа­культета ЛГУ.

Стебницкий написал ряд педагогических изданий на корякском языке: «Книга для чтения», учебник «Наша книга», «Букварь для корякских школ взрослых», «Учебник нымыланского (корякского) языка. Грамматика и правописание» и других. Он также является автором множества трудов по фольклору и этнографии коряков. Совместно с Н. Б. Шнакенбургом подготовил статью «Коряки» для книги «Народы Сибири». Готовил к изданию книгу «Материальная культура чукчей», очерк «Корякский исторический фольклор и зарождающаяся корякская литература» и исследование «Очерки этнографии коряков».

После начала Великой Отечественной войны ушёл на фронт. Погиб по разным данным в ноябре или декабре 1941 года. Предположительно, похоронен у деревни Рысыно Киришского района Ленинградской области.

Основные работы

• Богораз-Тан В. Г., Стебницкий С. Н. [xn--90ax2c.xn--p1ai/catalog/000200_000018_rc_2560024/ Букварь для северных народностей]. 1927. Москва. 127 с.
• Непеуге — делегат. М.; Л., 1930
• Летучий нинвит. М.; Л., 1930
• Эгги-охотник. М.; Л., 1930
• У коряков на Камчатке. М., 1930
• Пурга. М.; Л., 1931
• Школа на тундре. М.; Л., 1932
• Красная грамота. 1932
• Из истории падежных суффиксов в корякском и чукотском языках. Ленинград. 1941
• Нотаймэ. Л.Жуков. Перевод С. Н. Стебницкого. 1974.
• Очерки этнографии коряков. СПб. 2000

Литература

• Косыгина Ф. Н. [www.kamlib.ru/resourses/kosigina.htm Просветитель земли Корякской С. Н. Стебницкий (1906–1941)] // Люди великого долга: материалы междунар. ист. XXVI Крашенинник. чтений. — Петропавловск-Камчатский, 2009. — С. 131—134.
• Кочешков Н. В. [books.google.ru/books?id=YXRtAAAAMAAJ&q=Стебницкий,+Сергей+Николаевич&dq=Стебницкий,+Сергей+Николаевич&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjv4vOi7bDMAhVDXCwKHeyOB1UQ6AEILTAE Российские исследователи аборигенных народов Дальнего Востока (XVIII-XX вв.).]. — Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2003. — С. 177. — ISBN 5-7442-1347-3.
• Решетов А. М. [www.kunstkamera.ru/images/history/65/pdf/02.pdf Отдание долга. Ч. II. Памяти сотрудников Института этнографии АН СССР — воинов Великой отечественной войны (К 50-летию Победы: события, вспоминания, мнения)] // Этнографическое обозрение. — 1995. — № 3. — С. 9—10.

Отрывок, характеризующий Стебницкий, Сергей Николаевич

– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.