Болотнов, Василий Демьянович

Василий Болотнов
Болотнов в своем доме в Новой Деревне, Ленинград
Дата рождения:	4 февраля 1865(1865-02-04)
Место рождения:	Московская губерния, Российская империя
Дата смерти:	29 августа 1939(1939-08-29) (74 года)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР

Васи́лий Демья́нович Бо́лотнов (Даміа́новичъ) (4 февраля 1865, Московская губерния — 29 августа 1939, Ленинград) — русский художник.

Биография

Из крестьян Московской губернии Дмитровского уезда Морозовской волости Троицких слобод. Закончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества, награждён двумя малыми серебряными медалями. В 1890—1893 гг. учился в Академии художеств в Санкт-Петербурге. В 1891 г. получил две серебряные медали; в 1892 г. — две золотые медали за программу «Всемирный потоп». 1 ноября 1893 г. получил диплом со званием классного художника 1-й степени за программу «Грешница, обливающая слезами ноги Спасителя», и серебряный академический знак. В октябре 1894 г. зачислен преподавателем черчения в воскресно-вечерний класс для рабочих Русского технического общества, в 1895—1912 гг. — преподаватель черчения и рисования в Санкт-Петербургской гимназии Императорского человеколюбивого общества, позже — преподаватель рисования и чистописания в Санкт-Петербургской гимназии Наследника-Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича. С 1897 г. — штатный художник-мозаист в Академии Художеств.

С 1922 г. — сотрудник мозаичной мастерской, вновь открытой при отделении монументальной живописи Высшего художественно-технического института (Академия художеств) в Ленинграде. В 1928—1929 гг. — профессор мозаичного отделения Высшего художественно-технического института (Академии художеств). С 1929 г. — сотрудник гос. треста «Русские самоцветы» (АО Силикатных искусств) в должности заведующего художественной частью по мозаике в Мавзолее В. И. Ленина в Москве. Скончался в 1939 г. в своем доме в Новой Деревне (Ленинград).

Основные работы

В 1900 г. написал иконы для резного двухъярусного дубового иконостаса с позолотою в Церкви Всех Святых в лагере лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка рядом с Красным селом (Санкт-Петербург). Для этой же церкви В. Д. Болотновым написаны иконы свв. Апостолов Петра и Павла и Всех Святых, последняя из которых была помещена на наружной восточной стороне храма. В 1911—1912 гг. работал в храме-памятнике во имя святого благоверного князя Александра Невского вместе с русскими и болгарскими художниками (В. М. Васнецов, П. Е. Мясоедов, А. М. Корин, А. А. Киселев, Н. А. Бруни, Антон Митов, Васил Димов и др.). Автор настенной фрески «Свадьба в Кане Галилейской», участвовал в росписи плафона.

Источники

• С. К. Кондаков. Список русских художников. К юбилейному справочнику Императорской Академии художеств. СПб., 1914.
• Архив семьи В. Д. Болотнова

Ссылки

• www.rah.ru/content/ru/section-academy/section-academy_history/section-school/sketch-2005-02-04-13-08-10.html
• [mitropolia-spb.ru/vedomosty/n26/18_8.shtml Церковь Всех Святых в лагере лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка]
• www.patriarchia.ru/db/print/289455.html

Отрывок, характеризующий Болотнов, Василий Демьянович

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.