Гран-при Санкт-Петербуржского автоклуба 1913 года

Гран-при Санкт-Петербуржского автоклуба (СПАК) 1913 года — первая в истории гонка гран-при на территории России, состоялась 7 июня 1913 года под Санкт-Петербургом на 30-километровом замкнутом четырехугольнике между Красным Селом, Лиговым и станцией Александрово. Длину трассы не измеряли, однако было заявлено, что она составляет 30,5 километра. Было запланировано, что семь кругов гонки должны быть преодолены около 4-5 часов. Каждые 1,5 версты стояли контроллёры — прообраз современных маршалов. В гонке принял участие 21 автомобиль.

Гонка

Мюллер, Новиков и Йосса не стартовали, поэтому в 11:30 стартовали только 18 машин с интервалами в одну минуту. Новизна этого типа гонки привела к некоторым смешным ситуациям. Так, оба водителя команды Рычкова остановились сразу после окончания первого круга, однако благодаря контроллёрам остались в гонке. Во время второго круга начался сильный дождь, что вызвало большие проблемы для маленьких автомобилей. Во время гонки с дистанции сошла половина участников.

В Красном Селе был пункт десятиминутной нейтрализации, чтобы избежать проблем в регулировании гонки. Любая машина, прибывшая на Красное Село, останавливалась контроллёром, который разрешал водителю включить секундомер. На выезде из Красного Села машины ждали по 10 минут, после чего им разрешалось продолжить гонку. Однако, когда Иванов, который был среди лидеров, прибыл в деревню, контролер дал ему выключить секундомер спустя только четыре или пять минут, так что водителю пришлось остановиться на выезде и ждать, когда секундомер показал 10 минуты. После этого он откатился назад и начал сильно рисковать — показал дважды лучшее время круга, показал среднюю скорость 126,1 км / ч на мокрой дороге и приехал на втором месте, в трех минутах позади победителя — Суворина. То же самое случилось с Эфроном и Шишкиным.

Только 8 конкурентов закончили эту гонку.

Кроме общей классификации было ещё два зачёта — средняя скорость на каждом круге (выиграл Гребенщиков, вторым был Дюрей и Риетти третьим), а также зачёт двигателей, который был основан на таких показателях, как масса автомобиля, средняя скорость, количество цилиндров, диаметр цилиндра и ход (выиграла Дюрей, второй — Иванов и третий — Нотомб).

На своей Russo-Baltique C24/58 Иванов поставил абсолютный рекорд скорости для российских автомобилей: 14 мая 1913 года — 143,4 км/ч на расстоянии одной версты, хотя она была значительно меньше, чем новый абсолютный русский рекорд Франца Хёрнера в том же году на его Benz — 202,1 км/ч. Рекорд последнего оставался непревзойденным до 1952 года.

Результаты

Место	Гонщик	Автомобиль	Круги	Время/отставание	Старт
1	Суворин	Benz 29/60PS 4 цил.	7	2:23:54,6	5
2	Иванов	Russo-Baltique C24/58 4 цил.	7	+2:56,4	9
3	Нотомб	Metallurgique 27/80 4 цил.	7	+5:24,4	8
4	Дюрай	Metallurgique 15/20 4 цил.	7	+26:21,8	18
5	Эффрон	Vauxhall A 4 цил.	7	+41:15,4	13
6	Шишкин	Stoewer B4 19/45PS 4 цил.	7	+53:40,4	7
7	Биркигт	Hispano-Suiza 4 цил.	7	+1:04:25,0	10
8	Гребенщиков	Hupmobile R 22hp 4 цил.	7	+1:27:47,2	20
Сход	Рычков	Berliet 4 цил.	7	сход	3
Сход	Оганесов	Bianchi 4 цил.	7	сход	4
Сход	Слубский	Excelsior 6 цил.	5	сход	2
Сход	Гиссер	Benz 4 цил.	4	сход	6
Сход	Плюм	Hupmobile R 32hp 4 цил.	4	сход	17
Сход	Овсянников	Vauxhall 4 цил.	3	сход	16
Сход	Донье	Opel 4 цил.	2	сход	19
Сход	Кольяр	Wanderer 2 цил.	2	сход	21
Сход	Холлоуэлл	Vauxhall 4 цил.	1	сход	14
НС	? Мюллер	Mercedes 4 цил			1
НС	Новиков	Vauxhall 4 цил.			12
НС	Йосса	Excelsior 4 цил.			15

Отрывок, характеризующий Гран-при Санкт-Петербуржского автоклуба 1913 года

Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.