Зиморович, Шимон
| Шимон Зиморович | |
| польск. Szymon Zimorowic | |
 Шимон Зиморович | |
| Имя при рождении: |
Szymon Zimorowic |
|---|---|
| Дата рождения: |
около 1608 |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
поэт, |
| Годы творчества: | |
| Направление: |
барокко ,реализм |
| Язык произведений: |
латынь, польский |
| Дебют: |
Roksolanki, to jest ruskie panny |
Шимон Зиморович (польск. Szymon Zimorowic; 1608 (в некоторых источниках 1604 и 1609), Львов — 21 июня 1629, Краков) — польский поэт армянского происхождения. Один из крупнейших поэтов Польши. Основоположник реализма в польской литературе. Снискал своей поэзией на латинском языке европейскую известность, а на родине получивший имя «польского Пиндара».
Биография
Родился во львовской мещанской семье. Его отец был мастером - каменщиком по имени Шимон Озимек. Шимон первоначально также носил эту фамилию , но позже поменял её (Зиморович звучало благороднее.) О его биографии почти ничего не известно .
Биография Зиморовича - младшего известна, в основном, из стихотворений Зиморовича - старшего, в которых тот постоянно упоминается как умирающий юноша, остатки сил посвятивший поэзии, и по эпитафии на могильной плите, сохранившейся в одном из соборов Кракова (отсюда устанавливается дата смерти).
Образование получил в родном городе Львове, учился в кафедральной школе при костеле. Затем занимал незначительную должность в городском суде.
Последний год жизни провел в Кракове. Сегодня известно, что Зиморович отправился в Краков, чтобы вылечиться от сифилиса. Слабого здоровьем молодого поэта окончательно добило популярное в то время лечение этого заболевания ртутью. Умер Ш. Зиморович в 1629 году и похоронен в Доминиканском костеле в Кракове.
Творчество
Автор цикла из 69 буколических песен «Роксоланки» (польск. «Roksolanki, to jest ruskie panny»), в которых отразилась и реальная народная жизнь , который он написал по поводу свадьбы старшего брата Юзефа, состоявшейся в 1629 г. Цикл был опубликован спустя четверть века после смерти Шимона, в 1654 г., его братом Юзефом Бартоломеем. В 1662—1663 Зиморович-старший опубликовал от имени брата вторую книгу стихотворений и перевод из древнегреческого буколического поэта Мосха (польск. «Moschus polski, z greckiego na wiersz polski przełożony»; не сохранился), однако эта вторая книга точно написана не Шимоном, поскольку в ней упоминаются многочисленные события, имевшие место после его смерти. Это вызвало сомнения и в авторстве первой книги, однако совершенно убедительных доказательств того, что «Роксоланки» также написаны не Шимоном Зиморовичем, а Юзефом Бартломеем Зиморовичем, пока не предложено.
Библиография
Издания
- Sz. Zimorowic, Roksolanki, oprac. L. Kukulski, Warszawa 1981.
- Sz. Zimorowic, Roksolanki, oprac. L. Ślękowa, Wrocław 1983, „Biblioteka Narodowa” I 73, wyd. 2 zm.
- Sz. Zimorowic, Roksolanki to jest ruskie panny, wyd. R. Grześkowiak, Warszawa 1999, „Biblioteka Pisarzy Staropolskich” 13.
Критика и исследования
- S. Adamczewski, Oblicze poetyckie Bartłomieja Zimorowicza, Warszawa 1928, s. 148-176.
- K. Płachcińska, Logika układu (ze studiów nad „Roksolankami” Szymona Zimorowica), [w:] Wśród zagadnień polskiej literatury barokowej, t. 1: Światopogląd, genologia, topika, red. Z. J. Nowak, Katowice 1980, s. 92-106.
- L. Ślęk, „Roksolanki” Szymona Zimorowica a renesansowy klasycyzm. (Liryka Jana Kochanowskiego jako tradycja), [w:] Jan Kochanowski i epoka renesansu. W 450 rocznicę urodzin poety 1530-1980, pod red. T. Michałowskiej, Warszawa 1984, s. 365-380.
- C. Backvis, Le songe de Bineda, „Slavica Gandensia”, 13 (1986), s. 237-248 (przekład polski M. Bogusławskiej w: C. Backvis, Renesans i barok w Polsce. Studia o kulturze, pod red. H. Dziechcińskiej, E. J. Głębickiej, Warszawa 1993, s. 112-128).
- L. Marinelli, The Dream of Love. “Medieval” Elements in Szymon Zimorowicz’s “Roksolanki”. I. Versification. “Richerche Slavistiche” 37 (1990), s. 217-235.
- P. Stępień, Szymon Zimorowic (1608 lub 1609 – 1629): „żyć wiecznie”, [w:] tegoż, Poeta barokowy wobec przemijania i śmierci. Hieronim Morsztyn, Szymon Zimorowic, Jan Andrzej Morsztyn, Warszawa 1996, s. 45-102.
Напишите отзыв о статье "Зиморович, Шимон"
Ссылки
- [www.asmakat.com/zmorohayat.htm Биография] (польск.)
Отрывок, характеризующий Зиморович, Шимон
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
