377-я стрелковая дивизия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
377-я стрелковая дивизия
377-я сд
Награды:

Почётные наименования:

«Валгинская»

Войска:

сухопутные

Род войск:

пехота

Формирование:

1941

Расформирование (преобразование):

лето 1945 года

Предшественник:

не имеется

Преемник:

не имеется

Боевой путь


1941—1944: Ленинградская область
1944:
Ленинградская область
Псковская область
Латвия
1945:
Латвия

377-я стрелковая Валгинская Краснознамённая дивизия — воинское соединение СССР в Великой Отечественной войне.





История

Дивизия формировалась с сентября 1941 года в Чебаркуле по приказу НКО от 11 сентября 1941 года.

В составе действующей армии со 18 декабря 1941 по 9 мая 1945 года.

Первоначально была зачислена в состав 39-й армии (с середины декабря 1941 года Калининского фронта), но была через Пермь — Киров — Вологду направлена к Волхову. В пути была доукомплектована военнобязанными Кировской области.

Первые эшелоны дивизии начали прибывать в распоряжение 4-й армии 17 декабря 1941 года и по мере прибытия включались в преследование противника, отходящего к Волхову в направлении Кириши. Свой боевой путь дивизия начала 20-22 декабря 1941 года у деревень Дуняково, Мотохово, Дубняги, освободила село Мошки в ходе Тихвинской операции. К концу декабря 1941 года дивизия вышла к Киришам и в первую половину января 1942 года, наступая с востока, ведёт бои за Кириши, где немецкие войска оставили за собой плацдарм.

В середине января 1942 года, совершив почти 100-километровый марш на юг, поступила в подчинение сначала 2-й ударной армии, а с 23 января 1942 года — 59-й армии. С 28 января 1942 года дивизия перешла в наступление, прорвала вражеские позиции вдоль Волхова между Селищенским Посёлком и деревней Прилуки и сделала попытку пробиться на запад, за шоссе и железную дорогу, к Спасской Полисти, с боями продвигаясь вперёд, вышла к опорным пунктам Трегубово и Михалево, где натолкнувшись на сильное сопротивление, завязла в боях, вновь и вновь атакуя противника. Так, 1 марта 1942 года дивизия, усиленная полком 92-й стрелковой дивизии, вновь перешла в наступление с востока севернее и южнее Трегубово, но не смогла прорвать оборону противника и не вышла на соединение с 378-й стрелковой дивизией, которая атаковала с запада. Весь март дивизия отбивает контратаки противника, сама переходит в наступление, так в конце марта некоторым частям временно удалось выйти на реку Полисть, но Трегубово так и не было взято, равно как и Михалево, за которое бои дивизия вела в апреле 1942 года (восточную часть села удалось взять и закрепить). К лету 1942 года дивизия была вынуждена отойти за Волхов, и ведёт бои в районе Вергежа — Дымно — Званка вплоть до 1944 года.

Так, в августе 1942 года вместе со 191-й стрелковой дивизией, при поддержке 29-й танковой бригады, расширила плацдарм на западном берегу Волхова у Званки. В ноябре 1942 года развернулись тяжелейшие бои за обладание деревней Званкой, дивизия ведёт бои совместно с 288-й стрелковой дивизией. В этих боях, часто переходивших в рукопашные схватки, 288-я и 377-я стрелковые дивизии потеряли 855 человек убитыми и 1818 ранеными.

С 18 января 1944 года дивизия, дислоцируясь в 25 километрах севернее Новгорода, перешла в наступление в ходе Ленинградско-Новгородской операции в общем направлении на Оредеж, 20 января 1944 года освободила село Долгово и станцию Татино. К 27 января 1944 года, преследуя противника, дивизия продвинулась более чем на 40 километров, освободив ряд населённых пунктов, в том числе сёла Оссия (23 января), Поддубье (24 января), Заклинье, посёлок Заболотье (25 января), Либуницы, деревни Вольная Горка (27 января), Велегощи. 2 февраля при поддержке 122-й танковой бригады, освободила Почап.[1]

На втором этапе операции дивизия, форсировав реку Луга, довольно глубоко вклинилась в оборону противника, начав приближаться к железной дороге Оредеж — Батецкая, отражая сильные контратаки, которые на некоторое время задержали продвижение дивизии. В этот момент дивизия получила новую задачу: во взаимодействии с частями 54-й армии взять Оредеж, и выступила форсированным маршем в новый район сосредоточения. Дивизия подошла в районе Заклинье как раз вовремя, поскольку начавшая бои в том района 2-я стрелковая дивизия под сильным огнём начала отступать. Совместными усилиями (также с помощью переброшенной 239-й стрелковой дивизии) позиции удалось отстоять и затем, перейдя в наступление, взять Оредеж. Находясь на правом фланге армии, дивизия с 10 февраля 1944 года начала наступление на Лугу, продвигаясь по маршруту село Горушка, посёлок Покровское, деревня Волкино, деревня Радгосцы, селение Ясковицы, к 12 февраля 1944 года перерезала шоссейную дорогу Луга — Раковичи, завязала бои на юго-восточной окраине города и в ночь на 13 февраля 1944 года Луга была освобождена. После этого дивизия, развернувшись, начала наступление в общем направлении на Большой и Малый Уторгош[2], однако была снята с позиций и переброшена в другой район. С 19 по 28 февраля 1944 года дивизия совершила марш-бросок к населённому пункту Ольгин Крест возле реки Нарва и вплоть до лета 1944 года ведёт бои в районе Нарвского плацдарма

В начале июля 1944 года дивизия была снята с плацдарма и направлена в Кингисепп, где пополнившись и доукомплектовавшись, была переброшена к оборонительному рубежу «Мариенбург» в район Валги.

C 14 сентября 1944 года перешла в наступление в ходе Рижской операции наступала в первом эшелоне армии в общем направлении Валга, Валмиера, Цесис, имея левым соседом 23-ю гвардейскую стрелковую дивизию.[3] 19 сентября 1944 года отличилась при освобождении Валги, 26 сентября 1944 года освободила Лимбажи. Приняла участие в освобождении Риги, 17 октября 1944 года приняла участие в освобождении Юрмалы, 18 октября 1944 года дивизия освободила Кемери (ныне часть Юрмалы). Продолжила наступление в направлении Тукумса, где вела бои с Курляндской группировкой противника до конца войны.

Расформирована летом 1945 года.

Состав

  • 1247-й стрелковый полк
  • 1249-й стрелковый полк
  • 1251-й стрелковый полк
  • 933-й артиллерийский полк
  • 381-я зенитная батарея (657-й зенитный артиллерийский дивизион) (до 25.04.1943)
  • 384-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион (с 20.01.1942)
  • 423-й отдельный миномётный дивизион (до 25.10.1942)
  • 432-я отдельная разведывательная рота
  • 440-й сапёрный батальон
  • 768-й (821-й) отдельный батальон связи (821-я отдельная рота связи)
  • 455-й медико-санитарный батальон
  • 448-я отдельная рота химической защиты
  • 485-я автотранспортная рота
  • 224-я полевая хлебопекарня
  • 793-й дивизионный ветеринарный лазарет
  • 1444-я полевая почтовая станция
  • 743-я полевая касса Госбанка

Подчинение

Дата Фронт (округ) Армия Корпус (группа) Примечания
01.09.1941 года Уральский военный округ - - -
01.10.1941 года Уральский военный округ - - -
01.11.1941 года Уральский военный округ - - -
01.12.1941 года Резерв Ставки ВГК 39-я армия - -
01.01.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.02.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.03.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.04.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.05.1942 года Ленинградский фронт (Группа войск Волховского направления) 59-я армия - -
01.06.1942 года Ленинградский фронт (Волховская группа войск) 59-я армия - -
01.07.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.08.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.09.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.10.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.11.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.12.1942 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.01.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.02.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.03.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.04.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.05.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.06.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.07.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.08.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.09.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.10.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.11.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.12.1943 года Волховский фронт 59-я армия 112-й стрелковый корпус -
01.01.1944 года Волховский фронт 59-я армия 112-й стрелковый корпус -
01.02.1944 года Волховский фронт 59-я армия 112-й стрелковый корпус
01.03.1944 года Ленинградский фронт 8-я армия 112-й стрелковый корпус -
01.04.1944 года Ленинградский фронт 8-я армия 112-й стрелковый корпус -
01.05.1944 года Ленинградский фронт 59-я армия - -
01.06.1944 года Ленинградский фронт 59-я армия - -
01.07.1944 года Ленинградский фронт 8-я армия 124-й стрелковый корпус -
01.08.1944 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия - -
01.09.1944 года 3-й Прибалтийский фронт 67-я армия 111-й стрелковый корпус -
01.10.1944 года 3-й Прибалтийский фронт 67-я армия 111-й стрелковый корпус -
01.11.1944 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия 112-й стрелковый корпус
01.12.1944 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия - -
01.01.1945 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия - -
01.02.1945 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия 112-й стрелковый корпус
01.03.1945 года 3-й Прибалтийский фронт 1-я ударная армия 112-й стрелковый корпус -
01.04.1945 года Ленинградский фронт (Курляндская группа войск) 1-я ударная армия 112-й стрелковый корпус -
01.05.1945 года Ленинградский фронт (Курляндская группа войск) 67-я армия 112-й стрелковый корпус -

Командиры

  • Цаликов, Кантемир Александрович (15.09.1941 — 07.09.1942), полковник;
  • Ковальчук Николай Прокофьевич (15.09.1942 — 01.01.1943), полковник;
  • Сергеев Леонид Гаврилович (02.01.1943 — 01.02.1943), полковник;
  • Ковальчук Николай Прокофьевич (02.02.1943 — 28.08.1943), полковник, с 18.05.1943 генерал-майор;
  • Сафронов Семен Сергеевич (29.08.1943 — 20.08.1944), полковник;
  • Дудоров Тимофей Дмитриевич (21.08.1944 — 02.10.1944), полковник;
  • Тесля Иван Трофимович (02.10.1944 — 15.10.1944), полковник;
  • Картавенко Андрей Маркович (16.10.1944 — 09.05.1945), полковник.

Награды и наименования

Награда (наименование) Дата За что получена
Валгинская 19.09.1944

Отличившиеся воины дивизии

Награда Ф. И. О. Должность Звание Дата награждения Примечания
- Бурмистров, Иван Иванович снайпер сержант - 30.09.1943 закрыл телом амбразуру пулемёта
Черепанов, Сергей Михайлович командир отделения 1249-го стрелкового полка сержант 05.10.1944 посмертно, подорвал себя гранатой вместе с врагами

Память

  • Музей в школе села Трегубово
  • Музей «Боевой и трудовой славы» в МБОУ «Новоборская СОШ»

Известные люди, связанные с дивизией

Напишите отзыв о статье "377-я стрелковая дивизия"

Примечания

  1. [window.edu.ru/window/library/pdf2txt?p_id=32022&p_page=20 От солдата до генерала: Воспоминания о войне. Том 7]
  2. [archive.is/20120718062719/readr.ru/ivan-katishkin-slughili-mi-v-shtabe-armeyskom.html?page=36 «Служили мы в штабе армейском», Иван Катышкин | Readr — читатель двадцать первого века]
  3. [militera.lib.ru/memo/russian/shafarenko_pm/10.html ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -[ Мемуары ]- Шафаренко П. М. На разных фронтах]

Ссылки

  • [samsv.narod.ru/Div/Sd/sd377/default.html Справочник на сайте клуба «Память» Воронежского госуниверситета]
  • [www.soldat.ru/perechen Перечень № 5 стрелковых, горнострелковых, мотострелковых и моторизованных дивизий, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны]

Отрывок, характеризующий 377-я стрелковая дивизия

– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.