Биатлон на зимних Олимпийских играх 1960 — индивидуальная гонка (мужчины)

Мужская индивидуальная гонка по биатлону на VIII Зимних Олимпийских играх
Место проведения	стадион МакКинни Крик
Даты	4 февраля 1960
Участников	30
Команд	9
	1964»

Мужская индивидуальная гонка на 20 км на зимних Олимпийских играх 1960 года прошла 4 февраля на стадионе «МакКинни Крик». В соревнованиях приняли участие 30 спортсменов из 9 стран.

Гонка включала в себя 4 огневых рубежа. На каждом из рубежей мишени были расположены на различных расстояниях: на первом — 250 м, на втором — 200 м, на третьем — 150 м, на четвёртом — 100 м. За каждый промах начислялись 2 минуты штрафа. Биатлонисты использовали боевые винтовки. Нормальный стартовый интервал в те годы составлял 2 минуты, но из-за низких температур он был сокращён до 1 минуты.

Перед заключительными пяти выстрелами только три участника сумели закрыть 15 мишеней из 15-ти. У Александра Привалова было преимущество в более чем 2 минуты перед шведом Класом Лестандером и 38-летним норвежским ветераном Хенри Хермансеном. Но заключительная стрельба стала решающей. Лестандер закрыл все 5 мишеней и стал единственным, кто выбил 20 из 20-ти. Привалов промахнулся три раза и дал шанс финну Антти Тюрвяйненену, который допустил два промаха на первых огневых рубежах. Хермансен провёл последнюю стрельбу ещё хуже — 4 промаха, и опустился в результате на 10-е место.

Лучший лыжник дня француз Виктор Арбез показал время почти на 7 с половиной минут лучше, чем Олимпийский чемпион Клас Лестандер, но смог поразить только 2 мишени. В итоге к его времени были прибавлены 36 штрафных минут, и он завершил гонку на 25-м месте.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/winter/1960/BIA/mens-20-kilometres.html Результаты индивидуальной гонки на сайте sports-reference.com]
• [www.the-sports.org/biathlon-olympic-games-1959-1960-results-men-s12-c0-b0-g43-t1631-u96-v1.html#95236 Результаты на сайте the-sports.org]
• [www.youtube.com/watch?v=yS_S1Bltoms Видеокадры индивидуальной гонки в Скво-Вэлли]

Отрывок, характеризующий Биатлон на зимних Олимпийских играх 1960 — индивидуальная гонка (мужчины)

– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?