Волховская застольная
- Выпьем за тех, кто неделями долгими
- Мёрзнул в сырых блиндажах,
- Бился на Ладоге, бился на Волхове.
- Не отступал ни на шаг.
- Выпьем за тех, кто командовал ротами,
- Кто умирал на снегу,
- Кто в Ленинград прорывался болотами,
- Горло ломая врагу!
- Будут навеки в преданьях прославлены
- Под пулемётной пургой
- Наши штыки на высотах Синявина,
- Наши полки подо Мгой!
- Пусть вместе с нами семья ленинградская
- Рядом сидит у стола.
- Вспомним, как русская сила солдатская
- Немца за Тихвин гнала!
«Волховская застольная» — песня времён Великой Отечественной войны на стихи поэта и фронтового корреспондента Павла Шубина.
В её основу легла песня «Наш тост» («Гвардейская застольная») на музыку композитора Исаака Любана и слова Арсения Тарковского и Матвея Косенко, в которой содержались строки[1]:
, которая была впервые исполнена по радио в мае 1942 года[1] (хотя в изначальной версии текста авторства А. Тарковского эта фраза выглядела следующим образом: «Выпьем за партию, выпьем за Родину…»).
Поэт Павел Шубин, который был корреспондентом газеты «Фронтовая правда» в 377-й стрелковой дивизии Волховского фронта, в начале 1943 года участвовал в боях у Синявина во время попыток снять блокаду Ленинграда[1]. Он написал новый вариант песни, получивший широкое распространение. Было в ней 7 строф.
Окончание 4 строфы звучало так:[1]:
- Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,
- Выпьем и снова нальём!
или:
- Выпьем за Родину нашу могучую,
- Выпьем и снова нальём!
Есть также вариант названия «Ленинградская застольная»[2].
Как говорилось в газете «Красная звезда», в песне «с особой силой выражена вера в нашу армию, в наш народ, в неминуемую Победу», а её история «свидетельствует о сохранении в народной памяти той Великой войны и о глубоком уважении к фронтовикам»[1]. После 1956 г. 4-я строфа с упоминанием о Сталине была изменена и с тех пор песня исполняется в таком виде (6 строф, см. Песни Победы, М., 2005, с.191).
Напишите отзыв о статье "Волховская застольная"
Примечания
Ссылки
- [www.sovmusic.ru/text.php?fname=volhzast Текст и аудиозапись в формате mp3]
- [magazines.russ.ru/neva/2004/12/sot15.html Автор гимна двух фронтов] // Нева, 2004, № 12.
Отрывок, характеризующий Волховская застольная
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
