За горами, за лесами
Поделись знанием:
Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
За горами, за лесами… — вступительное четверостишие в сказке П. П. Ершова «Конёк-Горбунок», включавшееся с 1915 года до второй половины 30-х годов в собрание сочинений Александра Пушкина.
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба, на земле,
Жил старик в одном селе.
Впервые вхождение в пушкинский текст части ершовской сказки осуществил Николай Лернер в издании Семёна Венгерова (Библиотека великих писателей под редакцией Семёна Венгерова «Пушкин», т. VI, Пг. 1915, стр. 219). Затем последовали другие издания. В «Полном собрании сочинений» Пушкина под редакцией Мстислава Цявловского четверостишие помещено в отдел «Неоконченное и неотделанное» как самостоятельная пьеса.[1]
Считается, что первым об авторстве Пушкина написал Николай Лернер,[2] опираясь на воспоминания Смирдина, записанные первым биографом Пушкина Павлом Анненковым.
«В апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил известную русскую сказку г-на Ершова „Конек-горбунок“, теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки, по свидетельству г-на Смирдина, принадлежат Пушкину, удостоившему её тщательного пересмотра»[3]
Лернер аргументировал своё мнение такими слвоами:
Эти четыре стиха, которыми начинается знаменитая сказка П. П. Ершова «Конекъ-Горбунокъ», — «по свидѣтельству г-на Смирдина, принадлежатъ Пушкину, удостоившему её тщательнаго пересмотра», говоритъ П. В. Анненковъ[4]. Свидѣтельству Смирдина нельзя не вѣрить. Этотъ честный и благородный издатель не только довольно близко зналъ Пушкина и вообще вращался въ томъ литературномъ кругу, центромъ котораго былъ Пушкинъ, но и издавалъ «Библіотеку для чтенія», гдѣ въ 1834 г. (т. III) былъ помѣщенъ отрывокъ изъ сказки, и тогда же выпустилъ всю сказку отдѣльнымъ изданіемъ. "Эти четыре стиха, которыми начинается знаменитая сказка П. П. Ершова «Конек-Горбунок», — «по свидетельству г-на Смирдина, принадлежат Пушкину»Воспоминаниям Смирдина в изложении Анненкова доверял и Николай Чернышевский, процитировав их в своей первой статье о сочинениях Пушкина, появившейся в «Современнике»:<…>
Это было, вѣроятно, въ 1834 году. Дѣйствительно, въ сентябрѣ 1834 года Пушкинъ написалъ свою послѣднюю сказку, — «Сказку о золотомъ пѣтушкѣ», и больше къ «этому роду сочиненій» не вернулся. Самые стихи, которыми начинается сказка, набросаны, надо думать, немного ранѣе этого времени, въ томъ же году.[5]
«Многие также знают, с <…> какими похвалами встретил сказку г. Ершова „Конек-горбунок“, которую внимательно пересмотрел и первые четыре стиха которой (по словам г. Смирдина) принадлежат Пушкину»[6]
Однако в 1912 году в «Словаре литературных типов» в томе «Типы Пушкина»[7] появилось такое сообщение:
Ершовъ, Петръ Павловичъ (1815—1869). — Авторъ «Конька-Горбунька»; отрывки изъ него появились въ 1834 г., въ слѣдующемъ вышло отд. изд. Пушкину принадлежатъ первые четыре стиха сказки.— feb-web.ru/feb/pushkin/ltptype-abc/ltp/ltp-2231.htm
Содержание
Критика атрибуции Пушкину
Третья строчка «Против неба — на земле» впервые появилась в пятом издании «Конька-горбунка» 1861 года (третья редакция, до этого, в 1840 и 1843 издавалась без изменений, в 1856, во второй редакции без изменений). Ершов ввел новый образ, улучшив первоначальную редакцию в «Библиотеке для чтения» (1834, т. III) и первых трех изданиях: «Не на небе, — на земле».
Исследовательница Ершова Дина Михайловна Климова (член Союза журналистов РФ, редактор научной литературы, сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук) в интервью Геннадию Крамору сказала[8]:
последнее прижизненное, издание 1861 года, с которого теперь обычно и переиздают сказку. В него Ершов добавил сибирских фольклоризмов и сделал в том числе одну замечательную поправку, которой может гордиться любой знаменитый писатель. Это третья строка начала сказки: «За горами, за лесами, за широкими морями, против неба — на земле, жил старик в одном селе». Ведь в первых изданиях было: «Не на небе — на земле». Видимо, автор сам чувствовал бессмысленность этой строки. А какой образ возникает теперь? Человек стоит под куполом неба, как бы перед Богом. И это выражение Ершов нашел, вероятно, в фольклоре. Кстати, эта поправка свидетельствует о том, что первые четыре строки не были написаны Пушкиным. Ершов при таком высоком пиетете по отношению к Александру Сергеевичу вряд ли стал бы исправлять его строки.
На это временное несоответствие первым указал М. К. Азадовский в статье 1936 года[9]. В качестве дополнительной аргументации известный пушкинист назвал психологические причины: «едва ли Ершов при том пиэтете, который он питал к Пушкину, решился бы на какую-либо его правку. Очевидно, Ершову не приходило в голову, что, выправляя эти стихи, он правил Пушкина»[10].
Прекращение пушкинской атрибуции
Одной из главных причин причин пересмотра авторства Пушкина стала статья влиятельного пушкиноведа Азадовского, его контраргументы против версии Лернера, и вывод:
Вероятнее всего, что Пушкин произвел только какую-то редакционную работу над стихами Ершова. Но от этого они не стали пушкинскими, как не стал, например, пушкинским «Водопад» Вяземского, хотя ряд стихов в последнем выправлен Вяземским по указанию Пушкина, и мне думается, что было бы более правильно не вводить этого отрывка ни в отдел подлинных стихотворений, ни в отдел коллективных, ни даже в отдел сомнительных.
О влиянии работы Азадовского на решении вопроса о авторстве Пушкина начального четырёхстишия «Конька-Горбунка» пишет другой исследователь темы «Пушкин и Ершов» А. П. Толстяков:
Мнение показалось веским и было принято: в собрания сочинений Пушкина строки из «Конька-горбунка» больше не включались. При этом М. К. Азадовский вовсе не отрицал самого факта редакторской работы Пушкина над «Коньком-горбунком», что, пожалуй, было наиболее важным сведением в сообщении Смирдина (Пушкин «удостоил» сказку Ершова «тщательного пересмотра»).[11]
Д. М. Климова придерживается крайней точки зрения, что
«скорее всего Пушкин прочитал „Конька“ уже после публикации: ни в одном из мемуарных источников нет сведений о его знакомстве с рукописью сказки (см.: Ярославцов, с. 2; М. С. Знаменский. Дневник. — Сибирские огни, 1940, № 4—5, с. 239; ПД, ЦГАЛИ), а переработку текста Ершов начал значительно позднее, уже после смерти Пушкина»[12]
Уточнение роли Пушкина в правке «Конька-Горбунка»
А. П. Толстяков в архиве Смирдина обнаружил документ[13], дополняющий запись Анненкова:
«Пушкин Александр Сергеевич. <…> Заглавие и посвящение „Конька-горбунка“».[11]
Уточнение о высшем авторитете Пушкина у Ершова
Азадовский считал, что «пиэтет» Ершова перед Пушкиным помешал бы правке пушкинских строк на свои. Однако, как указывает А. П. Толстяков, Ершов в своё время сжег бумаги, написанные Пушкиным. Об этом Ершов признавался М. С. Знаменскому«Да, я, когда приехал сюда, в страшной хандре был и много сжег. <…> Были y меня и заметки, писанные Пушкиным и другими»[14]
Вывод А. П. Толстякова рассматривает разные возможности объяснения правки третьей строки:
главный аргумент М. К. Азадовского против утверждения Смирдина о пушкинских строках в сказке — недопустимость исправления пушкинского текста Ершовым — не кажется нам основательным. К тому же строка «Против неба — на земле» несомненно лучше, образнее прежней: «Не на небе — на земле». Наконец, может быть, Ершов восстановил именно пушкинскую строку, исправленную цензором в публикации 1834 г.[11]
Возражения против Азадовского
В маргинальной литературе (не признанной академической средой) версия Лернера продолжает существовать, как отдельно, так вкупе с авторством Пушкина всей сказки.
Напишите отзыв о статье "За горами, за лесами"
Литература
- [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v36/v36-315-.htm?cmd=p%20Азадовский%20М.К.%20Пушкинские%20строки%20в%20«Коньке-Горбунке»//Пушкин.%20Временник%20Пушкинской%20комиссии.%20Вып.%202.%201936.%20С.%20315%20—%20316. Азадовский М. К. Пушкинские строки в «Коньке-Горбунке»//Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Вып. 2. 1936. С. 315—316.]
- [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v82/v82-028-.htm%20Толстяков%20А.%20П.%20Пушкин%20и%20«Конек-горбунок»%20Ершова%20//%20Временник%20Пушкинской%20комиссии,%201979%20/%20АН%20СССР.%20ОЛЯ.%20Пушкин.%20комис.%20—%20Л.:%20Наука.%20Ленингр.%20отд-ние,%201982.%20—%20С.%2028—36. Толстяков А. П. Пушкин и «Конек-горбунок» Ершова // Временник Пушкинской комиссии, 1979 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1982. — С. 28—36.]
- Анненков П. В. [Материалы для биографии А. С. Пушкина]. — В кн.: Сочинения Пушкина… Изд. П. В. Анненкова. СПб., 1855, т. I, с. 166
- [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/psg/psg20442.htm%20Лернер%20Н.%20О.%20Начало%20сказки%20«Конек-Горбунок»%20//%20Пушкин%20и%20-го%20современники:%20Материалы%20и%20исследования%20/%20Комис.%20для%20изд.%20соч.%20Пушкина%20при%20Отд-нии%20рус.%20яз.%20и%20словесности%20Имп.%20акад.%20наук.%20—%20Спб.,%201913.%20—%20Вып.%2016.%20—%20С.%2044—45. Лернер Н. О. Начало сказки «Конек-Горбунок» // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус. яз. и словесности Имп. акад. наук. — Спб., 1913. — Вып. 16. — С. 44—45.]
Примечания
- ↑ А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в шести томах, т. 2. Стихотворения 1826—1836 гг. Редакция М. А. Цявловского, М. — Л. 1930, стр. 259. Ср. то же, изд. 3-е, 1935, стр. 222
- ↑ Н. О. Лернер, Заметки о Пушкине// «Пушкин и его современники», вып. XVI, 1913. Отд. оттиск., стр. 26 — 27
- ↑ Анненков П. В. [Материалы для биографии А. С. Пушкина]. — В кн.: Сочинения Пушкина… Изд. П. В. Анненкова. СПб., 1855, т. I, с. 166
- ↑ «Материалы для биографии Пушкина», изд. 1855, стр. 166, примечание.
- ↑ Н. О. Лернер, Заметки о Пушкине//Пушкин и его современники, вып. XVI, 1913. Отд. оттиск., стр. 26 — 27.
- ↑ Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. В 15-ти т. М., 1949, т. 2, с. 444.
- ↑ Под ред. Н. Д. Носкова при сотрудничестве С. И. Поварнина. — СПб.: Изд-во «Слов. лит. типов», 1912. — С. 191 [= 223]
- ↑ [www.t-i.ru/article/6482/ Петр Ершов еще ждет полного издания — Парламентская газета «Тюменские известия»]
- ↑ Азадовский М. К. Пушкинские строки в «Коньке-Горбунке»//Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Вып. 2. 1936. С. 315—316
- ↑ М. К. Азадовский. Пушкинские строки в «Коньке-Горбунке»//Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Вып. 2, 1936, стр. 315—316.
- ↑ 1 2 3 Толстяков А. П. Пушкин и «Конек-горбунок» Ершова // Временник Пушкинской комиссии, 1979 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1982. — С. 28—36.
- ↑ Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976, с. 302.
- ↑ Список с «Описи бумаг А. Ф. Смирдина». — ГПБ, ф. 696. Симони П. К., ед. хр. 66. Копия 1857 г.
- ↑ Сибирские огни, 1940, № 4—5, с. 239.
Отрывок, характеризующий За горами, за лесами
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
