Брошенная кукла

Сюзанна Валадон

Брошенная кукла. 1921

Холст, масло. 135 × 95 см

Национальный музей женщин в искусстве, Вашингтон

К:Картины 1921 года

«Брошенная кукла» — картина французской художницы Сюзанны Валадон.

Сюзанна Валадон всегда была известна своими чуждыми условностям и противоречивыми картинами, главными героинями которых часто становились обнажённые женщины. «Брошенная кукла» является одним из двух парных портретов Марии Кола (фр. Marie Cola) с дочерью Жильбертой, племянницей Сюзанны Валадон.

Эта картина является прекрасным примером зрелого творчества Валадон: яркие цветные формы с тёмными контурами, странные, в чём-то неудобные позы, упрощённая и искажённая анатомия. Похожие черты можно встретить в работах Поля Гогена или Анри Матисса, однако Валадон отрицала их влияние и избегала всяких попыток классифицировать её собственный стиль.

Кроме прекрасного художественного исполнения, картина замечательна своей неоднозначностью. В центре картины — девочка с совсем ещё детской причёской, а перед ней лежит только что брошенная кукла. Однако у неё уже совершенно развитая грудь, и невольно возникает вопрос, мать ли сидит рядом с ней на кровати и вытирает её тело полотенцем или хозяйка борделя. Юная девочка отвернулась и внимательно разглядывает себя в маленькое ручное зеркальце. Сидит она на двуспальной кровати. Остаётся неясным, то ли женщина помогает ей преодолеть проблемы переходного возраста, то ли её готовят для дефлорации. Видно, что действие происходит в очень маленькой комнате, в которой нагота смотрится совершенно неуместно. Женщина полностью одета, а девочка раздета. Сюзанна Валадон не даёт ни одной подсказки, позволяющей понять смысл сюжета картины.

У куклы точно такая же причёска с большим бантом в волосах, что и у девочки, и у обеих ноги плотно сдвинуты. Но кукла лежит покинутая, символизируя уход из детства. Зрителю остаётся лишь гадать, какая судьба ждёт эту юную девочку, поглощённую разглядыванием самой себя и не представляющую всех козней, которые готовит ей мир взрослых.

Источники

• [www.nmwa.org/collection/detail.asp?WorkID=2226 «Брошенная кукла» на сайте Национального музея женщин в искусстве]

Отрывок, характеризующий Брошенная кукла

– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.