Жёлтый князь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жёлтый князь
Жовтий князь
Жанр:

роман

Автор:

Василий Барка

Язык оригинала:

украинский

Дата написания:

1951—1961 (том I);
1962—1964, 1995—1999 (том II)

Дата первой публикации:

1963

Издательство:

Сучасність

«Жёлтый князь» (укр. Жовтий князь) — роман украинского писателя Василия Барки. ПервоеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2877 дней] в мировой литературе профессиональное прозаическое произведение, посвященное Голоду на Украине 1932—1933 годов.





История создания

Над темой голода Василий Барка думал 25 лет. Записывать свои воспоминания и свидетельства очевидцев он начал в 1943 году, находясь в лагере Ди-Пи в Германии. Обрабатывать эти записи он начал уже в Нью-Йорке, в 1950 году, причём сначала не был уверен, будет ли это поэма, или пьеса, или роман: всё складывалось «как-то неорганизованно», сначала возникла «рабочая модель» для сюжета. Потом начались дополнения и сокращения, а дальше — стилистическая обработка. Шестьсот своих рукописных страниц «Жёлтого князя» четыре раза переделывал основательно и переписывал заново от начала до конца.

Концепция

В основу романа положены личные воспоминания Василия Барки-Камыши о Голоде на Украине 1932—1933 годов. И хотя лично Барка в те годы не был в деревне, но сохранил точные воспоминания брата, семья которого была подвергнута пыткам голода. После этого он в течение двадцати пяти лет скрупулёзно собирал воспоминания очевидцев Голодомора, что дало почву для широких литературных обобщений.

Катастрофу нации во время Голодомора писатель изображает через личную трагедию семьи Катранников, из которых живым остается только младший сын, Андрюша. Картины жизни семьи наполнены впечатляющими, страшными подробностями. Но во всех ситуациях герои остаются верными крестьянской и общечеловеческой морали. Даже голодный, умирающий Мирон Данилович не выдает местонахождение церковной чаши — святыни, скрытой от банд комсомольцев.

Андрюша также хочет поделиться последним хлебом с совершенно чужой женщиной, которая находится на грани смерти от голода. Этот сюжет соответствует многочисленным случаям благотворительности, которые очевидцы свидетельствовали перед лицом смерти.

Заканчивается произведение тем, что над землей рождается новый день, несущий надежду. Когда в 1963 году радио «Свобода» отмечало 30-летие голодомора, в программе было выступление Василия Барки, в котором автор так рассказал о своём романе «Жёлтый князь»:

Повесть «Жёлтый князь» содержит историю одной семьи в 1932—1933 годах; одного белого дома, который стал чёрным и обернулся в гроб. Его судьба изображена на фоне жизни, или собственно, умирания всей Украины во время голода, 30-ю годовщину которого мы теперь отмечаем.

В основу повести взяты личные воспоминания и также много подробностей времени, собранных затем за ряд лет. Большинство типичных случаев страшной эпохи находят отражение в повести.

Она имеет три плана содержания: первый, вполне реалистичный рассказ о всех домашних драмах одной семьи и её столкновения с внешним окружением, во время выездов и путешествий в поисках пищи.

Второй план повести — вполне психологический, в изображениях необычных изменений душевной жизни, вызванных массовым голодом.

Умирающие люди, хоть и смертно равнодушные ко всему на свете кроме еды, таки в большинстве своем сохранили человеческое ощущение: в глубоком углу — на дне своего сердца. Они остались людьми, лучше, чем те, что вызвали голод и жили сито во время всенародного бедствия и гибели.

Третий план повести — метафизический, чисто духовный: с открытием занавеса от таинственного и жуткого дуновения с неизвестных нам просторов невещественного мира, противоположных небу и человечеству. Здесь одна из страниц духовной войны человеческих душ — против их врага.

В этой борьбе целый народ терпит свой самый большой и самый страшный экзамен.

Над вторым томом романа Барка работал почти до последних дней своей жизни, «лихорадочно» спеша, предчувствуя, что не успеет закончить как положено. Госпожа Богданна Мончак, которая набирала на компьютере рукописный текст этого тома, вспоминает, что автор успел сделать корректуру только первого раздела.

Василий Барка работал над темой голода также в других своих произведениях, в частности в поэзии.

Отзывы

Отзывы французской прессы после печати издательством «Галлимар» (Gallimard):

Art presse: «Добрая книга. Страшная книга... Большое трагическое произведение, абсолютно следует прочитать»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2878 дней];

Le républikain Lorran: «Семь миллионов украинцев погибли от преследования и голода... это настолько волнующая книга, на неё откликнется даже зачерствевшие сердце»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2878 дней];

La nouvelle revue française — «Организованные Украинцы должны выдвинуть мастера художественного слова на кандидата Нобелевской награды»[1].

В Америке Министр сельского хозяйства назвал это произведение «одним из главных источников изучения истории аграрной политики СССР»[2].

Напишите отзыв о статье "Жёлтый князь"

Примечания

  1. Леонід Полтава, «Жовтий князь» з Свободи, 19 грудня 1967р. Микола Вірний, цит. праця, ст. 47 —48.
  2. «Barka`s The Yllow Prince reveals horrors of famine», The Ukrainian Weekly, Sunday, June 14, 1981.

Отрывок, характеризующий Жёлтый князь

Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.