Голубые ворота

Голубые ворота (швед. Blå porten), они же Юргордспортен (швед. Djurgårdsporten) или Беседковые ворота (швед. Lusthusporten) — единственные сохранившиеся ворота района Юргорден в Стокгольме у моста Юргордсброн. Ворота были выплавлены из чугуна по заказу короля Оскара I, чья монограмма венчает их, и украшены по бокам скульптурами двух оленей. Проект был разработан архитектором Юханом Адольфом Хаверманом (1812 — 1885). Они были установлены в 1849 году в 100 метрах к югу от нынешнего местонахождения.

В настоящее время «Голубые ворота» окрашены в синий цвет, монограмма и скульптуры покрыты сусальным золотом. Чугунные ворота, заменили одноименные старые деревянные. Их также называли «Беседковыми воротами» из-за находившейся рядом беседки, из которого в XVII веке зрители наблюдали за травлей между львами и быками. В свою очередь ворота, дали название соседней старой таверне XVII века «Блапортен» или «Лустуспортен», которая сгорела в 1869 году. На месте сгоревшей таверны в 1873 году была построена вилла Лустуспортен, которая после реставрации 1898 года стала называться виллой Висандера, по имени владельца Ялмара Висандера.

За время своего существования чугунные «Голубые ворота» трижды переносились. В 1882 году их перенесли на побережье залива Юргардсбрунсвикен, на место, где теперь находится Нобельпаркен. Здесь они дали название двум виллам: «Большой вилле у Голубых ворот» и «Малой вилле у Голубых ворот». В 1916 году ворота перенесли в парк Фрескати к полю для экспериментов Шведской Королевской академии сельского и лесного хозяйства. На нынешнее место ворота были перенесены в 1967—68 году по предложению короля Густава VI Адольфа.

Малая вилла у Голубых ворот находится на прежнем месте у концертного зала Бервальдхоллен, напротив Нобельпаркена. Вилла Лустуспортен также сохранилась и находится на улице Юргардсваген, на прежнем местонахождении ворот. На этой же улице, в здании галереи Лильевалкс, с 1916 года открыт и действует известный в Стокгольме ресторан «Голубые ворота».

Ссылки

• [www.bebyggelseregistret.raa.se/bbr2/anlaggning/visaHelaHistoriken.raa;jsessionid=061F258AC0FF848C491F9475AE21E55A.lx-ra-bbr?anlaggningId=21300000016011&historikId=21000000543697 Blå porten]  (швед.)
• [www.kungahuset.se/besokkungligaslotten/kungligadjurgarden/sevardheter/blaportenpadjurgardenrestaurerad.5.40e05eec12926f26304800023101.html Blå porten på Djurgården restaurerad]  (швед.)
• [www.blaporten.com/ Restaurang Blå Portens]  (швед.)

Отрывок, характеризующий Голубые ворота

Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.