Воздушно-десантная операция в Нормандии

Американская парашютно-десантная высадка в Нормандии стала первой боевой операцией США в ходе операции Оверлорд (вторжения в Нормандию западных союзников) 6 июня 1944 года. Около 13 тыс. 100 парашютистов из американских 82-й и 101-й воздушно-десантных дивизий высадились в ночь на 6-е июня, в ходе дня также высадились 3937 солдат на планерах. В качестве начала операции «Нептун» (штурмовая часть операции Оверлорд) американские парашютные дивизии высадились на континент выполняя две парашютные и шесть планёрных миссий.

Эти две дивизии входили в состав 7-го корпуса американской армии и должны были обеспечить поддержку корпуса при захвате Шербура как можно скорее чтобы союзники могли использовать его как порт для снабжения. Их конкретная задача заключалась в том чтобы блокировать подходы в районе амфибийной высадки в секторе Юта-би, захватить выходы с пляжей через дамбы и создать переправы через реку Дув у Карентана чтобы помочь 7-му корпусу в слиянии двух американских плацдармов.

Задача блокирования подходов к сектору Юта-бич не была выполнена в течение трёх дней. Множество факторов сыграло свою роль, основная проблема заключалась в чрезмерном рассеянии десантников. Несмотря на это германские войска не смогли воспользоваться хаосом возникшим при высадке. в свою пользу. Большинство германских частей упорно обороняли свои укреплённые пункты, но в течение недели все пункты были разбиты и захвачены.

Подготовка

Планирование

В течение 1943 года планы высадки во Франции прошли несколько предварительных обсуждений в ходе которых объединённый комитет начальников штабов США и Великобритании выделил 13,5 американских транспортных групп для перебрасывания пока ещё неустановленного по численности воздушного десанта. Фактический масштаб, цели и детали плана не были определены, пока в январе 1944 генерал Дуайт Эйзенхауэр не занял пост верховного главнокомандующего союзников. В середине февраля Эйзенхауэр получил сообщение от штаба ВВС США что к 1-му апреля списки организации и оборудования для групп самолётов Douglas C-47 Skytrain должны быть расширены с 52 до 64 самолётов (плюс девять запасных) чтобы соответствовать требованиям предъявляемым к ним. В то же время командующий первой американской воздушной армией генерал-лейтенант Омар Брэдли добился одобрения плана высадки двух воздушно-десантных дивизий на полуострове Котантен. Одна дивизия должна была захватить дамбы на пляже и заблокировать восточную половину полуострова для прибывающих германских подкреплений, другая должна была блокировать западный коридор у ля Э-дю-Пуи в ходе второй волны высадки. Ввиду рискованного характера миссии в ля Э-дю-Пуи она была поручена закалённой в боях 82-й воздушно-десантной дивизии. Миссия по захвату дамб была поручена непроверенной в боях 101-й дивизии, которая в марте получила нового командира (её возглавил генерал-майор Максуэлл Д. Тейлор).

Брэдли настаивал, чтобы 75 % воздушного десанта высадилось на планерах для большей концентрации высадки. Командир 82-й дивизии генерал-майор Мэтью Б. Риджуэй также хотел доставить свою войсковую артиллерию на планерах, поскольку предполагалось, что у его сил не будет артиллерийской поддержки орудий корпуса и флота. Использование планеров входило в планы до 18-го апреля однако тесты, проводимые в реальных условиях показали чрезмерное число крушений и разрушений многих планеров. 28 апреля в план были внесены изменения, все штурмовые силы воздушного десанта должны были высадиться ночью одной волной на парашютах, подкрепления в ходе дня должны были прибывать на планерах.

Немцы ранее не заботились об укреплении Нормандии но потом начали строить оборонительные сооружения и препятствия для воздушного десанта на полуострове Котантен, особенное внимание было уделено предполагаемой зоне высадки 82-й парашютной дивизии. Сначала планы не были изменены но после того как в середине мая значительные германские силы выдвинулись в район Котантена зоны высадки 82-й парашютной дивизии были перенесены, хотя для них и были разработаны детальные планы и проводилось обучение.

Компромисс был достигнут только за десять дней до дня Д. Ввиду усилившегося присутствия германских сил командование первой армии потребовало чтобы 82-я дивизия высадилась ближе к 101-й для обеспечения взаимной поддержки в случае необходимости. Командование 7-го корпуса наоборот выступало за высадку к западу от реки Мердере, для захвата моста. 27 мая зоны высадки были перенесены на 16 км восточнее от ля Э-дю-Пуи вдоль берегов Мердере. 501-й парашютный полк 82-й воздушно-десантной дивизии первоначально имевший задачу захвата Сен-Мер-Эглиз был перенаправлен для защиты фланга на полуострове Котантен, задача по захвату Сен-Мер-Эглиз была возложена на 505-й парашютный полк 82-й дивизии.

Для транспортных средств учитывая опыт вторжения на Сицилию был разработан маршрут избегающий союзные военно-морские силы и немецкую ПВО вдоль восточного побережья Котентёна. 12 апреля маршрут был одобрен, исходным пунктом был выбран Портланд Билл. Самолёты должны были лететь на юго-запад придерживаясь небольшой высоты, затем повернуть под прямым углом и попасть на западный берег «через заднюю дверь». 82-я дивизия отправлялась к ля Э-дю-Пуи а 101-я к Юте-бич проделав небольшой поворот налево). План предусматривал поворот направо после выброски десанта и возвращение по обратному маршруту.

Перенос зон высадки 27 мая и рост численности немецкой обороны увеличил риск для самолётов от наземного огня, маршруты были изменены, так чтобы 101-я дивизия пролетела вдоль реки Дув (которая могла послужить ориентиром ночью для неопытных пилотов планеров). Маршруты выхода из зон высадки были изменены и прошли над Юта-бич, затем на север через «коридор безопасности» 16 км шириной, затем на северо-запад над Шербуром. 31 мая были изменены маршруты планеров чтобы их полёт над полуостровом не проходил при свете дня.

Приготовления

9-е командование перевозки войск (TCC) было создано в октябре 1943 чтобы осуществить переброску сил воздушного десанты в ходе вторжения в Нормандию. Бригадный генерал Пол Т. Уильямс, возглавлявший операции по переброске на Сицилии и в Италии принял командование в феврале 1944. Командование TCC (и штабные офицеры) состояло из боевых ветеранов, несколько офицеров на ключевых постах обладали непрерывным опытом.

Группы находящиеся в подчинении у 9-го командования имели различный опыт. Четыре получили значительный боевой опыт в составе 12-й воздушной армии. Другие четыре группы не обладали боевым опытом но больше года тренировались совместно в США. Ещё четыре группы были созданы менее девяти месяцев назад и прибыли в Великобританию спустя месяц после начала тренировок. Остальные группы были недавно сформированы и имели опыт только в качестве транспортных групп.

Совместные учения десантников с акцентом на ночную высадку начались в марте. 52-е крыло перевозки войск (ветеран войны) приданое 82-й воздушно-десантной дивизии быстро прогрессировало и к концу апреля выполнило несколько успешных десантирований. 53-е крыло перевозки войск работавшее со 101-й воздушно-десантной дивизией тоже прогрессировало удовлетворительно (хотя одна учебная миссия 4-го апреля закончилась значительным рассеянием парашютистов) но две её группы сконцентрировались на планёрных миссиях. К концу апреля была приостановлена общая тренировка двух воздушно-десантных дивизий, так как Тейлор и Риджуэй посчитали что их подразделения достаточно попрыгали. 50-е крыло перевозки войск не начинало тренировки до 3-го апреля и прогрессировало медленнее, чему в дальнейшем препятствовало окончание учебных десантирований войск.

На 7 мая был запланирован ночной учебный прыжок 101-й воздушно-десантной дивизии. Учение «Орёл» было передвинуто на 11—12 мая и стало генеральной репетицией для обоих дивизий. 52-е крыло перевозки войск которое перевозило только по двое парашютистов в каждом C-47 выполнило учение удовлетворительно хотя два ведущих самолёта 316-й группы перевозки столкнулись на средней высоте, погибло 14 человек включая командира группы полковника Бартона Р. Флита. 53-е прошло учение «равномерно успешно» согласно показателям десантирования. Менее тренированное 50-е крыло перевозки войск заблудилось в тумане, его самолёты наведения не смогли найти свои навигационные маяки. Крыло продолжило тренироваться, пока к концу месяца самолёты наведения не смогли навести самолёты «с парашютистами» на зоны высадки. 315-е и 416-е крылья которые никогда не выполняли десантирование войск до мая и которых командование назвало «хлипкими сёстрами» продолжали тренироваться (главным образом в ночное время) выполняя воображаемые десантирования пока их не сочли полностью подготовленными. Всё же проверяющие вынесли свои оценки не учитывая что большинство успешных миссий было выполнено в ясную погоду.

К концу мая 1944 годя 9-е командование перевозки войск располагало 1207-ю транспортными самолётами что превышало требуемую численность на одну треть, таким образом был обеспечен мощный резерв. Три четверти планеров предназначенных для дня Д были построены менее года назад и все были в превосходном состоянии. В ходе учений были выявлены проблемы с моторами что привело к большому числу отменённых вылетов, всё было заменено для устранения проблемы. Все материалы затребованные 9-м командованием включая бронированную обшивку были получены, за исключением замозатягивающихся топливных баков, главнокомандующий воздушными силами армии генерал Генри Арнольд лично наложил на них вето ввиду ограниченного снабжения.

Экипажей с избытком хватало для самолётов однако 40 % экипажей прибыло лишь недавно или пришли на замену в индивидуальном порядке и не присутствовали на большинстве ночных тренировок. В результате 20 % из 924 экипажей выполнявших парашютные миссии в день Д прошло лишь минимум ночных тренировок. Поных три четверти всех экипажей никогда не были под вражеским огнём. Из 2100 планеров Waco CG-4 посланных в Англию после учений в строю осталось 1118, среди них были 301 планера Airspeed Horsa прибывших из Британии. Для планеров был готов 951 достаточно тренированный экипаж, по крайней мере пять групп перевозки войск были интенсивно подготовлены для планёрных миссий.

Для того чтобы облегчить распознавание самолётов и планеров (в условиях полного радиомолчания и чтобы тысячи самолётов союзников совершающих полёты в день Д согласно данным исследования не поломали существующую систему) было решено нанести на них чёрно-белые полосы. 17 мая это решение было утверждено главным маршалом авиации сэром Траффордом Ли-Мэллори.

На каждый самолёт были нанесены три белые и две чёрные полосы 60 см ширины вокруг фюзеляжа (за дверями) и вокруг крыльев. 1 июня несколько самолётов совершили пробный вылет но для обеспечения секретности приказ о нанесении полос вышел только после 3-го июня.

Противостоящие силы

• 7-й корпус армии США
  • 82-я воздушно-десантная дивизия
  • 101-я воздушно-десантная дивизия

• 9-е командование перевозки войск
  • 50-е крыло перевозки войск
  • 52-е крыло перевозки войск
  • 53-е крыло перевозки войск

• 7-я немецкая армия
  • 91-я авиаполевая дивизия
  • 243-я пехотная дивизия
  • 709-я пехотная дивизия
  • 6-й парашютный полк

Наводчики десанта

300 бойцов из рот наводчиков были организованы в команды по 14—18 парашютистов в каждой, их главной задачей было установить наземные радарные (системы Rebecca/Eureka) и световые маяки. Передатчик-приёмник Rebecca на борту самолёта определял направление и примерное расстояние на маяк приёмник Eureka. Парашютисты тренировались в школе два месяца вместе с экипажами транспортных самолётов. Хотя на каждом самолёте С-47 9-го командование перевозки войск был установлен запросчик чтобы предотвратить глушение системы сотнями сигналов только ведущие самолёты имели разрешение использовать их вблизи зон высадки.

Несмотря на что начальное использование системы Eureka-Rebecca сопровождалось множеством неудач она была использована с высокой точностью в Италии при ночной заброске 82-й воздушно-десантной дивизии для подкрепления пятой армии в Салерно. Недостаток системы состоял в том что в пределах 3,2 км от наземного передатчика сигналы сливались в единое изображение на экране радара, таким образом терялись расстояние и пеленг. Система была разработана с целью наводить большие группы самолётов в пределах нескольких миль от зоны высадки где световые маяки или другие видимые знаки помогали завершить выброску десанта.

Каждая зона высадки (DZ) закреплялась за группой из трёх самолётов С-47 которые должны были её засечь и выбросить команду наводчиков. Группы в каждой волне прибывали через шестиминутные интервалы. Группы наводчиков были собраны в две волны вместе с передовыми частями 101-й воздушно-десантной дивизии которые прибывали за полчаса до первого намеченного прыжка. Это были первые американские и возможно первые части Союзников осуществлявшие вторжение. Три группы наводчиков 82-й воздушно-десантной дивизии должны были начать высаживаться после высадки последней волны парашютистов 101-й воздушно-десантной дивизии, за тридцать минут до начала первых высадок 82-й воздушно-десантной дивизии.

Результаты дня Д

Действия первой волны команд наводчиков по обозначению зон высадок оказались в ряде случаев неэффективными. Первая группа приписанная к зоне высадки DZ A пропустила свою зону и остановилась в миле от места назначения у Сен-Жермен-де-Варевиль. Также команда не смогла установить ни радиомаяк Eureka ни световые огни высадка началась без этого. Хотя самолёт второй группы наводчиков совершил вынужденную посадку на море две команды выбросились вблизи зоны высадки DZ A, но большинство их световых маяков были потеряны в приводнившемся самолёте. Они попытались установить радиомаяк Eureka прямо перед прибытием штурмовых сил но были вынуждены использовать световую сигнализацию которую некоторые пилоты не увидели. Самолёты приписанные к зоне высадки DZ D вдоль реки Дув не смогли разглядеть свой пункт назначения и пролетели над зоной. Повернув обратно по незнакомому направлению они совершили выброску наводчиков на 10 минут позже и в 1,6 км от цели. Зона высадки была выбрана после смены миссии для 501-го парашютного полка в области которую немцы определили как наиболее вероятную для высадки. Поэтому там находилось множество гитлеровцев и наводчики не рискнули подать световые сигналы а положились только на радиомаяк Эврика, сигналы которого плохо распознавались на близкой дистанции.

Наводчики 82-й воздушно-десантной дивизии показали схожие результаты. Самолёты первой группы наводчиков приписанных к зоне высадки DZ O у Сен-Мер-Эглиз улетели слишком далеко на север но исправили свою ошибку и выбросили наводчиков вблизи их зоны высадки. Группа смогла наиболее эффективно использовать маяки Эврика и световые огни по сравнению с любой другой командой. Самолёты приписанные к зоне высадки DZ N к югу от Сен-Мер-Эглиз точно выполнили миссию и визуально идентифицировали зону но всё же выбросили команды в 1,6 км к юго-востоку. Группа приземлилась на территории контролируемой немецкой 91-й дивизией и не смогла достичь зоны высадки. Группы приписанные к зоне высадки DZ к северо-западу от Сен-Мер-Эглиз были единственными кто высадился точно, им удалось развернуть радиомаяки Эврика и BUPS но они не смогли обозначить зону высадки световыми сигналами ввиду близости немецких войск. В целом четыре из шести зон высадки не были обозначены световыми огнями.

Каждая группа наводчиков приписанные к зонам высадки С (101-я парашютная дивизия) и N (82-я парашютная дивизия) несла с собой по два радиомаяка BUPS. Группы в зоне высадки DZ N должны были навести парашютные подкрепления в конце дня D, две группы в зоне высадки DZ С должны были обеспечить центральную точку ориентации для всех радаров SCR-717 чтобы обеспечить пеленг. Однако группы понесли потери при высадке не смогли предоставить помощь.

Боевое десантирование

Контуры миссий

За штурмовыми волнами (в составе одной транспортной перевозке) закреплялись две миссии «Олбани» и «Бостон», для выполнения этих миссий в каждой зоне высадки высаживались по три полка. Зоны высадки 101-й парашютной дивизии находились к востоку и к югу от Сен-Мер-Эглиз и были обозначены от севера к югу литерами A, C и D (В зоне высадки В должен был высадиться 501-й парашютный полк но 7 мая были внесены изменения). Зоны высадки 82-й парашютной дивизии были на западе (Т и О, от запада к востоку) и на юго-западе (зона высадки Т).

Каждый парашютный полк состоял из 1800 бойцов собранных в три батальона, доставляемых тремя или четырьмя авиагруппами из 36, 45 или 54 самолётов C-47 каждую группу разделял конкретный временной интервал. Самолёты собранные последовательно по группам обозначались меловыми литерами (чтобы помочь парашютистам погрузиться в требуемый самолёт) и при осуществлении полётов были сбиты в группы по девять самолётов, которые должны были лететь в V-образной формации (V-образные подгруппы из 3-х самолётов были собраны в большую букву V, состоящую из трёх подгрупп). Группы должны были пролетать над зонами высадки через шестиминутные интервалы. Парашютисты при перевозке разбились на группы (по 15—18 человек на один самолёт).

Для достижения внезапности самолёты должны были подлететь к Нормандии на малой высоте с запада. Вылеты групп начались в 22:30 5-го июня, группы самолётов полетели на юг к отправной точке под кодом «Flatbush». Затем они спустились на более низкую высоту (в 150 м невидимой для немецких радаров) и полетели на юго-запад над проливом Ла-Манш. Группы летели в 300 м позади друг друга. Самолёты встретили ветер, из-за чего прибыли на пять минут позже означенного времени, но это не помешало одновременности вторжения и незначительно подействовало на временные таблицы. Когда самолёты полетели над водой световые огни были притушены до минимума (кроме огней обозначающих группы).

Через 24 минуты пролетев 92 км над проливом самолёты достигли неподвижно стоявшего судна (точка «Хобокен») на борту которого был установлен маяк Эврика, Самолёты совершили крутой поворот на юго-запад и пролетели между Нормандскими островами Гернси и Олдерни. Погода над проливом была ясная все группы точно проследовали по маршруту и сбились в плотные формации когда достигли своих исходных точек на полуострове Котантен, оттуда они повернули к зонам высадки. Исходная точка для 101-й парашютной дивизии у Портбела под кодовым названием «Muleshoe» находилась приблизительно в 16 км к югу от точки 82-й парашютной дивизии «Пеория» у Фламанвиля.

Рассеяние десантников

Несмотря на точный курс, который выдерживали самолёты над проливом, выброска десанта над полуостровом Котантен была проведена не столь аккуратно, одновременно или в быстрой последовательности проявились несколько непредвиденных факторов:

• Конфигурация самолётов С-47, их значительная перегрузка, использование парашютный ранцев вызывавших сильное сопротивление воздуха и смещение центров тяжести.
• Недостаток штурманов (на 60 % самолётов навигация выполнялась самими пилотами когда строй самолётов нарушался).
• Радиомолчание не дало возможности предупреждать о наступлении неблагоприятной погоды.
• Сплошная облачность на высоте проникновения (460 м) застилающая всю западную половину полуострова (35 км ширины) к восточной половине облачность уменьшалась.
• Непроницаемый туман над большим числом зон высадки.
• Немецкий зенитный огонь.
• Недостаток переносных радарных систем Ребекка/Эврика для наведения групп в предназначенные зоны высадки.
• Аварийное использование систем Ребекка многими потерявшимися самолётами.
• Недостаточное обозначение зон высадки или вообще отсутствие обозначения.
• Выброски с более высокой или низкой высоты в отличие от предназначенной (210 м) высоты выброски или превышение требуемой скорости полёта (180 км/ч) при которой производилась высадка.
• Пролёты по втрому и третьему разу над областями в поисках зон высадок.

Из 20 групп участвовавших в двух миссиях девять групп угодили в облака и сильно рассеялись. Из шести групп которые произвели успешную концентрированную высадку ни одна не пролетала через облака. Главным фактором ограничившим успешное использование парашютного десанта, усилившим вышеперечисленные факторы стало решение произвести массированную парашютную высадку ночью, эта концепция более не использовалась в последующих полномасштабных воздушно-десантных операциях. Позднее это было проиллюстрировано теми же группами перевозки войск, совершивших точный и успешный второй вылет в течение дня под сильным огнём.

Первая волна. Миссия «Олбани»

Первыми (между 00:48 и 01:40 6 июня по британскому летнему времени) высадились парашютисты 101-й воздушно-десантной дивизии «Кричащие орлы», 6928 бойцов на 432 самолётах С-47 выполнявших миссию «Олбани» были собраны в 10 групп. Первые вылеты (в зону высадки DZ A) не встретили плохую погоду, но из-за ошибок навигации и недостатка систем «Эврика» 2-й батальон 502-го парашютного полка высадился не в зоне высадки. Большинство оставшихся бойцов 502-го полка неорганизованно высадились возле импровизированных зон высадки обозначенных наводчиками вдоль пляжа. Два командира батальона взяли командование над небольшими группами и выполнили все свои миссии дня Д. Артиллерия парашютного полка совершила один из худших выбросок в ходе операции, потеряла все свои гаубицы (кроме одной) и большую часть войск.

Три группы перевозчиков войск 506-го полка сильно рассеялись в облаках затем нарвались на интенсивный зенитный огонь. Тем не менее две трети 1-го батальона точно приземлились в зоне высадки DZ C. Большая часть 2-го батальона высадилась слишком далеко на запад, к полудню пробились к дамбе Уденвиль но к тому времени части 4-й дивизии сами обезопасили этот выход. 3-й батальон 501-го парашютного полка который также должен был высадиться в зоне высадки DZ C рассеялся ещё значительнее но выполнил миссию по захвату выходов. Небольшая часть в 6:00 достигла Пупевиля и вступила в 6-часовой бой чтобы его обезопасить, незадолго до того как туда прибыли части 4-й дивизии, чтобы установить связь.

Группа перевозчиков доставлявших 501-й полк также встретила сильный зенитный огонь но всё же выполнила точную выброску в зоне высадки D, часть которой уже прикрывалась огнём немцев (предварительно зарегистрированным), что привело к тяжёлым потерям среди десантников до того как они смогли отцепить свои парашюты. Два из трёх батальонных командиров и один из их старших помощников были убиты. К 4:00 группа из 150 парашютистов захватила главную цель — плотину ля Баркет. Офицер штаба сплотил взвод парашютистов и к 04:30 выполнил другую цель миссии по захвату двух пешеходных мостов у ля Порт. 2-й батальон высадился почти без потерь в зоне высадке D и вступил в битву продолжавшуюся целый день но ему не удалось выполнить свою цель по захвату Сен-Ком-дю-Мон и разрушить автомобильные мосты над рекой Дув.

Планёрные батальоны 101-й воздушно-десантной дивизии в составе 327-го планёрного пехотного полка высадились у моря и вместе с 4-й пехотной дивизией прошли через сектор Юта-бич. В день Д 1-й батальон 401-го планёрного полка приземлился сразу после полуночи и разбил лагерь близ пляжа. К вечеру 7-го июня два батальона собрались у Сен-Мари-дю-Мон.

Вторая волна. Миссия «Бостон»

Миссия «Бостон» 82-й воздушно-десантной дивизии началась в 01:51. 6240 парашютистов на борту 369 самолётов С-47 совершивших вылет десятью группами собранными в три волны. Самолёты перевозившие 505-й парашютный полк не встретили трудности досаждавшие высадке 101-й воздушно-десантной дивизии. Наводчики приписанные к зоне высадки DZ O установили свои маяки «Эврика» как только первые группы 82-й дивизии оказались в назначенной точке и установили световые маяки во всех областях высадки трёх батальонов. В результате 505-й полк выполнил наиболее точную высадку в день Д, половина полка приземлилась в пределах или в самих своих зонах высадок, 75 % полка приземлилась в пределах 3,2 км.

Остальные полки более рассеялись. 508-й полк совершил худшую высадку из всех, только 25 % приземлилась в миле от зоны высадки. Половина полка высадилась к востоку от Мердере, что оказалось бесполезным для выполнения первоначальной миссии. Наводчики 507-го полка высадились в зоне DZ T но не смогли включить световые маяки ввиду близости немцев. Около половины полка высадилось в травяное болото вдоль реки. По различным оценкам несколько десантников утонули (всего дивизия в ходе дня Д потеряла 156 убитыми в бою) но большая часть оборудования была потеряна, войска собирались с большими трудностями.

Благодаря своевременному сбору десантники 505-го полка смогли выполнить свои миссии в предусмотренный срок. Французы провели бойцов 3-го батальона в Сен-Мер-Эглиз и к 04:30 они захватили город встретив «незначительное сопротивление» немецких артиллеристов. Взвод 2-го батальона заблокировал подходы с севера к Сен-Мер-Эглиз, остальная часть пришла на помощь 3-му батальону, который в середине утра был атакован немцами. 1-му батальону не удалось выполнить цель по захвату мостов через Мердере у ля Фьер и Шеф-дю-Пон, несмотря на поддержку нескольких сотен десантников из 507-го и 508-го парашютных полков.

82-й дивизии не удалось выполнить ни одну цель по зачистке областей к западу от Мердере и уничтожению мостов через Дув. Тем не менее один сборный батальон из десантников 508-го полка занял небольшую высоту у Мердере и три дня подряд срывал немецкое наступление на Шеф-дю-Пон, что предопределило общий успех миссии. Два отряда 507-го полка размером с роту каждый оказались за немецким центром сопротивления в Амфревиле и держались пока к ним не пробились части союзников 9-го июня захватившие дамбу.

Планёрные миссии в день Д

Перед рассветом союзники провели две высадки с планеров: в рамках операции «Чикаго» (101-я воздушно-десантная дивизия) и «Детройт» (82-я воздушно-десантная дивизия). В каждой высадке участвовали по 52 планера CG-4 Waco, они доставили противотанковую артиллерию и подкрепления для каждой дивизии. Миссии начались в 04:00, когда выброска парашютного десанта шла полным ходом, они продолжались два часа (завершились за два часа до рассвета) вместе с выброской десанта. Миссия Чикаго имела безусловный успех, 92 % сил высадились в пределах 3,2 км от цели. Выполнение миссии «Детройт» затруднила облачность (которая сбила с пути парашютистов), только 62 % сил приземлились в пределах 3,2 км от цели. В ходе обеих миссий было доставлено тяжёлое вооружение которое немедленно было пущено в дело. При выполнении миссий погибли только 8 человек, но одним из них был помощник командира 101-й воздушно-десантной дивизии бригадный генерал Дон Пратт. Пять планеров из группы 82-й парашютной дивизии потерялись в облаках и месяц считались пропавшими без вести.

Вечерние миссии по доставке подкреплений

Вечером дня D были проведены две дополнительные планёрные операции миссия «Кекуок» и миссия «Эльмира» благодаря которым на 208 планерах было доставлено подкрепление. Планеры вылетели и приземлились до падения темноты. Их сопровождал мощный эскорт из P-38, P-47 и P-51.

В 18:30 началась миссия «Кекуок» по доставке подкреплений для 101-й воздушно-десантной дивизии одной группой из 32 планеров и буксиров. Они пролетели над Юта-бич чтобы уменьшить риск попадания под наземный огонь и прибыли в 20:53 на семь минут раньше срока, приземлившись в зоне чётко обозначенной жёлтыми огнями и зелёным дымом. Немецкие войска находившиеся в окрестностях Тюркевиля и Сен Ком-дю-Мон в 3,2 км с обеих сторон зоны высадки Е не стреляли по планерам пока те не начали снижаться, и хотя планеры понесли некоторые потери слишком большая дистанция спасла их от большего ущерба. Хотя только пять планеров приземлились в самой зоне высадки (большинство были выпущены раньше) планеры Хорса приземлились без серьёзных повреждений. Два планера приземлились за немецкими линиями. Миссия получила значение как первая американская дневная планёрная операция но не повлияла существенно на успех 101-й воздушно-десантной дивизии.

Миссия «Эльмира», напротив, имела важное значение для 82-й воздушно-десантной дивизии, было доставлено два батальона полевой артиллерии и 24 гаубицы для поддержки 507-го и 508-го парашютно-десантных полков к западу от Мердере. Доставка проводилась в четыре группы, первая пара групп прибыла через десять минут после миссии «Кекуок», вторая пара прилетела через два часа на закате. Экипажи первых планеров не зная о том что зону высадки перенесли в зону О попали под плотный огонь немецких войск оккупировавших часть зоны высадки W. Самолёты C-47 выпустили свои планеры над первоначальной зоной высадки, где большинство планеров высадило свой груз несмотря на сильные повреждения.

Вторая волна планеров, участвовавших в миссии «Эльмира» прибыла в 22:55 и поскольку им не была оказана помощь наводчиков они направились к маяку Эврика в зоне высадки О. Эта волна также попала под плотный наземный огонь так как пролетала прямо над немецкими позициями. Одну группу планеров выпустили рано и она приземлилась вблизи от немецких линий но другая группа приземлилась в зоне высадки О. Утром два батальона почти в полном составе присоединились к 82-й воздушно-десантной дивизии, 8 июня 15 орудий приняли участие в операции.

Сопутствующие высадки и операции по снабжению

Высадка 325-го планёрного пехотного полка

Сразу после рассвета 7-го июня были проведены две дополнительные планёрные миссии («Галвестон» и «Хакенсак») по доставке 325-го пехотного планёрного полка на помощь 82-й парашютной дивизии. Исходя из результатов миссии «Эльмира» было принято решение направиться над долиной реки Дув чтобы избежать сильного наземного огня перед наступлением вечера и перенести зону высадки в зону Е, относящейся к 101-й парашютной дивизии. В ходе первой миссии «Галвестон» силами двух групп планеров был доставлен 1-й батальон 325-го полка и оставшаяся часть артиллерии. Сотня самолётов-буксиров и планеров перенесла около тысячи людей, 20 орудий и 40 транспортных средств, планеры были выпущены в 06:55. Первую группу обстреляли из лёгкого стрелкового оружия но это не привело к серьёзным последствиям. Планеры были выпущены на низкой высоте, что привело к крушениям, сотня человек из 325-го батальона получили ранения (17 разбились насмерть). Вторая группа планеров аккуратно приземлилась в зоне высадки W, было ранено несколько человек.

Планеры, выполнявшие миссию «Хакенсак» которым предстояло доставить остаток 325-го планёрного полка, были выпущены в 08:51. Четыре отряда первой группы которая несла 2-й батальон целиком и большую часть 2-го батальона 401-го планёрного пехотного полка (так называемый «третий батальон» 325-го планёрного полка) приземлилась на различных полях на каждой стороне зоны высадки W, один отряд прошёл через плотный огонь. 15 человек было убито и 60 ранено как из-за наземного огня, так и по причине крушений им вызванных. Последняя группа планеров из 50-ти Waco, доставило войска обеспечения, 81 мм миномёты и роту 401-го планёрного пехотного полка. Группа была отпущена очень тщательно и достигла зоны высадки W с большой точностью фактически без потерь. В 10:15 собрались все три батальона, о чём и было доложено. 90 % состава 325-го планёрного полка присутствовало, и полк составил резерв дивизии у Шеф-дю-Пон.

Дополнительные операции снабжения

7-го июня были проведены ещё две парашютные выброски грузов в рамках миссий «Фрипорт» (для 82-й парашютной дивизии) и «Мемфис» (для 101-й парашютной дивизии). Все самолёты осуществлявшие эти операции пролетели над сектором Юта-бич и пролетая над немецкими позициями попали под огонь из лёгкого стрелкового оружия, фактически ни один груз не был доставлен для 101-й парашютной дивизии. 14 из 270 самолётов С-47 были сбиты (для сравнения из 511 буксиров было сбито только семь).

В последующую неделю было проведено шесть миссий по доставке грузов силами 441-й и 436-й групп перевозчиков, с 10-ти самолётов С-47 были выброшены грузы на парашютах, также грузы доставили 24 планера. Таким образом в ходе операции «Нептун» 9-е командование перевозки войск провело 2166 самолёто-вылетов, 533 вылета доставили планеры.

Наземные бои с участием воздушно-десантных войск

После 24-х часов под контролем штаба 101-й дивизии было только 2500 человек из 6000. Силы 82-й дивизии собрались в Сен-Мер-Эглиз, но большие отряды войск оказались изолированными к западу от Мердере, некоторым пришлось держаться несколько дней. Рассеяние американских войск и местность перегороженная живыми изгородями привели в замешательство немецкие войска и снизило эффективность их реакции. Кроме того часть немецких оборонительных сил потребовалось для защиты от американцев на южном фланге. 4-я пехотная дивизия высадилась на Юта-бич и двинулась вглубь территории, 8-й пехотный полк окружил немецкий батальон на высоте к югу от Сен-Мер-Эглиз, 12-й и 22-й перешли линию к северо-востоку от города. Самую большую тревогу командования воздушно-десантных дивизий вызвало установление связи с широко рассеявшимися войсками к западу от Мердере.

Многие продолжали скитаться и сражаться за линией фронта до пяти дней. Большинство объединились в небольшие группы, возглавляемые офицерами (в том числе батальонными командирами) и унтер-офицерами, многие группы представляли собой сброд из различных частей. Историки ВВС отмечают что несколько сотен парашютистов оказавшихся в ходе операции рассеянными без организации вдали от зон высадки несмотря на их доблесть и стойкое сопротивление были «быстро уничтожены» небольшими но сплоченными немецкими частями. В областях, где высадились парашютисты 507-го и 508-го парашютных полков эти изолированные группировки немцев сражавшиеся за собственное выживание сыграли важную роль для поддержания организованного немецкого сопротивления.

6-го июня 6-й немецкий парашютный полк (FJR6) под командой оберста Фридриха-Августа фон Хейдте двумя батальонами пошёл в наступление (1-й на Сен-Мари-дю-Мон 2-й на Сен-Мер-Эглиз) но встретил превосходящие силы двух американских дивизий и отступил. 1-й батальон попытался пробиться через американские силы (в половину численности полка) вдоль реки Дув но был отрезан и капитулировал до последнего человека. Недалеко два неполных батальона 506-го парашютного полка при поддержке нескольких танков попытались захватить Сен-Мари-дю-Мон но были остановлены у Анговилль-о-Плен. В это утро в области 82-й парашютной дивизии рота, усиленная танками М4 Шерман прибывшими из 4-й дивизии отразила контратаку на Сен-Мер-Эглиз 1058-го гренадёрского полка при поддержке танков и бронированной техники. Германская пехота и бронетехника подверглись скоординированной атаке 2-го батальона 505-го парашютного полка и 2-го батальона 8-го пехотного полка.

8-го июня части 101-й воздушно-десантной дивизии провели манёвр чтобы обойти Сен-Мер-Эглиз. Они отбросили назад 6-й немецкий парашютный полк и 9-го июля связали свои линии. Командование 7-го корпуса отдало приказ дивизии захватить Карентан. 10-го июня 502-й парашютный полк вступил в тяжёлый бой у дамбы. На следующий день полк при поддержке 327-го планёрного полка атаковал город с восточного направления. На помощь обессилевшему 502-му полку пришёл 506-й парашютный полк и 12-го июня атаковал Карентан разбив немецкий арьергард оставленный немцами в ходе отступления. 13-го июня 37-й мотострелковый полк 17-й танково-мотострелковой дивизии при поддержке 3-го батальона 6-й немецкого парашютного полка и штурмовых орудий, танков атаковал силы 101-й американской парашютной дивизии к юго-западу от Карентана. В ходе битвы продолжавшейся всё утро немцы прорвали американские линии. В то же время боевая команда А 2-й бронетанковой дивизии была послана вперёд чтобы отразить эту атаку. Затем 15-го июня 101-я дивизия была придана только что прибывшему 8-му американскому корпусу для оборонительных задач а потом отправлена в Англию для отдыха.

82-я парашютная дивизия вплоть до 9-го июня не могла установить контроль над мостом через реку Мердере. 325-й парашютный полк этой дивизии при поддержке нескольких танков переправился под огнём чтобы установить связь с отрезанными частями 507-го парашютного полка, затем развернулся в линию от запада Мердере до Шеф-дю-Пон. 10-го июня 505-й парашютный полк осуществляя поддержку наступления 4-й дивизии захватил станцию Монтебург к северо-западу от Сен-Мер-Эглиз. 12-го июня 508-й парашютный полк с боями переправился через реку Дув у Везевилль-ля-Бастиль и на следующий день взял Бопт. 14-го июня части 101-й парашютной дивизии установили связь с 508-м парашютным полком у Бопта.

325-й планёрный полк и 505-й парашютный полк прошли через порядки 90-й дивизии, захватившей Понт л’Аббе (первоначальную цель 82-й парашютной дивизии) и повернули на запад к левому флангу 8-го корпуса чтобы захватить Сен-Совёр-ля Виконт 16-го июня. 19-го июня дивизия была придана 8-му корпусу, 507-й парашютный полк захватил плацдарм через реку Дув к югу от Понт л’Аббе. 82-я дивизия продолжила наступать на ля Э-дю-Пуи и в дождливый ветреный день 3-го июля пошла в свою последнюю атаку на высоту 122 (Мон-Кастр). На следующий день подошла 90-я дивизия стеснив порядки 82-й и 82-я дивизия отошла в резерв готовясь вернуться в Англию.

Потери

В ходе двухдневной операции были разрушены 44 самолёта С-47 во многих случаях их экипажам посчастливилось выжить и соединиться с силами союзников. Из них 21 самолёт был потерян в ходе выброски парашютистов, 7 в ходе буксирования планеров, 14 в ходе проведения дополнительных миссий по переброске подкреплений. Из 517 планеров 22 были системы Airspeed Horsa большинство из них были разрушены при посадке или от немецкого огня уже после приземления. Хотя большинство из 295 планеров системы Waco были годны для последующего использования после ремонта, ситуация на пляжах не позволила использовать авиаперевозчики войск и 97 % всех планеров принявших участи в операции были брошены на поле боя.

В августе 1944-го были подведены итоги потерь: 101-я парашютная дивизия потеряла 1240 человек (182 убитых, 557 раненых и 501 пропавших без вести), 82-я парашютная дивизия потеряла 1259 человек (156 убитых, 347 раненых и 756 пропавших без вести).

К 30-му июня потери 7-го корпуса составили 4.670 человек для 101-й парашютной дивизии (546 убитых, 2217 раненых и 1907 пропавших без вести) и 4480 человек для 82-й парашютной дивизии (457 убитых, 1440 раненых и 2583 пропавших без вести).

Германские потери в ходе кампании достигли приблизительно 21 300. 6-й парашютный полк доложил примерно о 3 тыс. потерях в конце июля. Потери дивизий в том числе в боях против всего 7-го корпуса (не только в боях с десантниками) и доклады о потерях перечислены ниже.

• 91-я Luftlande Div: 2212 (12 июня), 5000 (23 июля)
• 243-я пехотная дивизи: 8189 (11 июня)
• 709-я пехотная дивизия: 4000 (16 июня)
• 17-я дивизия SS-Panzergrenadier: 1096 (30 июня)

Споры о виновности группы перевозки войск

Историк армии Сэмюэль А. Маршалл в своей книге Night Drop: The American Airborne Invasion of Normandy (1962) делает вывод что некачественная выброска произошла по вине неверных действий пилотов транспортных самолётов. Тем не менее историк не беседовал ни с одним членом экипажа и не признал что британская воздушно-десантная операция проведённая той же ночью удалась несмотря на такое же широкое рассеяние. Маршалл собрал свои данные из опросов десантников по их возвращению в Англию в июле 1944-го года и включил их в свою книгу. Эти опросы также стали основой послевоенных работ американских историков.

Генерал Омар Брэдли винил в провалах десантной операции «боязливость и неопытность пилотов» также как и погодные условия. В воспоминаниях бывших десантников 101-й дивизии особенно Дональда Бурджета (Currahee) и Лоуренса Критчелла (Four Stars of Hell) основанных на их собственном опыте содержится резкая критика пилотов, обвинения в трусости и некомпетентности (хотя Бурджетт приэтом называет воздушный корпус лучшим в мире). Позднее Джон Киган (Six Armies in Normandy) и Клей Блэр (Ridgway’s Paratroopers: The American Airborne in World War II) ещё более усиливает критику заявляя что пилоты воздушного корпуса были хуже всех подготовлены в ВВС армии и были изгоями. Дальнейшая критика содержится в работах Макса Гастингса (Overlord: D-Day and the Battle for Normandy) и Джеймса Хастона (Out of the Blue: U.S. Army Airborne Operations in World War II). В 2003 влиятельный историк отставной генерал-лейтенант Е. М. Флэнаган повторяет эти и другие утверждения и возлагает всю вину за провалы в ходе операции на пилотов.

Подобная критика в основном базируется на показаниях десантников из 101-й дивизии. Ветераны 82-й парашютной дивизии гораздо реже выступали с критикой, а командиры дивизии Риджвей и Гэвин официально похвалили группы перевозчиков войск. Подполковник Бенджамин Вандервут и даже известный ветеран 101-й дивизии капитан Фрэнк Лилиман командир группы наводчиков десанта заявили в своей благодарности:

Успехом высадки парашютных полков мы обязаны добросовестной и эффективной работе по доставке проведённой вашими пилотами и экипажами. Я осведомлён (как и все мы) что ваше крыло понесло потери при выполнении наших миссий и что над территорией западной части полуострова были очень плохие погодные условия ввиду густого тумана. Тем не менее, всё было сделано для точной и аккуратной высадки в соответствии с планом. В большинстве случаев высадка прошла успешно.

Оригинальный текст (англ.)  

The accomplishments of the parachute regiments are due to the conscientious and efficient tasks of delivery performed by your pilots and crews. I am aware, as we all are, that your wing suffered losses in carrying out its missions and that a very bad fog condition was encountered inside the west coast of the peninsula Yet despite this every effort was made for an exact and precise delivery as planned. In most cases this was successful.

—

Пилоты из группы доставки войск в своих воспоминаниях признают многие ошибки допущенные в ходе выброски десантников но отрицают критику боевого духа экипажей ссылаясь на множество причин, начиная с ошибок, допущенных при планировании операции. Некоторые как Мартин Вольф цитируют радиста из 436-й группы доставки войск возлагавшего вину за некоторые неудачные выброски на десантников, которые пытались выбросить своё оборудование из самолётов, в то время как их самолёт уже отлетел на несколько миль от зоны высадки. Другие неудачные прыжки были проведены слишком рано до подлёта к зонам выброски. Персонал групп доставки войск также указывает, что не только они испытывали страх, впервые оказавшись в бою. Уоррен докладывает что согласно официальным записям 9 десантников отказались прыгать и по меньшей мере 35 раненых парашютистов вернулись в Англию на борту самолётов С-47. Генерал Гэвин докладывал, что многие десантники испытывали замешательство после приземления, они толпились в канавах и за живыми изгородями пока ветераны не побудили их к действиям. Вольф отмечает что хотя его группа неудачно выбросила некоторые части в ходе ночной выброски, вторая часть операции (дневная высадка в день Д) была выполнена его группой безупречно несмотря на плотный огонь поднятых по тревоге гитлеровцев.

Несмотря на эти заявления спор не привлёк широкого внимания пока эти уточнения не дошли до сведения публики после выхода в свет коммерческого минисериала Стефана Эмброуза «Братья по оружию» снятого по одноимённому роману Ричарда Уинтерса, где звучат подобные обвинения. В 1995 после публикации D-Day June 6, 1944: The Climactic Battle of World War II историки группы доставки войск, в число которых входили ветераны Лью Джонтон (314-я группа перевозки войск), Майкл Ингрисано-младший (316-я группа перевозки войск) и бывший стратег планеров корпуса морской пехоты Рэндольф Хиллс, попытались вступить в открытый диалог с Эмброузом чтобы он подкорректировал свои ошибочные на их взгляд утверждения которые они нашли в книге D-Day и которые встречались ещё в более популярной и известной книге Band of Brothers. Историки были разочарованы невыполнением обещаний исправить ошибки особенно обвинения пилотов в трусости и некомпетентности, что привело к детальным публичным репликам, в то время как эти обвинения продолжали повторяться в широком масштабе в частности в передаче канала History Channel от 8-го апреля 2001 года. В 2004 году в программе MHQ: The Quarterly of Military History это мнение снова были озвучены в обвинениях пилотов, бывших изгоями Воздушного корпуса, в недостатке ночных тренировок и трусости пилотов со ссылкой на Эмброуза как на источник.

Литература

• Ambrose Stephen. D-Day: The Climactic Battle of World War II. — Simon and Schuster Paperbacks, 1994. — ISBN 0-684-80137-X.
• Balkoski Joseph. Utah Beach: The Amphibious Landing and Airborne Operations on D-Day. — Stackpole Books, 2005. — ISBN 978-0-8117-3377-9.
• Buckingham William F. D-Day The First 72 Hours. — Tempus Publishing, 2005. — ISBN 0-7524-2842-X.
• Devlin Gerard M. Paratrooper – The Saga Of Parachute And Glider Combat Troops During World War II. — Robson Books, 1979. — ISBN 0-312-59652-9.
• Flanagan E. M. Jr. Airborne – A Combat History Of American Airborne Forces. — The Random House Publishing Group, 2002. — ISBN 0-89141-688-9.
• Harclerode Peter. Wings Of War – Airborne Warfare 1918–1945. — Weidenfeld & Nicolson, 2005. — ISBN 0-304-36730-3.
• Huston James A. Out Of The Blue – U.S Army Airborne Operations In World War II. — Purdue University Press, 1998. — ISBN 1-55753-148-X.
• Tugwell Maurice. Assault From The Sky – The History of Airborne Warfare. — Westbridge Books, 1978. — ISBN 0-7153-9204-2.
• Warren Dr John C. Airborne Operations in World War II, European Theater. — Air University, Maxwell AFB: US Air Force Historical Research Agency, 1956. — ISBN USAF Historical Study 97.
• Weeks John. Airborne To Battle – A History Of Airborne Warfare 1918–1971. — William Kimber & Co Ltd, 1971. — ISBN 0-7183-0262-1.

Ссылки

• [www.americandday.org American D-Day: Omaha Beach, Utah Beach & Pointe du Hoc]
• [web.archive.org/web/20060909191917/web.telia.com/~u18313395/normandy/maps/Nor_5_6_44.jpg German battalion dispositions in Normandy, 5 June 1944]
• [www.ww2-airborne.us/ US Airborne during World War II]
• [www.b-26marauderarchive.org/MS/MS1741/MS1741.htm Stephen E. Ambrose World War II sins] a thorough examination of the Troop carrier controversy from the TCC point of view, includes detailed explanation of troop carrier terms and procedures
• [warchronicle.com/correcting_the_record/NEPTUNE_airborne.htm An open letter to the airborne community] another view of the controversy from a TCC historian
• [web.telia.com/~u18313395/normandy/index.html German Order of Battle], a private site well-documented from German records of OB, strength, and casualties
• [www.6juin1944.com/assaut/aeropus/en_9tcc.php U.S. Airborne in Cotentin Peninsula]
• [www.amcmuseum.org/history/wwii/troop_carrier_d-day.html «The Troop Carrier D-Day Flights», Air Mobility Command Museum]
• [www.archive.org/details/DDayMinu1945 D-Day Minus One] (1945). U.S. Army archive film featuring the roles' of paratroopers and glider troops during the Normandy Invasion. From the Internet Archive, Public domain.

Отрывок, характеризующий Воздушно-десантная операция в Нормандии

– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.