Гарвеевская броня

Гарвеевская броня — броневая сталь, лицевая поверхность которой для придания прочности насыщалась углеродом. Нагретый почти до температуры плавления лист выдерживался до нескольких недель в контакте с углеродистым веществом, например древесным углем. После этого, путём многократной закалки маслом и водяными брызгами, насыщенная углеродом лицевая сторона становилась сверхтвёрдой, в отличие от более мягкого внутреннего слоя. Этот процесс, получивший впоследствии название цементации (науглероживания), был изобретён американцем Г. Гарвеем в 1890 году.

В конце XIX века гарвеевская броня моментально вытеснила все остальные виды брони, так как была на 15-20 % лучше никелевой стали — 13 дюймов гарвеевской брони примерно соответствовали 15,5 дюйма брони из никелевой стали; впоследствии вытеснена более совершенной родственной ей крупповской бронёй.

В России первые плиты гарвеевской брони производства Ижорского завода были испытаны на полигоне в октябре 1896 года. С весны 1898 года Обуховский завод, также освоивший их производство, начал с помощью нового 7500-тонного английского пресса выполнять заказ для строящихся кораблей. Впоследствии технологию производства гарвеевской брони удалось заметно упростить, заменив дорогую ковку на более дешёвый прокат.

Литература

В. Кофман Доспехи линкора // ЗАО Редакция журнала «Моделист-конструктор» Журнал «Моделист-конструктор» 1996 год, номер 9. — Москва, 1996. — С. 25-26.

Ссылки

• [vladfotki.narod.ru/__navy/THEORY/ARMOR/armor.htm Броня. История и технология.]. Проверено 18 февраля 2011. [www.webcitation.org/67UwuW884 Архивировано из первоисточника 8 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Гарвеевская броня

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.