Галецкий, Семён Яковлевич
| Семён Яковлевич Галецкий укр. Семен Галецький <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1734 — 1738 | |||
| Предшественник: | Иван Бороздна | ||
| Преемник: | Осип Закревский | ||
| Смерть: | 8 июля 1738 | ||
| Дети: | Пётр | ||
Семён Яковлевич Галецкий (укр. Семен Галецький; ? — 8 июля 1738) — генеральный бунчужный Войска Запорожского.
Биография
Женившись в 1700 году на внучке Бакланского сотника Терентия Ширая, Галецкий поселился в Погаре и служил в казацком войске, именуясь «значным войсковым товарищем» Стародубовского полка (1700—1704).
В начале 1706 года он был уже Погарским наказным сотником, а затем, в начале 1707 года — Стародубовским полковым есаулом. На этом уряде Галецкий пробыл до 1712 года, когда получил более видное место — Погарского сотника, а затем с 1722 года, по указу Сената, — уряд новгород-северского сотничества.
Осенью 1723 года по поручению наказного гетмана Павла Полуботка, Галецкий отвозил в Петербург известные «Коломацкие челобитные», за что в декабре этого же года был арестован А. И. Румянцевым, выслан в Петербург и по приказу Петра I посажен вместе с другими участниками в казематы Петропавловской крепости. Здесь Галецкий сумел оправдаться настолько, что в 1724 году получил уряд Стародубовского полкового сотничества, а в 1725 году — был отпущен на родину.
Галецкий, несколько раз «правил» Стародубовское наказное полковничество (1719, 1725, 1726), совмещал уряды сотничества, полкового обозничества и судейства (1726) и в течение двух лет (1728—1730), вместе с Афанасием Есимонтовским и Степаном Максимовичем, управлял Стародубовским полком после смещения полковника Ильи Пашкова.
Во время гетманства Апостола (1727—1734) Галецкий повел борьбу с Стародубовским полковником А. И. Дуровым, против которого был безсилен и сам гетман, так как ему над Дуровым «нельзя было суда учинить для того, что он из русских полковников».
Поехав с жалобами на Дурова в различных притеснениях в Петербург, Галецкий добился там смещения Дурова, при чем сам «по именному указу» пожалован был урядом генерального бунчучного (1734), а его сыну Петру было дано Стародубовское сотничество.
К концу жизни Галецкий составил себе значительное состояние, при чем для собирания его нередко пользовался и своей властью:
- В 1704 году получил универсал Стародубовского полковника Михаила Миклашевского и гетманский на 10 крестьянских дворов в с. Михайловское при р. Бойне.
- В 1709 г. завладел с. Стечней, Погарской сотни, где у него был хутор и млин;
- осаженную здесь слободу Деды завещал Софийскому монастырю, основавшему на её месте Стеченский скит (1723) или Погарский Рождественский монастырь;
- в 1720 году получил гетманский универсал на с. Витемлю и Михайловское;
- в 1722 году — получил универсал на с. Мефедовку (Новгородсеверской сотни), отобранную у него в 1723 году;
- 23 декабря 1724 и 12 марта 1734 г.г. получил Царские грамоты на с. Михайловск, Витемлю и другие маетности; за ним: в с. Витемле 34 двора, бобылей 14 хат, в д. Телеговке 7 дворов, бобылей 6 хат, в с. Михайловском 27 дворов, бобылей 20 хат (1723); в 1738 году купил за 1000 рублей у вдовы «знатного товарища» Стародубовского полка Евфросинии Васильевны Голембиовской с. Засуху (Старую Тромтань);
- на уряд генерального бунчучного владел с. Пятовском, Удебным и др.
Уряд генерального бунчучного Семен Галецкий занимал до своей смерти, 8 июля 1738 года, когда он был «побит» в Крымском походе, в сражении при Гайман-долине.
«Посему знаку полЂзли Татары въ батаву со всЂхъ сторонъ и, не взирая ни на какія ихъ пораженія, Галецкій, призвавъ сына своего, Петра, бывшаго въ Стародубскомъ полку Сотникомъ Погарскимъ, позволилъ ему спасаться, яко молодому человЂку, всЂми возможными способами, а о себЂ сказалъ, что онъ того дЂлать не будетъ по должности присяги и своего начальства. И такъ войска оныя были многолюдствомъ Татарскимъ разбиты на голову, и начальникъ Галецкій изрубленъ въ куски, а сынъ его и нЂсколько сотъ Козаковъ и Драгуновъ спаслись во время наступившей темноты ночной между труповъ и въ пустыхъ копаняхъ. Убито же всЂхъ чиновниковъ и рядовыхъ 5,270»[1].
Напишите отзыв о статье "Галецкий, Семён Яковлевич"
Примечания
- ↑ [izbornyk.org.ua/istrus/istrus15.htm Г. Конискій. Исторія Русовъ, или Малой Россіи. — М., 1846. — С. 232—243]
Литература
- Лукомский В.К., Модзалевский В.Л. Малороссийский гербовник, Спб, 1914.
- Лазаревский А.М. Очерки малороссийских фамилий, М., 1875.
- Модзалевский В. Л. Галецкий, Семен Яковлевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Галецкий, Семён Яковлевич
– Я не могу отнять его у деда и потом…– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
