Баттута (музыка)
Баттута (итал. battuta, от battere — «ударять») — специальная палочка, служившая в XV—XVIII веках для отбивания такта[1]. Считается одной из предшественниц современной дирижёрской палочки.
В своём развитии дирижирование прошло несколько этапов, одним из которых было управление ритмической стороной исполнения с помощью стука[2]. Для этой цели и использовалась баттута, чаще всего представлявшая собой массивную трость из металла или дерева. Этой тростью руководитель музыкального коллектива отбивал такт, стремясь в первую очередь обеспечить ритмически ровное исполнение.
Впервые баттуту использовал в 1564 году итальянский композитор Джованни да Палестрина. В эпоху Возрождения тактирование баттутой применялось исключительно широко: к нему прибегали не только светские музыканты, но и церковные регенты[3].
Среди музыкантов, использовавших трость-баттуту, был французский композитор Жан-Батист Люлли. Дирижируя своим произведением Te Deum, написанным в честь выздоровления короля Людовика XIV, Люлли нанёс сильный удар по собственной ноге. Травма оказалась роковой: из-за нарыва на пальце у композитора развилась гангрена, от которой он и скончался[4][5].
Отбивание такта баттутой позволяло задавать и поддерживать ритм и темп, но абсолютно не отражало художественно-выразительный аспект дирижирования[2]. Кроме того, стук дирижёрской палки мешал восприятию музыки слушателями. Поэтому уже к XVIII веку практика «шумного дирижирования» изжила себя. Современное дирижирование возникло на её базе, однако понадобилось время, чтобы движения руки дирижёра вверх и вниз стали восприниматься независимо от звука удара[2]. Лишь в XIX веке дирижёрская палочка стала такой, какой мы её знаем сегодня, — небольшой и лёгкой — а её ролью стало не отбивание ритма, а подчёркивание выразительности жеста.
В то же время во Франции баттута сохранилась в классическом балете — следуя традиции, ею пользуются педагоги Школы танца Парижской оперы[fr] для отбивания такта и поправления учеников.
Напишите отзыв о статье "Баттута (музыка)"
Примечания
- ↑ Музыка / Гл. ред. Г.В. Келдыш. — Москва: Большая российская энциклопедия, 1998. — С. 58. — 672 с. — ISBN 5-85270-254-4.
- ↑ 1 2 3 Мусин И.А. Техника дирижирования. — Ленинград: Музыка, 1967. — С. 27-33. — 352 с.
- ↑ Каюков, 2014, с. 45.
- ↑ [www.larousse.fr/encyclopedie/personnage/Jean-Baptiste_Lully/130652 Larousse] (фр.). Проверено 2 мая 2016.
- ↑ Штейнпресс Б.С. Популярный очерк истории музыки до XIX века. — Государственное музыкальное издательство, 1963. — С. 214. — 447 с.
Литература
- Каюков В.А. Дирижёр и дирижирование. — Москва: ДПК Пресс, 2014. — С. 44-46. — 214 с. — ISBN 978-5-91976-055-9.
Отрывок, характеризующий Баттута (музыка)
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
